Враг за Гималаями - Брайдер Юрий Михайлович. Страница 58

Ничего не поделаешь, таковы уж были эти люди, посвящённые в воины ещё при рождении, сражавшиеся всю свою сознательную жизнь и собиравшиеся умереть на поле брани, поскольку иная смерть считалась у кшатриев позором.

Однажды в ставку Ачьюты, по обычаю предков-кочевников постоянно менявшую своё месторасположение, прискакали вестники. Новости, которые они доставили, относились к категории самых дурных.

Несколько дней назад на западной границе владений Ачьюты появился неосёдланный рыжий конь необыкновенной красоты и стати. Никому не даваясь в руки, он бродил по самым лучшим пастбищам, отбивал косяки кобыл у местных жеребцов, но нигде не задерживался подолгу, словно был не конём, а тигром-бродягой.

Опытные люди, заподозрившие неладное, прикладывали ухо к земле и слышали, как с запада надвигается мерный грозный гул, словно по равнинам соседнего царства катится ожившая каменная лавина. Небо в той стороне даже в ясный день было затянуто странной дымкой, а ночью полыхало отсветами далёких пожаров. Разом пропали все птицы-стервятники, почуявшие богатую поживу.

А конь тем временем двигался всё дальше и дальше, и там, где он встречал закат, назавтра появлялся высокий жертвенный столб, словно выросший из земли сам собой.

Ачьюта сразу понял, что речь идёт о древнем обряде „Ашвамедха“, совершаемом царями, позарившимися на верховную власть.

При этом на волю выпускался специально обученный жертвенный конь, который самостоятельно странствовал по всей стране, из царства в царство. Горе было тому, кто осмеливался обидеть благородное животное, находящееся под особой защитой бога Индры.

Вслед за конём всегда двигалась огромная армия, подчинявшая себе все земли, на которых остался след священных копыт. Местные царьки либо добровольно присоединялись к захватчикам, признав тем самым вассальную зависимость от узурпатора, либо принимали безнадежное сражение, теряя власть одновременно с головой.

По прошествии времени, необходимого коню для того, чтобы обойти все владения ариев, именуемые Семиречьем, его приносили в жертву Индре, что и знаменовало собой восшествие на престол нового великодержавного правителя.

Ачьюта по моему наущению проявил благоразумие и присоединился к экспедиционной армии на правах союзника. Уж лучше вкушать жертвенное мясо в компании других царей, чем самому стать поживой для шакалов.

Поход, не всегда мирный, продолжался около года и завершился на берегу полноводной реки, называемой Сарасвати. Как её именуют нынче, я не знаю.

Здесь при огромном стечении брахманов и кшатриев конь был торжественно заколот, изжарен и поделён между людьми и богами. Богам достались требуха и голяшки, людям – всё остальное. Пир продолжался трое суток. Выпитого и съеденного в ходе его хватило бы двору Ачьюты как минимум лет на сто.

А на четвёртый день ариям был представлен…»

Следующий листок отсутствовал, зато имелось краткое разъяснение, сделанное кем-то из лингвистов: «Стр. 36 была переведена ранее по просьбе старшего следователя Донцова Г.С. и в настоящее время находится в его распоряжении».

Буркнув: «Всё верно», – Донцов приступил к чтению тридцать седьмой страницы.

«…поговаривали, что он якшается с самыми темными силами, включая сюда колдунов-дасью, наводивших порчу не только на людей, но и на арийских богов, а также тайно поддерживает сношения с варварскими племенами как запада, так и востока.

Презрительно глянув на своих многочисленных вассалов, которые и глаз на него поднять не смели, Ганеша заявил, что это было последнее жертвоприношение коня и отныне благородных животных заменят люди, как того требуют обычаи ариев, причём не только пленники, но и отступники всех мастей, вне зависимости от происхождения и прошлых заслуг.

После этого он перешёл, так сказать, к вопросам внутренней и внешней политики.

По мнению Ганеши, Семиречье, некогда покорённое героическими предками ариев, ныне было уже не в состоянии прокормить их расплодившихся потомков. Пахотные земли истощились, пастбища иссушены зноем, в лесах перевелась дичь, и скоро может случиться так, что на каждый кусок будут претендовать сразу двое желающих.

Искать военную добычу почти негде. На юге Семиречье ограничено океаном, на севере – снежными горами, на востоке – непроходимыми болотами, отравленными лихорадкой.

Остаётся лишь один доступный путь – на запад, на родину предков, ныне заселённую варварскими племенами, у которых всего в достатке: и лошадей, и молочного скота, и золота, и драгоценных камней, и невинных девушек.

Кто-то из присутствующих посмел возразить:

– Тот, кто имеет такие богатства, крепко держится за них. Вряд ли варвары согласятся добровольно поделиться с нами скотом, золотом и девушками.

Ганеша ответил, что золотыми слитками сражаться не будешь, а девушки, даже самые красивые, не могут заменить боевые колесницы. У варваров нет ни силы духа, ни боевого опыта, ни оружия ариев. По натуре они рабы, а не господа и безо всякой борьбы подставят свои шеи под ярмо завоевателей.

Затем наступила очередь конкретных распоряжений.

Всем царям предписывалось оставить в своих владениях ровно столько войск, сколько требуется для устрашения шудров, а главные силы, снабжённые провиантом и полностью экипированные, вести на запад, к великой реке Синдху, через которую уже наводятся переправы.

С выступлением в поход необходимо поторопиться, поскольку зимняя непогода скоро сделает дороги на запад труднопроходимыми.

Порядок движения походных колонн таков: кавалерия, пехота, колесницы, слоны и обоз.

На несмелое замечание какого-то царька, что слоны могут не выдержать тягот долгого и опасного пути, Ганеша ответил целой речью:

– Ради великой цели, которую мы перед собой поставили, не жалко ничего, а уж тем более слонов. Скажу прямо, что до границ западных стран, где нас ожидают слава и добыча, дойдёт только каждый второй пехотинец, каждый третий всадник и один слон из десяти. Но даже нескольких уцелевших гигантов будет вполне достаточно, чтобы обратить в бегство целую армию трусливых варваров.

Едва „общее собрание“ закончилось, как Ганеша удалился в свой роскошный шатер, увенчанный свастикой – символом успеха, счастья, благополучия, – и к нему стали вызывать всех царьков поочередно. Некоторые после этого бесследно исчезли, а другие возвысились, заняв в новом государстве важные посты.

Вскоре пригласили и Ачьюту, успевшего изрядно переволноваться (он был невоздержан на язык и в свое время отпустил в адрес Ганеши немало язвительных замечаний, которые вполне могли дойти до ушей последнего).

Вблизи царь царей выглядел ещё более отвратительно, чем издали. В отличие от отца, которого называли то „белоликим“, то „светозарным“, сынок уродился смуглым, мало похожим на ария, что, возможно, и являлось одной из причин его болезненного самолюбия.

Мало того, что нос Ганеши смахивал на слоновий хобот, так не удались ещё и зубы, росшие вкривь и вкось. Один клык даже торчал наружу, как у вепря.

– Да будешь ты славен на все десять сторон света, сын Васудевы, – сказал царь царей, выслушав от Ачьюты все подобающие случаю приветствия. – Раньше нам не приходилось встречаться, но ты частенько упоминал меня в своих речах.

Мой предок немедленно рассыпался в извинениях, ссылаясь на то, что молва может неузнаваемо исказить любое неосторожно сказанное слово.

– Почему же молва не исказила твои слова в лучшую сторону? – поинтересовался Ганеша. – Почему до меня доходили только насмешки, а не комплименты?

– Молва имеет свойства сажи. Она способна только замарать, а не обелить, и с этим ничего не поделаешь, – заюлил Ачьюта, которому после такого роскошного пира очень не хотелось расставаться с жизнью.

– На язык ты остёр, сын Васудевы, – усмешка у Ганеши была очень нехорошая. – А как насчёт других качеств? Что ты ещё умеешь делать?

– Я кшатрий и умею делать всё, что предписано человеку моей касты, – ответил Ачьюта. – Я знаю веды вместе с шестью частями, дополняющими их, а кроме того, изучал науку о мирских делах. Я сведущ во всех приёмах ведения боя, без промаха стреляю из лука, причём с обеих рук, могу с равным успехом сражаться и в седле, и на колеснице…