Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Степанцов Вадим Юрьевич. Страница 121
* * *
Глядите на предметы вскользь,
Чтоб взгляд их трогал как бы вкось,
Не глядя прямо никогда,
И вы увидите тогда,
Как обретут предметы цвет,
Которого иначе нет.
Взгляд в отчуждении своем
Очистит цвет, возьмет объем,
Благополучно избежит
Врага, которым дорожит,
Дававшего ему прокорм, -
Структур, деталей, черт и форм.
Предстанет мир тогда иным -
Просторным, радостно-цветным,
И больше не коснется взгляд
Былых прибежищ и преград,
Не усомнится в чудесах,
Навек оставшись в небесах.
* * *
Я больше уже не беглец, не кочевник,
Душа моя сделалась странно покойной:
Так зимняя графика парков вечерних
Являет пример неподвижности стройной.
Куда ни придешь - повстречаешься с прежним,
И все обретенное быстро наскучит.
Любого из нас не гоняться за внешним
Безрадостный опыт однажды научит.
Слегка монотонный, но честный прозаик,
Нам жизнь обрисует условность движенья:
Так в ритме недвижном оконных мозаик
Я внутренней жизни читал напряженье.
* * *
Я был недаром молчалив,
Ведь снова в памяти печальной
Серебряные пряди ив
Змеились в заводи зеркальной.
Я зачарованно внимал
Не ходу вашего рассказа,
А капле, канувшей в канал
С нависшей влажной ветки вяза.
Шумели листья под пятой
И ваши речи заглушали;
Над статуй зябкой наготой
Аллеи своды обветшали.
Мое молчанье невпопад
Беседы разрывало звенья:
Я видел плавный листопад
И парк в плену оцепененья.
Вырезывал в пространстве след
Полет листа в своем извиве,
И мой виднелся силуэт
В аллее в дальней перспективе.
Я отрешенностью своей
Отнюдь не мыслил вас обидеть:
Больную тишь моих аллей
Мне слышать надобно и видеть
Затем, чтоб легок был отказ
На тихой одинокой тризне
От всех пустых надежд на вас,
А следовательно, от жизни.
* * *
Кроны парка, словно груда углей,
Скоро рухнут - и настанет тьма.
Красный отсвет форточек, фрамуг ли
Комкают ослепшие дома.
Улица в малиновых разливах,
В неподвижных драпировках луж
Вся полна незримых, торопливых,
В спешке сталкивающихся душ.
Радостен, силен, любвеобилен,
Я иду, - но зашипит вода,
И, испуганный автомобилем,
Давний образ сгинет без следа.
Вот друзья сошлись у магазина
И меня, посмеиваясь, ждут,
Но на красный свет всхрапнет резина -
И они бесследно пропадут.
Души дней, счастливых и печальных,
Растворились, всюду и нигде,
В лабиринте сумерек зеркальных,
В небесах, витринах и воде.
И иду я не по вешней суше,
А зеркальной лестницей - на дно:
Души дней былых и наши души
Там соединяются в одно.
* * *
Я от развалин Москвы устал,
Снова ломают целый квартал.
Хищно присел, как гигантский варан,
Над грудами хлама портальный кран.
Катятся камни, грохот и гул,
Катится в душу этот разгул,
Пусть же под водку и под жратву
Прошлое встанет как наяву.
Разгул научит любви к друзьям,
В глаза целует - до черных ям,
Целуя, из глаз выпивает цвет -
И вот, бесцветный, встает рассвет.
Стоя, как лошадь, дремлет Москва,
Кто-то все шепчет мои слова,
В которых сказались мука и бред
Юных моих невозвратных лет.
Как время, слова въедались в углы,
В старые стены, балки, полы.
Не сохранился этот посев:
Вдруг на колени тяжко осев,
На бок затем рухнул обвал,
Как человек, что убит наповал.
* * *
Слабеют звуки слов и опадают рядом,
И частый лепет шин - как фырканье зверей.
Бесшумно я иду под мягким снегопадом
Вдоль череды глухих келейных фонарей.
На людной площади, как в комнате приемной,
Сходясь и расходясь, толкается народ.
С заминками в толпе автомобильчик скромный,
Лоснясь, вершит свой путь в проулок, словно в грот.
А там, в нагих кустах, перед спокойным зданьем,
Ногами расшвыряв снегов пуховики,
Слежу я, как моча моя с глухим урчаньем
Впадает по дуге в сугробные кишки.
И думаю затем в спокойствии отрадном,
Что дерзостью сразить я никого не тщусь,
Но в городе моем, в уюте снегопадном,
Пишу, о чем хочу, где нравится, мочусь.