Смертельный лабиринт - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 3

Из карманов покойного были извлечены фактически пустой бумажник, удостоверение, какие-то сложенные вчетверо документы, а из брючного кармана несколько небрежно смятых стодолларовых купюр. Все это руководитель группы разложил на столике в «Газели» и принялся изучать. Ни паспорта, ни телефона не обнаружили. Оперативник же завел разговор с участковым, обнаружившим труп здесь, на обочине.

Поначалу дело казалось рутинным, как при всяком выезде «на труп». Судебный медик нашел два огнестрельных ранения головы потерпевшего, причем одно было касательным и особого вреда нанести не могло, зато другое оказалось несовместимым с жизнью. Первая пуля задела висок, но лишь содрала кожу, и, вероятно, искать ее надо будет где-то под обивкой салона машины – снаружи корпуса выходного отверстия не нашли.

– Скорее всего, – заметил судебный медик, – при первом выстреле голова молодого человека откачнулась в правую сторону и назад, а вторая пуля вошла ему в голову над височной костью, застряв в черепе. Выходного отверстия не нахожу. Эта рана и оказалась смертельной для него.

Стреляли, по его убеждению, с близкого расстояния, но и не дальше трех метров.

– Следовательно, – подсказал он эксперту-криминалисту, – следы убийцы надо искать именно на таком расстоянии.

Они ручным уже фонарем осветили предполагаемое место, где находился убийца, и действительно обнаружили в невысоком сугробе вдоль тротуара два следа, напоминавших те, что оставляют женские сапоги на средних каблуках. Проверили еще раз и увидели, что следы эти начались еще на проезжей части дороги, а потом продолжились за машиной и снова исчезли на проезжей части. Можно было предположить также, что женщина не стояла здесь в ожидании своей жертвы, а просто шла мимо и, увидев лежавший труп, обогнула его, зайдя даже в сугроб, и поспешила дальше.

Принялись за участкового, который уверял, с чужих слов, со слов случайной свидетельницы, девочки из соседнего дома, которая тут прогуливалась с собачкой, что здесь никто, по ее утверждениям, не проходил. Правда, никаких собачьих следов с этой стороны машины обнаружить не удалось. Но, опять же, откуда ей, этой девочке, было знать, сколько времени тут простояла машина? Одним словом, нужна девочка.

Участковый Рогаткин предложил вызвать ее для уточнения завтра, все-таки Новый год через минуту-другую, но следователь, которому этот выезд был, что называется, серпом по одному болезненному месту, оказался формалистом.

– Ты знаешь, где она живет, вот и приглашай немедленно.

Ох и разозлил же он Рогаткина!

– Ну раз ты такой настырный, капитан, – веско сказал Сергей Захарович, – ступай сам и ищи по квартирам, подходящее время нашел, людям настроение портить. Вон он, дом ее, а в какой квартире живет, не знаю. Лидой зовут, устраивает? Валяй, обходи все квартиры, там тебя тепло встретят!

Сам капитан милиции, Рогаткин не терпел дурацкого формализма. Сказала же девочка, что никого рядом не видела, чего ему еще? Надо, чтоб увидела?

Кажется, его злость подействовала на следователя.

– Ладно, – сказал тот недовольно, – завтра сам уточни и пришли ее ко мне на Игарский. Если малолетка, пусть с родителем пожалует... Ну чего, вызываем труповозку?

– А кого хоть замочили? – поинтересовался оперативник.

– В ксиве написано: Морозов Леонид Борисович, сотрудник РТВ, тележурналист. Это чего означает? Который по «ящику», что ли, вещает?

– Как ты сказал? – насторожился Рогаткин.

– Да Морозов же, – поморщился следователь. – Этих Морозовых как собак!..

– Леонид Морозов, говоришь? – повторил участковый. – Телик тебе, капитан, надо смотреть иногда, тогда б ты знал, кто он. Это же «Честный репортаж»! Что, не в курсе? Ну ты даешь! Народ рассуждает так, что его после каждого репортажа запросто могли бы «замочить». Он таких людишек за задницу берет, что ой-е-ей! Такой криминал вскрывает! Поэтому, если не хочешь больших неприятностей на свою шею, звони-ка поживей в «город».

– Считаешь, надо? – забеспокоился наконец следователь. – А интересно, как он тут оказался? Что, живет поблизости?

– Так это ты и выясняй, – с насмешкой посоветовал участковый. – Прямо завтра с утра и начинай бегать. А я не знаю, где он живет. Я его тут не видел ни разу, иначе б узнал... Ну ладно, ребята, если я вам больше не нужен, я пошел. Мой опорный в седьмом доме, если что, заезжайте. А я схожу за порядком пригляжу...

И он ушел, а бригада осталась ожидать труповозку. Следователь же принялся названивать дежурному, чтобы поделиться с ним «приятной» новостью. Но дежурный долго не отвечал. Посмотрев на свои часы, следователь чертыхнулся: именно сейчас часы на Спасской башне Кремля били свои положенные двенадцать ударов, а вся страна стояла с полными бокалами в руках, ожидая двенадцатого удара, чтобы хором заорать на весь белый свет: «Ур-ра-а-а!!!».

А группа стояла как в воду опущенная.

– Слышь, Евсеич, – обратился следователь к судмедэксперту, – у тебя там, часом, не завалялось капель по пятьдесят?

– Полагаешь, надо? – спросил тот.

– А мы что, не люди?

– Правильно, – поддержал оперативник. – А ты, Колька, дома тяпнешь, – сказал он водителю.

– А у меня, мужики, пара бутербродов с колбасой от ужина осталась, – заявил криминалист. – Так ведь и не съел, словно душа чуяла, что еще пригодятся. Ломайте пополам.

– Давай, мужики, с Новым годом, – печально произнес тост следователь, – и чтоб «глухарей» поменьше.

– А зарплаты – побольше, – в тон ему добавил оперативник, принимая от следователя стаканчик со своей мизерной порцией спирта. – Надо же, не повезло парню... И когда? В самый Новый год.

– Значит, крепко его кто-то не любил, – заметил судмедэксперт, завершая круг после криминалиста, выпившего молча. – Что ж, земля ему пухом, а нам, так уж и быть, во здравие...

Старший следователь Управления по расследованию бандитизма и убийств Московской городской прокуратуры, советник юстиции Сергей Климов, которому выпало дежурить первого января, был уверен: как он пройдет, этот день, таким будет и весь год. И если день окажется сволочным, значит, и в наступившем году нечего мечтать ни о следующем звании, ни о прибавке, естественно, к зарплате. И отправился на службу – трезвый и хмурый, ибо встретил праздник не у себя дома, а в кругу своей немногочисленной родни, толком даже и не выпив. Он же знал, да и все вокруг знали, что с утра ему на работу. А теперь, в полупустом вагоне метро, он с закипающей в нем злостью наблюдал за немногочисленными нарядными пассажирами, как правило парами, которые неторопливо и устало возвращались из веселых компаний к себе домой, чтобы сперва отоспаться, а потом, к обеду, хорошенько опохмелиться. У них у всех... ну у большинства, впереди были целых десять свободных дней! Гуляй – не хочу!

А вот внешность Сергея Никитовича являлась полной противоположностью его мрачному характеру. Если кто помнил известное репинское полотно, где пьяные запорожцы пишут хамское письмо турецкому султану, тот не мог не обратить внимания на фигуру черноусого казака в черной папахе, сидящего за столом – слева от зрителя. Так вот, Климов, несмотря на то что был чистокровным донским казаком, определенно смахивал на того запорожца – и удивленным своим видом, как бы навсегда приклеенным к нему, и пышными вислыми усами. Папахи только не носил – чего нет, того нет. Короче говоря, внешность запоминающаяся, колоритная, иначе и великий Репин не стал бы помещать подобный типаж в центре картины.

Поэтому, видимо, и некоторые культурно воспитанные граждане малость остолбеневали при виде Климова – он им определенно кого-то знакомого напоминал, а вот кого, догадывались редкие из них. Самому Климову давно надоела эта «похожесть», и он бы изменил свой внешний имидж, но было жаль усов с пышными подусниками, такие долго и тщательно надо растить.

Ну, короче говоря, свое послепраздничное тяжелое настроение сердитого завистника и брюзгливого старика, хотя лет ему было отнюдь не так много, всего к сорока годам подходил, он и принес к себе в кабинет, пытаясь угадать, что ему пошлет-таки судьба – удачу или?..