Убийство за кулисами - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 47
Вот так он говорил с Шатуновым крайне редко. Можно сказать, и вовсе никогда не говорил. Но и то, что он услышал, тоже выходило за всякие допустимые, с точки зрения Мохнаткина, рамки... Елки-палки, и дернуло же его, старого болвана, пойти навстречу «просьбе друга», причем исключительно из-за все тех же проклятых денег!.. Строганов был богат, в чем Николай Генрихович никаких сомнений не испытывал. Следовательно, либо доходами от театра, либо любыми иными делиться был обязан. Он что, лучше всех тут отыскался?!
Кому и почему обязан – об этом Мохнаткин никогда не задумывался. Так повелось – и все тут! Почему бы и не «пощипать» этого выскочку, ускользнувшего в свое время, если верить Шатунову, из его рук, да еще и едва ли не набившего тому морду? «Жаль, что не набил...» – неожиданно для себя подумал Николай Генрихович и глянул на невозмутимую физиономию Ираклия почти с ненавистью: чертов придурок! Он что, не понимает, что они рискуют сейчас всем своим бизнесом, не говоря о том, чем рискует лично он, Мохнаткин, если учесть Куража. Да какой, к черту, бизнес – жизнью рискуют, как минимум свободой!..
Взять себя в руки и заговорить относительно спокойно ему стоило немалых трудов.
– И как же ты предполагаешь «разобраться» со своим счастливым соперником? Главное – за счет кого и чего?! За счет себя – на здоровье, но ты, Ираклий, не сам по себе, ты...
– Заткнись! – спокойно и негромко произнес Шатунов, но таким голосом, что Мохнаткин действительно замолчал. – Как, однако, у тебя очко-то играет. – На лице Ираклия Васильевича мелькнула нехорошая ухмылка. – Интересно, перед кем оно у тебя больше взыгрывает: перед ментами или перед твоим лучшим другом Куражом?!
Николай Генрихович Мохнаткин обмер. В его мозгу вспыхнуло и взорвалось одно-единственное слово: «Знает... Знает, он все знает!..» И, словно отвечая на его мысли, Шатунов продолжил:
– А ты как думал, умник? Конечно, знаю! Давно знаю... Сотрудники твои же и донесли в свое время... Они тоже не котята слепые! И кто и за что твоего рэпера на тот свет отправил – тоже знаю, а ты не верил! – Шатунов снова нехорошо усмехнулся. – Да ты не боись, мне твои доходы от «дури» и на хрен не нужны... Мне теперь вообще ничего не нужно, кроме одного, и ты это, голубчик, сделаешь, а иначе – будь спокоен – вычислю, кого ты больше испугался! Так что зови сюда своего отморозка и соответствующие распоряжения – здесь, при мне! Где он?
– Наверху... – прохрипел Мохнаткин, у которого напрочь пересохло в горле. – Ты... Ты хочешь, чтобы он Строганова... Вслед за Марией?..
– Не смей произносить ее имя своим поганым языком! – злобно рявкнул Шатунов, и, перехватив его ставший внезапно слепым взгляд, Николай Генрихович вдруг понял: Ираклий сошел с ума. По-настоящему... Что, что делать? Как при нем дать знать Игорю, что распоряжение хозяина на этот раз выполнять нельзя ни в коем случае?!
Между тем Шатунов, прекрасно ориентировавшийся в доме Мохнаткина, обожавшего всякие прикольные штучки, дернул завитой золотистый шнур, болтавшийся возле дивана. И почти сразу – так показалось Николаю Генриховичу – вошла горничная.
– Вызывали? – Она доброжелательно посмотрела на хозяина, не предполагая, что этот властный, сказочно богатый человек в данный момент остро, до головокружения завидует ей – собственной прислуге, матери-одиночке с двумя детьми, выполняющей в его доме едва ли не самую тяжелую и грязную работу.
– Игоря позови, – сдавленно произнес Мохнаткин, стараясь не смотреть на поплывшие в сторону стены. Женщина кивнула и вышла, а в комнате повисла тяжелая пауза. Вопрос «Что делать?» повис в голове Николая Генриховича без ответа: он понимал, что любые аргументы для спятившего на покойной Машке, которую Мохнаткин, видимо, совсем не напрасно терпеть не мог с самого начала, не подействуют.
– Думаешь, я сошел с ума, – неожиданно усмехнулся Шатунов, который, видимо, за те дни, что они не виделись, приобрел способность читать чужие мысли. – Ошибаешься... Другое дело, что тебе меня, Мохнаткин, не понять по тем же причинам, по каким человеку никогда не понять Бога: умишка-то маловато, как тут поймешь?..
«Точно спятил!» – с ужасом подумал Николай Генрихович, и немыслимая тоска сжала его сердце. Зато мысли его словно вырвались из плена холодного ужаса, слух отключился от того, о чем бормотал этот припадочный псих. Он лихорадочно думал только об одном: как себя спасти... Конечно, дойди дело до ментов – слава богу, будет видеозапись, свидетельствующая о том, что вынудили его заказать Строганова под давлением. Но есть и другое – много чего... Пожалуй, на половину Уголовного кодекса потянет... И уж если Ходарковского прижать сумели... Что говорить о такой мелкой сошке, как он, Мохнаткин?!
О Кураже он и вовсе старался не думать. И по всему этому выходило одно: пора делать ноги отсюда, причем со скоростью, превосходящей, желательно, световую... Слава тебе господи, хватило у него, Николая Генриховича Мохнаткина, ума учесть и такую, самую крайнюю, возможность!..
Его мысли прервал приход Васильева, что-то дожевывающего на ходу с недовольным видом.
– Вызывали, Николай Генрихович?
Мохнаткин бросил еще один быстрый взгляд на Ираклия и, уловив в его глазах опасно тлеющий огонек, кивнул:
– Да-да, Игорь Симонович, присаживайся... – К этому моменту принятое им решение уже воспринималось Мохнаткиным как единственно возможное, поэтому и сумел заговорить твердо и спокойно, чем немало удивил Ираклия, даже не попытавшегося это скрыть. – Вот что, тут такое дело: обстоятельства наши несколько поменялись... Строганова придется убрать...
– И делать это нужно срочно! – вмешался Ираклий. – Разумеется, срочность – за отдельную плату...
Николай Генрихович, внимательно наблюдавший за Васильевым, уловил на его лице мелькнувшую и тут же исчезнувшую тень, но так и не понял, что это было: удивление? растерянность? может быть, страх?.. Нет, последнее – вряд ли...
– Риск – тоже за отдельную? – после небольшой паузы поинтересовался Васильев сквозь зубы и, сощурившись, перевел взгляд с хозяина на Шатунова.
– Мне все равно! Сколько?.. – И без того тонкие губы Шатунова превратились в еле заметную бледную линию, абсолютно прямую.
Некоторое время Игорь с каким-то новым интересом разглядывал Ираклия Васильевича: за все эти годы старший партнер его хозяина не только не отдавал ему никаких, а не только подобных распоряжений лично, но и здоровался-то с ним через раз...
– Пятьдесят тысяч, – спокойно произнес Васильев, не спуская глаз с Шатунова. И все трое мужчин замерли – каждый по своим причинам. В душе Мохнаткина мелькнула робкая надежда: сейчас Ираклий откажется, пятьдесят тысяч баксов для него сумма совсем не маленькая. И что стоило Игорю запросить сто?!
– Что так густо? – безразличным тоном поинтересовался Шатунов, глядя на Васильева в упор. Но того взгляд Ираклия ничуть не смутил.
– Я уже ответил – за риск: дважды фактически подряд на дело не ходил никогда, люди между собой связаны, следствие идет. Времени на подготовку нет.
– Ясно... Значит, пятьдесят!
– Тридцать вперед.
– Сейчас поедешь со мной. – Шатунов с заметным усилием поднялся с дивана. – Там и получишь свой аванс... Какая тебе подготовка еще сдалась, на хрен? Гаденыш сегодня репетирует в своем гадюшнике, подъедет туда без четверти семь. Выйдет без чего-нибудь полночь... Выбирай, что тебе больше нравится!
– Мне нравится в одну смену с дьяволом! – криво ухмыльнулся Васильев.
– Значит, времени, чтобы изучить местность, у тебя навалом... Поехали! Оружие, надеюсь, есть?.. Если нет – дам.
– Благодарствую, предпочитаю со своим самоваром...
– Мобильный оставишь здесь! – обнаружив, что Васильев шагнул к двери комнаты, жестко бросил ему в спину Шатунов.
Больше всего в этой сцене Николая Генриховича Мохнаткина потрясло то, что его – его! – начальник охраны не только согласился выполнить сумасшедший заказ, но и во время разговора с этим психом Ираклием, и уходя из гостиной за своим «самоваром» ни разу даже не взглянул в сторону хозяина!