Монашество в средние века - Карсавин Лев Платонович. Страница 12

Глава V. «Обмирщение» монашества и его «реформы»

1. Пятый и шестой века были золотым временем монашества. Тогда аскетический порыв творил чудеса и праздновал блестящие победы. Но долго на такой высоте аскеза держаться не могла, и главным образом аскеза в формах общежития. Аскетический идеал был противоестествен и индивидуально, и социально. Он предполагал тяжёлую борьбу с самим собою и с миром, удававшуюся не всем и не всегда. Когда формы монашества ещё не сложились, неосуществимость его идеала обнаруживалась менее. На поверхности, только и поддающейся наблюдению историка, заметны лишь энтузиасты-аскезы, создававшие строгие общежития, суровые или продуманные уставы. Слабые, отставшие на полпути и вернувшиеся назад или не пошедшие дальше, остались в безвестности, и о них доходят до нас лишь редкие и рассеянные известия, вроде рассказа о спившемся благодаря усердным приношениям мирян галльском инклузе. Первым борцам за монашескую идею и монашескую жизнь приходилось иметь дело с отрицательным отношением к ним влиятельных слоёв общества и Церкви, жить и спасаться среди лесов и болот. Много гибло, много отставало, но борьба разжигала увлечение идеалом, привлекала новые силы и новых героев. Когда победа была достигнута, положение изменилось. Вместе с распространением аскетического идеала, с признанием его совершеннейшим видом христианской жизни, увеличился приток в монастыри – эпидемия бегства от мира. Она захватывала всех, даже людей по существу к монашеской жизни негодных. Не всякий, надевавший рясу, мог носить её и сберечь в монотонной обстановке и жизни монастыря охвативший его искренний, но часто недолгий и непрочный порыв. Бенедикт предвидел это. Оттого он и рассматривал монастырь как школу, оттого и вводил год испытаний (новициат). Но года было мало, и монастырь мог ассимилировать устремляющийся в него люд только при известных условиях. Только при наличности их он мог превращать аскетический порыв в монотонное и гипнотизирующее своею монотонностью служение Богу. Для успешности воспитательской деятельности монастыря требовалось, чтобы приток подлежащей ассимиляции массы не превышал известного предела. Для успеха монашества нужно было, чтобы рост количества увлекающихся им находился в некотором соответствии с ростом числа испытанных аскетов. А этого как раз и не было, и не могло быть в силу популярности аскезы. Положение ещё ухудшалось тем, что наряду с элементами пластичными в монастыри вступали и насильственно в них заточаемые люди и руководящиеся не религиозными или главным образом не религиозными мотивами.

Итак, успех монашеского движения уже сам по себе должен был принизить высоту и ослабить напряжённость раннего монашества. К тому же и монастыри изменяли свой облик и характер. Первым монахам приходилось тяжёлым и самоотверженным трудом отстаивать своё существование, врезаться с топором в руках в девственный лес, осушать болото, подымать новь, оберегаться от диких зверей. На окраинах христианского мира им приходилось выдерживать натиск языческих варваров и шаг за шагом нести далее колеблющийся свет христианства. Теперь сочувствие мира обогатило монастыри. Князья сумели оценить их хозяйственную, колонизаторскую роль и старались воспользоваться ими для подъёма культуры своих земель, по возможности облегчая первые шаги монахов. Теперь, даже если монастырь основывался в совершенно дикой местности, в распоряжении у него находилось достаточное количество сервов и свободных, жадно бросающихся на отдаваемые на выгодных условиях прекария или бенефиция участки земли. Поучительно посмотреть, во что превратилось детище Колумбана Боббио уже в IX веке.

2. Громадные владения Боббио в долине Треббии – лучший пример крупного землевладельческого хозяйства эпохи. В центре находится сам монастырь с 36 строениями и значительными, находящимися в непосредственном его управлении землями (terra indominicata, Salland), полями, лугами, лесами, пашнями и виноградниками. Его пашня приносит в год до 2100 модиев пшена, лес кормит около 5500 свиней, луга дают до 1600 возов сена, оливковые плантации – до 2800 фунтов масла. И в IX веке сами монахи уже не работают, ограничиваясь надзором за барщинным трудом сидящих на остальных землях монастыря свободных и зависимых людей и за трудом сервов. Но это ещё не все владения монастыря. Другие его земли разделены на участки (манзы), тянущиеся к мелким центрам (capellae), подчинённым главному. Эти участки обрабатываются или свободными (либелларии), или зависимыми (массарии) людьми. И от 300 своих либеллариев Боббио получает в год около 2200 модиев пшеницы, 300 амфор вина; от 350 массариев – 1400 модиев пшеницы и 500 амфор вина; Кроме того, и либелларии и массарии обязаны доставлять монастырю «подарки» (xenia): овец, сыр, кур, яйца, маленькие денежные суммы и помогать своим трудом в обработке земли, находящейся в непосредственном распоряжении монастыря. Если подвести итог доходам Боббио за год, мы получим, считая и то, что потребляется населением наделов (манз), около 14 000 модиев пшеницы, 2000 амфор вина, 1000 возов сена, 3000 фунтов масла, около 900 «подарков», 220 солидов деньгами и, кроме того, ещё другие не поддающиеся учёту поступления. Для своей «господской земли» монастырь располагал в год 4000–5000 рабочими днями либеллариев и массариев, не считая труда сервов.

Боббио вовсе не самый значительный монастырь эпохи. В нём было только 650 манз. В «Святом Жермене на полях» (St. Germain des Pres) их было в первой четверти IX века около 3000, главным образом в руках колонов. В Прюме в эпоху Карла Великого от трёх главных центров (Prum, St. Goar и Munstereifel) зависело 119 «курий» (curie, fusci), y многих из которых были ещё свои «господские участки» (manci indominicati). Под наблюдением аббата приказчики (majores, villici) руководили сложным хозяйством монастыря. Число манз доходило до 1753, но сюда следует ещё присоединить 80 бенефициев и 340 «господских земель». Всё это давало в год около 6000 модиев пшеницы (не считая остающегося на манзах), 4000 мер вина, 1500 солидов деньгами, более 2000 «подарков» и питало 1800 свиней. Число рабочих доходило до 7000. Неудивительно, что St. Gallen, располагавший 4000 гуф, считался по сравнению с другими «pauperior visu et angustior». В самом маленьком монастыре было не менее 200–300 гуф, в среднем – 1000–2000, в большом – от 3000–8000 гуф.

Такие хозяйства требовали и немалых забот. Нужно было содействовать их организации, помогая тому, что слагалось само собой; приводить в соответствие с потребностями доходы или, скорее, наоборот, – потребности с доходами. Везде нужен был хозяйский глаз. В том же Боббио роль заместителя аббата, настоятеля (praepositus) – аббат крупного монастыря этой эпохи почти не жил в своём аббатстве, занятый церковными и политическими делами – сводилась почти целиком к хозяйственным заботам. Под его руководством различными отраслями монастырского хозяйства и жизни заведовали другие монахи: келарь, эконом, огородник (ortolanus), садовод (custos pomorum) и так далее. Монахи были подчинены декану и его помощникам. Особые лица (из монахов же) заведовали сбором милостыни, приёмом гостей и паломников, библиотекой, архивом и так далее. Разумеется, не все монастыри достигали такого хозяйственного процветания, но почти все шли к этому. Призывы к «довольству трудами рук своих» в большинстве случаев забывались. Необходимости в труде монахов не было: хозяйство монастыря и без их участия было полною чашей. Экономическая эволюция поставила монастыри в совершенно новое положение, при котором труд монахов мог быть свободным и лёгким, мог сделать только религиозным упражнением или совершенно отсутствовать. И мир со всех сторон вторгался в аббатство, которое само, как Боббио, устраивало на своих землях ярмарки. Государство возлагало на него заботы о мостах и дорогах в пределах его земель. Паломники и гости, останавливавшиеся в монастыре, говорили о мире и сами были частью постоянно бегущей через монастырь мирской волны. Аббат жил при дворе государя и менее всего был занят религиозною жизнью своего монастыря. К тому же часто аббатом бывал член белого духовенства или даже мирянин, заинтересованный только экономическим преуспеянием своего монастыря. Со времени Карла Мартелла во главе монастырей, даже женских, появляются люди, вознаграждаемые аббатствами за свои военные заслуги – аббаты-графы (abbacomites). Неудивительно, что вместе с проникновением в монастырь «заточников» – прежних сеньоров или князей – проникали в него и партийные страсти. Аббатство забывало своё религиозное назначение и, обуреваемое партийной страстью, вступало в мир в качестве не только крупного землевладельца, но и политической силы.