Знак «фэн» на бамбуке - Фингарет Самуэлла Иосифовна. Страница 26

Народу на улицах собралось столько, сколько чешуек на рыбе. Неожиданно все закричали и принялись размахивать фонарями. Появился и медленно полетел над толпой огромный в золотой чешуе дракон. Голова, похожая на верблюжью, поворачивалась то вправо, то влево, серебряные рога с красными кисточками на концах целились угрожающе, из пасти свисал красный язык. Глаза величиной с чашку отливали золотом и синевой. Вот дракон распрямился, вот свернулся кольцом. Тридцать человек несли на шестах его огромное чешуйчатое тело, сооружённое из прутьев, блёсток и ткани. Шестами все тридцать двигали слаженно, одновременно ускоряли и замедляли шаги или притопывали на месте. Гремели гонги и барабаны. Резкие звуки напоминали раскаты грома. Дракон извивался словно живой. Он пытался поймать ярко раскрашенный шар, который несли перед ним на шесте. Внутри дракона во всю длину чешуйчатого тела горело множество свечей. Дракон казался грозовой тучей, светящейся от золотых молний. И уплыл он, как туча, уведя за собой людей.

Простым и скромным выглядел фонарь, повешенный над воротами дома инспектора фарфоровых мастерских, но каждый, кто проходил мимо, невольно останавливался или замедлял шаг.

– Смотрите, бамбук раскачивается как настоящий, – раздавалось то и дело перед воротами. – И по озеру пробегает рябь.

Неудивительно, что люди останавливались и разглядывали фонарь. Внутри горела большая свеча, и ярко высвеченный рисунок бросал на внешний фонарь чёткие тени. Свеча на ветру горела неровно, пламя дрожало и колебалось, и вместе с язычком пламени приходили в движение тени. Раскачивался и гнулся бамбук, бежали к берегу волны.

– Истинное чудо! – восклицал кто-нибудь из прохожих. – Озеро голубизной отливает, а на небо всплыла луна.

– Вы ошиблись, сударь, не рассмотрели внимательно, – возражали те, кто успел разглядеть со всеми подробностями необычный фонарь. – Не луна появилась на небе, а иероглиф «фэн» повис над бамбуком. Он наведён золотой краской, вот вы и приняли его за луну.

– Бамбук и ветер, – проговорил проходивший мимо старик с посохом в руках и сумкой у пояса, по облику судя, – гадатель. – Похоже, что в сочетание этих двух знаков вложен призыв к далёкому другу.

Глава IV

ЯНЦЗЫ НОЧЬЮ

– пел Мисян, —

Мисян и Сяньсянь давали по нескольку представлений в день. В каждом полку к празднику Нового года соорудили собственные подмостки и, хотя среди воинов нашлось немало певцов, танцоров и акробатов, всё равно везде с нетерпением ждали Мисяна. Разве могли неотёсанные деревенские парни идти в какое-нибудь сравнение с актёром, прошедшим настоящую актёрскую выучку. Мисян заменял целую труппу – пел, танцевал, играл на флейте. Но особым успехом пользовалось представление, которое в лагере прозвали «мэнгу-мышь». Представление длилось теперь намного дольше.

Мисян добавил два новых куплета. Один он услышал в ту ночь, когда они с Ванлу несли стражу на башне, другой – сочинил сам.

Сяньсянь важно восседал на табурете в синем плаще и высокой шапке и, пока Мисян пел, поднимал то правую, то левую лапку, словно приказывал стражникам-мышам собрать налоги и подати. Мисян ударил вдруг в барабан, подвешенный к поясу. «Мэнгу-мышь» проявил явное беспокойство и завертел головой.

Мисян забил в барабан, задудел в флейту, спрятанную до поры в рукав. «Мэнгу-мышь» перепугался, спрыгнул на пол и, отбросив всякую важность, побежал, волоча за собой синий плащ. Зрители расхохотались, забили в ладони. Но потом, когда хлопки стали стихать, кто-то сказал:

– У актёров одно – в жизни другое. Крепко засели мэнгу, не высвободить от мышей страну.

Потери в бою под Цзицином исчислялись тысячами. Откуда было взяться хорошему настроению?

– Поражение тяжко гибелью воинов, остановкой в задуманном и утратой решимости среди тех, кто остался в живых. Мы не начнём наступления, пока не возродим в нашем войске высокий моральный дух, – сказал Чжу Юаньчжан военачальникам.

– Прошу отпустить меня с небольшим отрядом на поиски Чэнь Ксяна. Жить не могу, пока не раздавлю гадину, – мрачно проговорил Сюй Да.

– Тигры не едят падали, предателю уготована позорная смерть, – возразил другу командующий, и как напророчил.

Скоро стало известно, что свои же солдаты, из тех, кто не был осведомлён о двойном предательстве, а только знал, что главнокомандующий переметнулся на сторону «Красных повязок», устроили Чэнь Есяну засаду, заманили в ловушку и убили без всякой жалости.

«Пасть от руки своих – не сыщешь для предателя лучшей казни, тут и позор, тут и смерть», – говорили об этом событии в лагере.

Правда, нашёлся один человек, который оплакивал Чэнь Есяна, словно родного брата. Этим человеком оказался Пэй Син. Старика Пэй Сина смерть Чэнь Есяна поразила в самое сердце.

– Он умер, умер, – всхлипывая, причитал старик. В поисках сочувствия он бродил от палатки к палатке.

– Вам-то, отец, что за дело? – удивлённо спрашивали старика воины.

– Как вы можете спрашивать такое? А мой пояс, мой драгоценный нефритовый пояс? Он погиб теперь безвозвратно. – Пэй Син принимался рассказывать каждому, кто хотел его слушать, всю историю с кладом от начала и до того момента, когда, рискуя получить удар ножа в бок, он повалил Чэнь Есяна на землю и навалился сверху.

– Но позвольте заметить, уважаемый отец, – говорил кто-нибудь из слушателей. – Насколько нам известно, командующий наградил вас за этот подвиг золотом и серебром.

– Наградил, сынок, щедрой рукой старику награду отмерил, и в лагере у себя поселил, и едой нас с сыном снабжает, – охотно соглашался Пэй Син и тут же начинал всхлипывать: – Пояс, мой драгоценный нефритовый пояс.

Причитания старика никого не смешили. Тоска чёрной тучей накрыла лагерь.

Чжу Юаньчжан видел способ вернуть армии боевую решимость. Но как одолеть неодолимое? Как изловить драконов, бороздящих воды Янцзы, не имея собственных кораблей?

В ту памятную шестую луну, когда войско «Красных повязок» переправилось на пиратской флотилии через Янцзы и захватило Тайпин, радость победы омрачила тревога за близких. Ли Головорез, опасаясь преследования, увёл свои корабли. В Янцзы вошёл императорский флот, и расположенный на противоположном берегу Хэчжоу оказался отрезанным. А там жили семьи – жёны и дети. Их оставили в тыловой базе ради безопасности, на деле же вышло иначе. Открыто роптать воины не смели – сама супруга командующего, госпожа Ма, со своим малолетним сыном разделила участь их жён и детей. Но о настроении в лагере Чжу Юаньчжану было известно. И разве не бросили ему Тан Хэ и Сюй Да на военном совете безжалостный и гневный упрёк.

У Чжу Юаньчжана стон поднимался в груди, когда он думал о Ма и маленьком сыне.

Он познакомился с Ма в доме командующего Го Цзысина, под началом которого прошли первые годы его воинского пути. Ма рано осиротела, и Го Цзысин девочку удочерил. Она выросла в его доме – незаметная, скромная, наделённая чувством собственного достоинства и тихой, застенчивой добротой. Чжу Юаньчжан посватался. Три года прошло с той поры, но и сейчас, когда убедился в предательстве Чэнь Есяна, Чжу Юаньчжан врачевал свои раны любимым воспоминанием. Однажды за пустую провинность вспыльчивый и властный Го Цзысин посадил его под арест и запретил приносить еду. Но разве могла Ма стерпеть, чтобы её супруг голодал? Она пробралась в арестантскую и принесла горячие, только что с пара пампушки. А чтобы никто не увидел, спрятала пампушки за пазуху и так несла, обжигая нежную кожу. Ма сама, без помощи наёмных учителей, научилась читать и писать и не раз, старательней, чем любой чиновник, переписывала его указы и распоряжения. Покидая Хэчжоу, Чжу Юаньчжан назначил свою супругу наместницей. Как никто, Ма сумеет утешить жён командиров и воинов, мудро распределит продовольствие. Но что сможет сделать разумная и отважная Ма, если на город нападут императорские полки? Кучка воинов, оставленных для охраны, женщины, дети и старики – вот и вся её армия.