Сонник Инверсанта - Щупов Андрей Олегович. Страница 27

Пухлая дамочка, повстречавшаяся нам на лестничной площадке, тоже повела себя странно. Увидев мою спутницу, она расцвела лучезарной улыбкой, но, рассмотрев, что следом поднимаюсь я, тут же попыталась вытянуться в струнку. Одно мгновение мне даже почудилось, что она вот-вот присядет в книксене, но книксена не получилось, а получилась сплошная буква «зю».

Об означенной букве очень любил порассуждать один из моих студенческих приятелей. «Буквой зю, – говаривал он, – ходят напуганные и те, кто только готовиться испугаться. Еще около трети человечества, – продолжал он разглагольствовать, – непроизвольно готовы принять эту позу перед всяким новым кумиром, будь то директор магазина, очередной император или обычный громила…» Соответственно и называть таковых мой приятель предлагал «зюмэнами». Забавно, но в институтской среде слово привилось, а в означенные «зюмэны» мы успели прописать несколько десятков человек.

Словом, странности продолжали наступать мне на пятки. Как только мы миновали пухлую дамочку, со спины нам тотчас прошелестело елейное: «Приятно провести время, Ангелина Михайловна!» Мне захотелось обернуться и поблагодарить дамочку. Нет, в совпадения я по-прежнему не верил, но Димка говорил про матрицирование, про материализацию чувственных фантомов, и, кажется, что-то в этом роде начинало происходить на моих глазах. Виновата ли в этом была коробочка охранника, Димкин сеанс или что-то иное, но нечто продолжало бесцеремонно шарить в моей голове, перетряхивая старые файлы, наполняло их новым сладковатым содержанием. Впору было возмутиться и восстать, но на это у меня не было уже сил. Честно говоря, не было и особого желания. А потому и многокомнатная «конуренка» Ангелины уже не явилась для меня чем-то особенно неожиданным. Было понятно, что в домах подобного ранга – да еще с привратниками у дверей – клетушки в семь несчастных квадратов попросту не водятся. И все же к встретившим меня просторам я был не готов. Две или три комнаты вполне годились для обустройства вполне профессионального тира, во всех прочих легко можно было разместить по десятку бильярдных столов. Стены также не страдали наготой. Крытые гобеленами, они радовали глаз со вкусом подобранными полотнами. Судя по всему, «бедная студентка» Ангелина уважала импрессионистов, реалиям предпочитая вычурные фантазии. Впрочем, сейчас меня в большей степени интересовало несколько иное. На одной из стен висели фотографии, – именно к ним я устремился с первых шагов.

А еще через минуту все разъяснилось самым расчудесным образом. Вернее – разъяснилась некоторая часть ВСЕГО, однако и это было уже неплохо. Мне следовало ухватить хотя бы крохотный кончик, а уж размотать весь клубок я бы как-нибудь постарался.

– Неужели еще не насмотрелся? – удивилась хозяйка.

Я неопределенно пожал плечами. На какое-то время мне даже стало не до Ани. Волнуясь и лихорадочно соображая, я пожирал глазами фотографии, из застывших эпизодов склеивая и стыкуя предысторию, с которой мне срочным образом следовало ознакомиться. Это было тем более необходимо, так как я присутствовал на доброй половине кадров. Разнообразие образов меня даже перепугало. Как выяснилось, я играл в большой теннис, таскал спиннингом форель из водопадов, с винтовкой в руках попирал туши огромных зверей, выглядывал из кабины спортивного самолета. А еще я ходил на руках, жал двухпудовые гири и с толпой лощеных особ смотрел индюшачьим взором куда-то вдаль. Кроме того, на фотографиях сплошь и рядом присутствовали какие-то роскошные бассейны, фантастические дворцы, вертолетные площадки и открытые дельфинарии. Застыв возле стены, я с изумлением разглядывал фасады великолепных коттеджей, богатые цветники, пальмовые рощицы и боевые парады. И повсюду – на ступенях и возле колонн, в воде и среди скал – стоял я. Иногда с Аней, иногда в сопровождении плечистого типа, увидев которого, я тут же припомнил о ребятках, что прикрывали меня на побережье.

Насыщенный информацией до предела, я наконец-то собрался с силами и обернулся. Ангелины в комнате не было, и только где-то на отдалении чуть слышно шумела вода. Сняв пиджак и переложив трофейный пистолет во внутренний карман брюк, я быстрым шагом обошел все комнаты. Не считая кухни и серии маленьких кладовых, их насчитывалось тут аж пять штук, но в пятой я с удивлением разглядел витую, убегающую на верхний этаж лестницу. Взбежав по ступеням, я тем же генеральским шагом обошел дополнительные владения Ангелины Михайловны. По счастью, больше лестниц не обнаружилось. Два этажа, десять комнат. Вполне скромно, если учитывать, что в доме никак не меньше двадцати этажей. Иначе я бы всерьез рисковал заблудиться.

Кстати, нашлось здесь и что-то вроде оружейной комнаты, где на коврах висела бездна ножей, кинжалов и древних ружей – совсем как у Павловского в кабинете. Еще одно помещение оказалось заперто. Через замочную скважину оно выглядело обыкновенным кабинетом, и, с минуту безуспешно подергав ручку, я поспешил спуститься вниз.

Между тем, моя новая знакомая ванной комнаты еще не покинула. Приблизившись к двери, я услышал, как в полный голос он выводит знакомый романс про «не уходи, побудь со мною». Получалось у нее звучно и с чувством, – слухом и голосом природа девушку не обидела. Присев в кресле, я немного послушал. Песен она знала великое множество – и петь, надо полагать, любила. На шестой или седьмой арии я задремал и проснулся, лишь когда благоухающая нимфа, опустившись передо мной на колени, пальцами коснулась моего галстука.

– Что ты делаешь? – я остановил ее руку и понял, что вопрос звучит глупо и неестественно. Эта девочка, выйдя из ванной, не потрудилась набросить на себя даже самый легкий халатик. Начиналось то, что иные ухари называют «с места и в карьер». Вполне возможно, что многим это нравится, и тот же Шопенгауэр, помнится, беззастенчиво писал, что женщину нужно держать поблизости наподобие ночного горшка, дабы быстро и просто тушить низменные желания, но я подобных скоростей никогда не любил.

То есть, тот, кто был до меня у этой красотки, наверняка, проделал весь законный путь – от знакомства и привыкания до теснейшего сближения по десяткам различных пунктов. Но у меня-то всего этого не было!

Или все-таки было?…

Глядя на Аню, я начинал сомневаться уже и в этом. Глаза меня не обманывали, – что-то в ее мимике, во всех ее движениях проблескивало удивительно знакомое – настолько знакомое, что голову мою снова закружило…

Кто был виноват в той давней моей размолвке с Натальей, сказать было трудно. Наверное, все-таки я, поскольку как за всяким мужчиной за мной оставалось право вето. Но, увы, мы оба обиделись – она на меня, а я на нее. Возникла пауза, и в этой паузе она выскочила замуж. Конечно же, на зло мне. Я хотел было последовать ее примеру, но вовремя притормозил. А может, оказался более трусоватым. Как бы то ни было, но оказалось, что рваться отношения могут и таким вот обыденным образом – практически из-за пустяка, на тлеющем огоньке амбиций. А после у нее появились дети, появилась новая родня, и поворот в прошлое стал окончательно невозможен. То есть, так я думал еще совсем недавно, но сейчас со мной творилось неведомое. Я смотрел на Ангелину и необъяснимым образом продолжал видеть свою Наталью – взбалмошную, неверную, удивительно красивую…

Ее ладонь прошлась по моей щеке, и в груди разом затлел огонь. Крохотное подобие разгорающегося пожара. Стало вдруг отчетливо ясно, что оба мы были откровенными идиотами. По сути – собственными руками разорвали два зыбких стебелька, нечаянно перекрутившихся в пустоте.

Наверное, я поступал не самым благородным образом, но я был до крайности взвинчен и я был чертовски утомлен. Потому, верно, и сдался. Кроме того, я обнимал не Анну, а Наталью. Обман в любви – простейший из всех возможных обманов. И конечно же, был душ с брызгами, были вопли с шампанским, фруктами и прочим баловством. А после мы оказались в огромной спальне на огромной кровати. Совесть меня особенно не мучила, и все-таки некий дискомфорт я продолжал ощущать. Потому и налегал вовсю на шампанское. Дело свое алкоголь делал, и все, что мне запомнилось, это упругий пузырек воздуха, застрявший между нашими разгоряченными телами. Он перемещался то вверх, то вниз и никак не мог вырваться на свободу. И именно о нем я думал, целуя жадные губы Анны. Я видел, что она совершенно не притворяется, и все же ничего не мог с собой поделать. В свое счастье я скорее играл, и даже ее восхитительная фигура, которая совсем недавно повергла меня в состояние столбняка, чудовищным образом утратила свою прелесть. Ее упругие мускулы казались мне теперь резиновыми, тело – излишне жарким, а руки – излишне сильными.