Враг за Гималаями - Брайдер Юрий Михайлович. Страница 29

Сначала Донцов хотел вновь воспользоваться услугами Толика Сургуча, но потом как-то передумал. Не очень-то тянет встретиться с человеком, который заказал тебя киллеру, пусть и за твои собственные деньги.

До Института языкознания его подбросила на двухместном «Ламборджини» дама в соболях и дорогущих украшениях.

Донцов так и не понял, чего ради она взяла его в попутчики. По крайней мере не из-за денег, ведь только одна её сережка стоила, наверное, больше, чем старший следователь мог честным трудом заработать за год. Возможно, даму в соболях привлекал риск – авось очередной пассажир попытается её задушить. Нынче всяких извращенок хватает.

Впрочем, навыки её вождения (а вернее, полное отсутствие таковых) наводили на мысль, что свежеиспечённой автомобилистке просто не хочется погибать в одиночестве.

В здании, построенном ещё в те времена, когда о науке языкознании и слыхом не слыхивали, Донцова поджидали двое специалистов-лингвистов – мужчина и женщина.

Представившись со старомодной учтивостью, они проводили гостя в просторный и совершенно пустой буфет, стены которого украшали портреты солидных мужей с бородами и бакенбардами, среди которых узнавался только Владимир Даль в щегольском картузе. Судя по всему, рандеву науки и сыска должно было состояться именно здесь. Допускать в академические пенаты таких особ, как Донцов, то ли опасались, то ли стеснялись.

Мужчина выглядел сравнительно моложаво, женщина находилась в конечной стадии увядания, однако постоянное пребывание в замкнутом мирке общих проблем и специфических интересов наложило на обоих неуловимый отпечаток какой-то одинаковости, даже сродственности. Глядя на них, так и хотелось сказать что-то вроде «Два сапога – пара».

Серьёзный разговор ещё и не начинался, а уже можно было понять, что к своей уникальной профессии оба лингвиста относятся не то что с пиететом, а даже с трепетом.

Мужчина, имя-отчество которого Донцов сразу позабыл, выложил перед собой три листа бумаги – словесную шараду, из-за которой, собственно говоря, и разгорелся весь этот сыр-бор, и две компьютерные распечатки. Одна имела совершенно обычный вид, у другой в каждой строке зияли многочисленные пропуски.

Дабы занять руки, мужчина постоянно двигал бумаги по гладкой поверхности стола, меняя их местами, что очень напоминало поведение картежного шулера, зазывающего праздную публику принять участие в азартной игре «три листочка».

Первой заговорила женщина-лингвист, видимо, имевшая более высокий научный статус. Голос её, прокуренный и стервозный, составлял разительный контраст с мягкой, интеллигентной внешностью:

– Сразу хочу сказать, что при изучении представленного вами документа мы столкнулись с определёнными трудностями, о которых свидетельствуют оставленные здесь лакуны. – Она пододвинула к себе лист, пестревший пробелами. – Из восьми видов письма, на которых составлен текст, не читаются два, что составляет примерно двенадцать процентов содержания. Один – доселе неизвестную и весьма архаичную форму языка брахми, в древности распространённую на юго-востоке Евразии. Другой вообще не поддаётся идентификиции. Такая система графических знаков неизвестна науке.

Карандаш указал на соответствующие места в оригинале. Алфавит языка брахми напоминал пляшущих человечков, а письменность, оказавшуюся не по зубам маститым лингвистам, можно было сравнить с рядом разновеликих спиралек или с выводком змей, свернувшихся на солнце в причудливые кольца.

– Да, подкинул я вам задачку, – произнёс Донцов извиняющимся тоном.

– Ничего страшного. Такова уж наша планида. Кто-то раскрывает преступления, кто-то расшифровывает тексты. По крайней мере это куда интересней, чем переводить на фарси инструкцию об эксплуатации парогенераторов… Короче говоря, подстрочный перевод имеет вот такой вид. – Она тронула лист, где на десять слов приходилась примерно одна «лакуна» (это новое для себя словечко Донцов постарался запомнить). – Читать его можно, но понять содержание затруднительно, особенно для дилетанта.

– Где же выход? – осторожно поинтересовался Донцов.

– Отсутствующие слова мы подставили по смыслу. Вот окончательный вариант перевода, хоть и приблизительный, но, с нашей точки зрения, вполне приемлемый. – Очередь дошла и до третьего листка, всё это время продолжавшего на столе самые замысловатые маневры. – Хотите ознакомиться?

– Не то что хочу, а просто горю желанием. Вы меня, признаться, заинтриговали, – сказал Донцов, впиваясь взглядом в первую строку текста.

«…царь царей, некто Иравата по прозвищу Ганеша, считавшийся сыном недавно опочившего героя-кшатрия Арджуны.

Надо сказать, что он мало походил на своего легендарного отца, славившегося не только необычайным мастерством стрельбы из лука и другими воинскими доблестями, но и чисто человеческими качествами: открытым нравом, добротой, милосердием, справедливостью.

Воспитанный сначала матерью, царицей загадочного племени нагов, а потом брахманами, Иравата-Ганеша вырос ярым мистиком и записным честолюбцем, истинным „бхати“, то есть фанатичным поклонником бога Шивы в самых мрачных его ипостасях.

Да и вид он имел отнюдь не царский. Голова у него была как котел, живот как бурдюк, а лицо благодаря длинному вислому носу напоминало морду слоненка, откуда и пошла кличка „Ганеша“.

Люди с такой внешностью обычно отличаются добродушным нравом, однако в глазах верховного владыки мерцала волчья лютость, а в каждом сказанном слове проскальзывало непоколебимое самомнение, подкреплённое недюжинной волей.

История возвышения этого звероподобного ублюдка примечательна сама по себе. Прежде он правил крошечным царством, которое можно было без труда обойти пешком, и за тридцать лет жизни не снискал никакой славы – ни как воин, ни как правитель, ни как мудрец. Свой белый зонт, символ раджи, он сохранял только благодаря авторитету отца, прославившегося во многих сражениях.

А потом Ганешу словно подменили. Забросив пиры и охоту, он с головой погрузился в интриги, которые поначалу казались всем лишь невинными забавами. Как же мы обманывались…

Владения его стали быстро расти. Вот только один пример, характеризующий методы, которые он применял для этого.

Прикинувшись неизлечимо больным, Ганеша завещал свое царство сразу двум соседним раджам, и без того не ладившим между собой. Это неизбежно привело к вооружённому конфликту, который так ослабил обе стороны, что впоследствии Ганеша легко присоединил их земли к своим.

Не чурался он и всяких других бесчестных средств – подкупа, клеветы, фиктивных браков, убийств из-за угла.

Кроме того, Ганеша зарекомендовал себя способным полководцем, хотя победы ему приносило не стратегическое искусство, а вероломство и коварство, прежде не свойственное ариям, соблюдавшим строгий кодекс воинской чести.

Дабы запугать врагов, он посылал в бой огромные восьмиколесные повозки, запряжённые свирепыми быками и украшенные гирляндами из отрубленных человеческих голов. Его воины носили доспехи, придававшие им сходство со злыми демонами-ракшасами. Использовал Ганеша и приёмы, досель вообще неизвестные, – дымовую завесу, катапульты, метавшие бочки с горящей смолой, огромных воздушных змеев с трещотками, пугавшими слонов противника.

Одни ненавидели Ганешу, другие презирали, третьи боялись, но никто в ту пору не смог разглядеть в нём врага рода человеческого, ещё более опасного, чем страшный яд „каллакута“, добытый богами при пахтанье океана и грозивший уничтожить вселенную.

К сожалению, не чуял беду и я. Ещё поговаривали…»

– Что бы это могло значить? – спросил Донцов, ощущая себя игроком в покер, вместо ожидаемого туза прикупившим шестёрку.

– В общем-то, сие остаётся тайной и для нас, – женщина собрала все три листка в одну стопку, – но с полной определённостью можно сказать лишь то, что текст имеет отношение к индуистской культуре середины первого тысячелетия до нашей эры. Сначала мы воспринимали данный отрывок как одну из интерполяций «Махабхараты», древнеиндийской эпической поэмы, имеющей не только литературное, но и сакральное значение, однако очень скоро убедились в своей ошибке. Я популярно объясняю?