Пять лет замужества. Условно - Богданова Анна Владимировна. Страница 34

– Да в своём ли ты уме, голубчик?! У тебя ж супруга дома с детьми сидит! – и Распекаева с невероятной быстротой прокрутив в мозгу, что могло бы получиться, брось он свою жену и детей и, поняв, что ничего хорошего из этого получиться не может: «Развод, дележка имущества, алименты... Не успеет. Нет, пожалуй, этот вариант не подойдёт даже в самой безвыходной ситуации», – подумала она и потребовала самым что ни на есть серьёзным тоном: – Поставь меня на землю!

– Да уж мы скоро на месте будем! Что вы капризничаете-то, как ребёнок? Плохо, что ли, вам? Поди, не своими ногами снег месите! Куда ж вас опускать-то в туфлях! Ещё простудитесь, – своё опасение Аркадий высказал нежно-трепетным голосом, затем склонился над Анфисиным лицом и... подарил ей такой долгий поцелуй, что героиня наша чуть было не задохнулась.

– Подлец! – отплёвываясь и жадно глотая воздух, крикнула она на всю безлюдную улицу города N, освещённую полной луной. – Да пусти ты меня, наконец!

Распекаева вырвалась из цепких объятий водителя мэра и кинулась к отелю, плюнув на снег под десятиметровыми шпильками настоящих (а не купленных на самом дешёвом московском рынке) австрийских туфель.

– Только не надо говорить, что вам, Анфис Григорьевна, был неприятен мой поцелуй! – кричал ей вдогонку Аркадий. – Я, между прочим, лучше всех в нашем городе целуюсь!

– Кретин! – крикнула Распекаева и, крепко выругавшись, мгновенно утешилась тем, что метрах в двадцати узрела ставшую уже родной и милой сердцу вывеску «Отель. Энские чертоги», призывно горящую сине-красными огнями.

Оказалось, что дом мэра находится не так далеко от гостиницы, и Аркадий, когда вёз Анфису на банкет, видимо, полчаса колесил по городу из-за скверных нерасчищенных дорог.

Героиня наша стремглав подлетела к крыльцу, напрочь забыв о прогнившей второй ступеньке, которая служила Кларе Тихоновне вместо колокольчика, издавая на всю округу полный отчаяния стон. Анфиса бойко наступила на неё: раздалось душераздирающее стенание – десятисантиметровая шпилька Анфисиных австрийских туфель оказалась в плену сырой полуистлевшей древесины.

– Тьфу! Чёрт бы их всех побрал, этих энцев, их поганый город, где нет ни одного свободного мужика, эту замшелую гостиницу с развалившимся крыльцом и мою полоумную тётку! – злилась Распекаева, пытаясь выдернуть каблук из западни, но кончилось это весьма и весьма плачевно – десятисантиметровая шпилька баснословно дорогих туфель оторвалась с корнем и так и осталась в проклятой второй ступеньке. И сколько она будет там торчать, одному Богу известно. Может, Анфисиной шпильке уготовано увидеть расцвет города, когда, наконец, все дороги будут приведены в порядок, а с наступлением зимы – регулярно расчищаться, когда отреставрируют знаменательную кирпичную стену, что чудом уцелела от крепости, возведённой основателями города с целью отражения натиска польской интервенции, когда заштукатурят выбоины, оставшиеся после осады той самой крепости подлыми шляхтичами в 1613 году, когда, быть может, отель снова переименуют в гостиницу – это название русскому уху всё же значительно ближе и милее, когда... Но стоп, стоп! Эдак автора снова занесёт неизвестно куда – одно очевидно, что очень далеко от нашей героини и её компаньонки Люси, которая в данный момент отражала, подобно храбрым предкам современных энцев натиск поляков, вторжения крепко пьяного начальника ГАИ.

Он уже давно грязно домогался Подлипкину – в то время как её хозяйка лихо выигрывала одну за другой партии в лото, Николай Васильевич лбом постучал в дверь самого крайнего номера у туалета. Люся увлечённо смотрела очередную серию, вновь посвящённую подготовке побега Хуана с Кончитой, плакала – сладко так, от души... Услышав стук, она недовольно фыркнула, но всё же решила отпереть дверь, подумав, что Клара Тихоновна снова ей цыплёнка принесла или ещё чего-нибудь перекусить. Каково же было удивление Анфисиной помощницы, когда вместо Клары Тихоновны с аппетитной золотистой жареной курицей в руках она увидела существо, представляющее собой нечто среднее между человеком и огромным раскормленным боровом в форме. Оно стояло на четвереньках и издавало невнятные, гортанные и характерные для вышеупомянутого парнокопытного животного звуки.

– Дрищщщенко! – смачно и разбрызгивая слюну, представился он.

– Идите отсюда! Вон! В-вон! – правая Люсина щека задёргалась в нервном тике, глаз невольно часто замигал, словно сигнальный огонь маяка.

Подлипкина, конечно, перепугалась, но поначалу её выводило из себя и раздражало то, что ей мешают смотреть любимый сериал, что она упустит ту путеводную ниточку сюжета, который должен привести её к счастливому концу. Но это, как поняла она, было лишь начало – так сказать цветочки – грибочки с ягодками ждали её впереди.

Николай Иванович, казалось, и не слышал Люсиного «вон отсюда», как впрочем, и не видел её дёргающейся щеки – он, миновав порожек, вполз в комнату и забрался в ботинках на кровать любительницы мыльных опер. Не сразу, естественно, с четвёртой попытки, но это и не важно – важен сам факт его наглого и бесцеремонного вторжения.

– Мифическая! Одень свою прозрачную ночнушку! – взмолился он, сложив ноги по-турецки на Люсиной постели. Судя по всему, Ведрищенко принял Подлипкину за Анфису, которую увидел нынче утром, после чего вельми обеспокоился по поводу начавшейся белой горячки.

– Вон! Откуда пришёл, туда и иди! – осмелела Люся, однако и Николай Васильевич был не робкого десятка – он обнял девушку за нешуточную талию (хотя тут можно усомниться: была ли то талия или что другое, поскольку фигура Анфисиной компаньонки напоминала бревно поваленного, видавшего виды, многовекового дуба, и притянул к себе. – Ах, ты, гад, гад! Приставать вздумал! Не выйдет! Учёная уже!

– Что т-ты там всё супротивляешься? – промычал незваный гость и счёл нужным в этот момент, для размягчения сердца «мифической», облобызать её почтенных размеров плечо.

– Да что это вы об меня сопли-то вытираете! – взбесилась Люся и хлобыстнула блюстителя порядка энских дорог своей тяжёлой рукой по пурпурной щеке – так, что на ней остался след от пятерни девицы и небольшое вздутие, а сам блюститель несколько даже протрезвел от сего зубодробительного удара.

– У-у-у, какая строптивая! – отчего-то радостно воскликнул он. – Укрощ-щу! – пригрозил он и беспомощно рыгнул.

– Я тебе сейчас укрощу! И не таких видали! Один уже укротил – подарил пузырёк каких-то вонючих духов, которые, между прочим, «Маде ин Франсе» назывались, обманным путём заманил меня на сеновал, я отяжелела, а он сгинул – ищи ветра в поле! Все вы мужики – обманщики коварные, никому верить нельзя! Это только в кино хороший конец бывает! А ну пшёл вон!

– Неправда! – колотя себя в грудь кулаком, взревел Ведрищенко – его вывели из себя вышеприведённые слова Люси, – Сучка не захочет – кобель не вскочит! – прогремел он.

После долгих пререканий и жестоких схваток на Люсиной постели, после очередной крепкой пощёчины с её стороны, Николай Васильевич буквально озверел. Он, собрав все свои силы, повалил Анфисину компаньонку на спину – так, что она стала похожа на огромную, беспомощную, перевёрнутую черепаху, и придавил её всем весом своего грузного, оплывшего жиром тела.

Подлипкина дрыгала ногами и руками что было сил, кусалась, пыталась даже царапаться коротко подстриженными, квадратными ногтями, кричала на всю гостиницу, будто её резали, но Клара Тихоновна уже давно ушла домой – тут кричи не кричи, всё равно никто на помощь не придёт. Барахтались они на койке в жестокой схватке минут пятнадцать – ржавые пружины жалостливо скрипели, подушка отлетела в угол у окна, одеяло, распластавшись, выстелилось у кровати вместо ковра. И возня эта продолжалась бы неизвестно сколько, если б Люся случайно не задела головой тяжёлый железный поднос, на котором три часа назад хозяйка «Энских чертогов» принесла ей цыплёнка табака и стакан вчерашнего чая, жёлтого цвета, без лимона, с сахаром вприкуску. Тут она быстро сориентировалась и, с трудом вытащив свою правую руку из-под Николая Васильевича, цепко ухватилась за поднос, после чего изо всей силы и с нескрываемым удовольствием огрела начальника ГАИ по его мало чего соображающей голове. И в этот момент произошло нечто невообразимое – Люся несколько минут вообще ничего не могла понять. На всю комнату сначала раздался треск, лязг, будто сломалось что-то или лопнуло, потом невероятный грохот, за чем последовало короткое падение и резкая боль в спине...