Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Степанцов Вадим Юрьевич. Страница 91
* * *
Из праха я вопросил,
И вот он внял наконец,
Родитель высоких сил
И верной воли кузнец.
Извечно он был во мне
И не был во мне ни дня,
Не мог он раньше вполне
Войти в былого меня.
В того, кто его и звал,
И гнал, в потоке страстей,
В того, кто и сам не знал
Глубин природы своей.
Я только отныне жив
Воистину и вполне,
Навечно объединив
Его и меня во мне.
Полней такой полноты
Услады познать нельзя.
Любовь моя, только ты -
К победе такой стезя.
Жива ты ныне иль нет,
Но встарь, едва зародясь,
Со мною, в котором свет,
Дала мне, темному, связь.
Вознес твой светлый поток
Меня из мирских долин.
Со мной, который есть Бог,
Впервые я стал един.
Впервой была не нужна
В уплату теплая плоть,
Когда умолк сатана
И стал говорить Господь.
* * *
Не обещай мне ничего,
Я все равно тебе не верю.
Я низость сердца твоего
Своею низостью измерю.
И если нравственно я плох,
Увидим в этом мудростью Божью:
Зато не захватить врасплох
Меня и самой ловкой ложью.
Все зло мирское запеклось
На сердце наподобье корки,
Зато и вижу я насквозь
Твои корыстные увертки.
Зато тебя подвох не ждет,
Хотя мой взгляд тебя смущает:
Уразумеешь в свой черед,
Что лучше быть не тем, кто лжет,
А тем, кто эту ложь прощает.
Так будь же, глупая, горда
Своею хитростью успешной!
Отрада зрелости проста -
Пусть не любить, как в те года,
Но все прощать с усмешкой нежной.
* * *
В шкафу, где горькой гнилью дышат
Мышата, крошками шурша,
Тебя замкнули - и не слышат,
Как ты там возишься, душа.
Когда же делается скучно,
Тебя нашарят в уголке -
И дашься в руки ты послушно,
Послушно сядешь на руке.
Порочному полуребенку
Так нравится тобой играть,
И с глаз опаловую пленку
Ты тщетно силишься содрать.
Боишься ты пошевелиться,
Ведь мир расплывчат и лукав,
И снова, как слепая птица,
Ты крепче вцепишься в рукав.
Во мгле чудовища мелькают,
Но как ты спрячешься от них?
Лишь кровь размеренно стекает
Из глаз пораненных твоих.
* * *
Я поразить пытался всех
Терпением и добротой,
А вызвал только общий смех
Своей дурацкой суетой.
Я торопился ублажать
Тебя, кумир нелепый мой,
А выглядел ни дать ни взять
Как дурень с писаной сумой.
Себе я удивляюсь сам:
Где взять еще таких ослов?
Катись, дружок, к своим самцам
С их лексиконом в двести слов.
Ведь я и для тебя, мой друг,
Был только влюбчивым ослом.
Ты из моих кормилась рук,
Ты предала - и поделом.
Я первым свой унизил дух,
Раз предпочел в себе открыть
Не беспощадный волчий нюх,
А глупую щенячью прыть.
Живи по-прежнему легко,
В привычной глупости варясь, -
Я с той, что вечно далеко,
Вернул утраченную связь.
* * *
Глаза твои синие так нежны,
А кудри так зловеще черны.
Титания-фея, царица фей,
Что же ты сделала с жизнью моей?
Мне больно, но я ни о чем не жалею,
Мы все должны образцам подражать -
Осел не мог не влюбиться в фею,
Но и не мог ее удержать.
Моя голова - как тяжелый снаряд,
Дешевка советская - мой наряд,
Из мертвой глины мои черты,
Бесцветны глаза мои и пусты.
Как быстро жизнь моя расшаталась
И труд мой добрый прахом пошел.
Теперь мне, видно, одно осталось:
Спьяну реветь, как скорбный осел.
Глаза твои синие так нежны,
Но кудри так зловеще черны.
Титания-фея, царица фей,
Что же ты сделала с жизнью моей?
Как напиваются люди с горя,
К счастью, тебе не дано понять,
И за презрение в синем взоре
Лишь на себя я могу пенять.
Где же, царица, твоя корона,
С кем же теперь ты разделишь трон?
В осла превратила ты Оберона,
Каким же будет твой Оберон?
Горчит слюна моя, словно яд:
Я вижу его уверенный взгляд,
Большие ступни и животный смех:
Фея моя, ты несчастней всех!
Иссякнет синих очей глубина,
Кудри твои иссечет седина.
Малютка-фея, царица фей,
Что же ты сделала с жизнью своей?