Завоевание куртизанки - Кэмпбелл Анна. Страница 52

Она коснулась его щеки. Пробивавшаяся щетина уколола пальцы.

– У меня в постели медведь. – Ей хотелось легкости в разговоре.

Она почувствовала, как сморщилась от улыбки его щека.

– Мне следовало бы побриться.

– М-м….

– Я слишком тяжел для тебя.

– Может быть, немного.

Она провела пальцами по его лбу и отвела темные волосы от виска. Никогда раньше она не позволяла себе так свободно изучать своего любовника. Она так хорошо знала его тело, но простые проявления любви были совершенно ей незнакомы.

Он слегка толкнул ее, радуясь прикосновению, напомнив Верити котенка, который был у нее в детстве. Воспоминание было невинным, возвращавшим ее в почти забытые времена.

Она тихо рассмеялась.

– Вы скоро замурлыкаете.

– Ах, mо cridhe. Я уже мурлыкаю. Разве ты не слышишь. – Даже его голос звучал по-другому, мягче, с призвуком шотландского акцента.

– Как вы меня называете? – без особого любопытства спросила она, проводя пальцами по его лицу, надменному носу, ушам и бровям.

Он снова по-кошачьи закрыл от удовольствия глаза.

– Это просто местное название женщины.

По блеску его глаз она заметила, что разговор забавляет герцога. В голосе Кайлмора она услышала больше нежности, чем он хотел бы ей показать.

Какое это имело значение в момент совершенного счастья?

Кто же знал, что мужское тело способно вызывать такой восторг? Конечно, не самая знаменитая куртизанка Лондона.

Он целовал ее короткими игривыми легкими поцелуями, покусывая и пощипывая, они шутливо боролись, радостно переплетая ноги и руки.

Она снова чувствовала себя ребенком. Ребенком, у которого был самый лучший на свете друг.

Вскоре, когда игра стала приобретать цель, ребенок почувствовал явно взрослое желание. Его губы касались всего ее тела, шеи, спины, груди, ног. Казалось, он поцелуями утверждал свое право на собственность. С каждым поцелуем жар в ее теле повышался.

На этот раз наслаждение было сокрушительным. Мир разлетелся на раскаленные добела частицы. Задыхаясь, она ухватилась за Кайлмора, как за единственный надежный объект в рассыпавшемся мире. Но еще ярче было сияние, сопровождавшее бурный взрыв наслаждения. И когда Верити пришла в себя, она помнила только это сияние.

Потом они ненадолго уснули.

Проснувшись, она увидела Кайлмора, который, опершись на локоть, смотрел на нее сонными ярко-синими глазами. Синие глаза, впервые с тех пор как она узнала его, были спокойными, как море на заходе солнца. Должно быть, он вставал, пока она спала, потому что целый лес свечей заливал комнату золотистым светом. На его лице была нежность.

– Вот этого я и хотел в Лондоне, – тихо сказал он, целуя Верити. Его губы обжигали ее нежную кожу. – Почему ты так долго заставила меня ждать, Верити?

Она не стала притворяться, что не поняла его.

– Вы казались… вы казались слишком сложным для меня. Я предпочитала мужчин попроще.

– Поэтому ты взяла в любовники Мэллори.

Имя ее последнего любовника разрушило гармонию, возникшую между ними, как брошенный в дверь нож. Приятное волнение сразу же исчезло.

– Я не могу изменить свое прошлое, – резко сказала она, пытаясь отодвинуться от него, но он взял ее за плечо и остановил.

– Я только хочу понять. Я понимаю, почему ты была верна Элдреду. Но Мэллори был смешон.

– Он был милым. Я думала, что сумею помочь ему. – Она улыбнулась, но, увидев помрачневшее лицо Кайлмора, пожалела об этом.

– Ты любила его, – проворчал он.

Она, пристальнее посмотрев на Кайлмора, сдержалась и не стала отрицать этого. Он казался смущенным, пристыженным, расстроенным.

Он ревновал.

Боже, это великолепно. Он ревновал. Ее! В их связи вовсе не было неравенства, в чем она всегда была уверена. Он искал подтверждения, что ей никто не нужен, кроме него.

Она успокоилась и легла рядом с ним.

– Нет, в то время я никого не могла полюбить.

Но его все еще волновал человек, такое короткое время занимавший место в ее постели.

– Он любил тебя. Должен был любить.

Казалось, его излишне беспокоило такое понятие, как любовь. А она-то думала, что любовь – чуждое для герцога Кайлмора слово. Очевидно, ошибалась.

– Весьма лестно, ваша светлость, – сухо сказала она. – Но честно говоря, он не знал, что со мной делать. Он был своего рода домашним человеком. Я учила его светским манерам, давала советы, как ухаживать за Сарой, и с удовольствием распрощалась с ним, когда все кончилось. Он добрый, милый человек, женившийся на своей любимой. Он не заслуживает вашей ненависти.

– За исключением того, что ты принадлежала ему, когда должна была принадлежать мне. – Его мощная рука еще крепче обняла ее. – Ты знаешь, что ты годами сводила меня с ума. Расскажи мне о других.

– О других?

Он с нежным упреком подергал длинную прядь ее волос.

– Не делай из меня дурака, Верити. Ты была самой известной дамой полусвета в Лондоне. У тебя было больше любовников, не только старый баронет и выскочка молокосос.

– Да, – сказала она, снова пытаясь освободиться из его объятий. – Был еще высокомерный шотландец, которому следовало бы надрать уши.

Кайлмор приподнялся над ней, его лицо побледнело от шока.

– Три любовника? – с явным недоверием спросил он.

– Незачем так демонстрировать свое самодовольство, – сказала она с искренней досадой.

– Тс-с, – прошептал он и принялся целовать ее. – Ты провела нас, mo cridhe. Самая скандальная женщина королевства чиста, как только выпавший снег.

– Не смейтесь надо мной, Кайлмор, – обиделась она.

– Я не смеюсь. Тебе надо перестать считать себя женщиной с клеймом алой буквы. Ты бы заставила покраснеть большинство светских дам.

– Ты забываешь о тех мужчинах, которых я своим коварством довела до самоубийства, когда впервые приехала в Лондон, – с горечью напомнила она.

Старая рана все еще не заживала.

– Ты не виновата в их смерти, Верити, – тихо сказал он.

Она смотрела ему в лицо, ожидая увидеть осуждение, гнев или отвращение, но синие глаза Кайлмора оставались серьезными, в них не было даже неодобрения.

Он говорил с такой уверенностью. Она вздохнула, подавляя рыдания.

– Клянусь, я не поощряла их. И все же они вышибли себе мозги из-за меня. Почему?

Он лучше других понимал чувство вины. Он знал, как оно разъедает душу. Разве он не страдал, не в силах помешать матери разорять имения и оплачивать политические амбиции?

Верити пережила годы ненависти и злобных сплетен о ее якобы фатальных чарах. Сплетники осуждали ее холодность и обвиняли в том, что она упивается своей властью над доверчивым и простодушным мужским полом.

– Они страдали от какого-то помешательства, ты была единственным объяснением их болезни, – медленно произнес Кайлмор, осторожно подбирая слова, чтобы смягчить ее боль. – В тот сезон в самом воздухе было что-то нездоровое. Я помню распущенность, огромные деньги, проигранные в азартных играх, бесстыдное распутство, дуэли со смертельным исходом. Сорайя с ее красотой и таинственностью была частью этого безумия. Но она не делала ничего такого, что бы заставило этих людей покончить с собой.

– Они умерли из-за меня, – прошептала она, пряча лицо. – Из-за того, кем я была и что я делала.

Жаждущая душа Кайлмора ликовала от того, что именно у него она искала утешения.

Горячие слезы обожгли его шею. И жадное желание навеки оставаться центром ее жизни угасло от неизмеримой жалости, охватившей Кайлмора. Он еще крепче обнял Верити.

– Пора простить себя, я уверен, что те беспокойные молодые люди уже давно простили тебя. Самоубийства были трагедией и жесткой напрасной потерей, но никогда не были твоей виной.

– Ты на самом деле так думаешь? – Ее робкий вопрос был едва слышен.

– Абсолютно в этом уверен.

Она лежала, успокоенная и усталая, такая хрупкая в его руках. Ему хотелось давать необычайные обещания, клясться в вечной верности, преподнести ей весь мир на золотом блюде.