Изысканный труп - Брайт Поппи. Страница 19

Если он будет бороться за каждый день, неделю, месяц, то может стать слишком слабым, чтобы обрести свободу красиво. Тогда его ждет тяжелая, медленная смерть. Однажды сдадут легкие, и он захлебнется собственной флегмой. Он может ослепнуть и не заметить, как к нему подкрадется та, с косой. Или перестанут протекать основные процессы, и он подохнет в луже дерьма (чиркая на стене свое последнее бессвязное предложение).

Приходилось учитывать множество ужасных возможностей. Люк часто пробирался сквозь них, как сквозь гору гниющих фруктов, выбирая один по горькой перезрелости, другой – по червю в сердцевине.

Так что же его держит? Некоторое время это была надежда, что в один прекрасный день к нему вернется Тран, ведомый волей судьбы. Люк не мыслил смерть до того, как это произойдет. Постепенно он понял, что благосклонная к нему фортуна тут не поможет. Очевидно, у Трана свой взгляд на будущее – будущее, в котором нет места Лукасу Рэнсому. Вместо того чтобы признаться себе в том, что, видимо, заблуждался, Люк перестал верить в предопределение. И продолжал жить.

Дно желудка начинали лизать языки пламени зарождающейся тошноты, и Люк решил отставить в сторону протеиновый напиток. Совсем скоро он вытащит из холодильника сандвич, а когда стемнеет, может, даже нальет себе чашку кофе из термоса. Может быть.

Песня «Наин инч нейлз» близилась к затянутому, мрачному концу.

– Эта композиция, – сказал Люк в микрофон, – посвящалась моей потерянной любви, где бы он сейчас ни находился. Где вы там? Вы все еще слушаете и ненавидите мой голос? Мне не узнать. Вот еще одна, специально для тебя, мой маленький сердцеед.

Лаш Рембо редко ставил две мелодии подряд без напыщенных речей, но он заметил Сорена с тлеющим косяком в руке, к тому же накатило сентиментальное настроение. Поэтому он пустил в эфир Билли Холи-дей. Когда над болотом понеслись первые минорные ноты «Унылого воскресенья», Сорен протянул Люку косяк. Люк взял в рот покрытую дегтем самокрутку, влажную от уличного тумана и слюны Сорена, затянулся и почувствовал, как отступает тошнота.

– Боже, Люк, – состроил Сорен кислую мину, глядя на колонки, – поставь что-нибудь повеселей.

– Я как раз собирался.

Люк дунул еще раз и вернул косяк. На губах, на языке остался едкий зеленый аромат. Он посмотрел, как жадно засасывает дым Сорен. Выгоревший добела блондин с худощавым, изящным лицом и гардеробом от «Дитейлз». В другой жизни, в своей прежней жизни, Люк послал бы этого великосветского потаскуна. Именно так он называл определенный тип хорошо одетых смазливых мальчиков, с виду незаконных отпрысков «Баухаус» и «Дюран-Дюран», которые торчат в берлогах битников, сосут рог плодородия и треплются об искусстве.

В другой жизни, в его старой жизни, Сорен мог бы быть именно таким великосветским потаскуном. Но в теперешней у него уже год как положительный анализ на ВИЧ, который обнаружился через неделю после его восемнадцатилетия. Добро пожаловать в реальность, малыш. Как тебе быть взрослым? Не волнуйся, это с тобой ненадолго. Хотя у него пока не появилось симптомов, взгляд уже покрылся глянцем, затуманились глаза, серые, огромные для лица со столь тонкими чертами. В природной безмятежности проскальзывало состояние потрясения. Его псевдоним на радио – Стигмат.

Несмотря на прилизанную внешность, Сорен был великолепным техником, способным за час заставить работать любое непокорное оборудование плавучего театра. Он годами посылал пиратские сигналы на ультракоротких частотах, а радиоволну «ВИЧ» основал несколько месяцев назад, когда услышал, как представитель правых в эфире заткнул рот госпитализированному больному СПИДом, который заявил о распространении ложной информации.

Сорену был нужен ведущий, такой же ярый и бойкий, как его противники. Он нашел Люка через немногочисленную сеть знакомых. Хоть тот никогда и не работал на радио и ему поначалу сильно не понравились внешность Сорена и его манера держаться, Люк ухватился за идею. Это был шанс развязать язык Лашу Рембо без надобности его редактировать. Шанс излить свой несменный гнев. В нем закипала ярость, давая силы, однако, достигнув определенного предела, она начала глодать душу, и он едва соображал, что делал. Сорен прав насчет песни. Билли выплеснула в нее все свое одиночество, все несбывшиеся надежды, всю печаль сердца наркоманки, в песню о любви, посвященную умершему любовнику, и она получилась истинно сокрушительной.

– Разве ты не знаешь истоки этой песни? – спросил Люк. Сорен покачал головой. Мелодия почти закончилась, и Люк наклонился к микрофону: – Небольшая предыстория композиции. Она написана венгерским композитором, который впоследствии наложил на себя руки, оставив миру свое музыкальное произведение. Его первая запись спровоцировала многих людей к самоубийству и была запрещена в Венгрии. Затем ее перевели и дали исполнить Билли... хорошая мысль, ребятки. Если вам захочется поднять себе настроение, послушайте старушку Билли. Люди прыгали с крыш и вышибали себе мозги из пистолетов, а копы находили на проигрывателе ее пластинку. В итоге пришлось перестать крутить ее на коммерческом радио. Это единственная в истории песня, на которую наложили запрет лишь потому, что она слишком грустная... дважды.

Люк взял у Сорена косяк, звучно-свистяще затянулся в микрофон.

– Лакомое дерьмо, – проговорил он в наркотическом опьянении, не дыша. – Что это, доморощенная трава с Миссисипи? Хоть на что-то годен этот хренов пустырь. – Люк сладостно выдохнул. – Эй, Стигмат, знаешь, почему глава Миссисипи отказался дать деньги клиникам на изучение СПИДа? Хорошая шутка. Он сказал, что СПИД – поведенчески обусловленное заболевание и обычные налогоплательщики не обязаны на него тратиться. Зачем выкидывать честно заработанные американские денежки на гомосексуальный ген?

Он на секунду остановился, чтобы дать мысли впитаться.

– Тогда я отправил письмо нашим законодателям и сказал, что хочу получить обратно доллары, уплаченные мной на проведение исследований в области врожденных дефектов, препаратов против бесплодия, выкидышей... всего, что имеет связь с воспроизведением здорового человеческого плода. Я решил, что раз уж беременность – поведенчески обусловленное состояние, чью моральность – или аморальность – я порицаю, то мне не следует вкладывать средства в мерзкие дела размножающегося люда. И угадайте, что мне ответили?!

Люк нажал «воспроизведение» на кассетнике. Рычание гитар возвестило об излюбленной новоорлеанской полупанковской группе «Обслуживание с улыбкой».

«Меня отье... отъе... ОТЪЕБАЛИ!!!» – захрипел вокалист на фоне застывшей стены гитарного звука. Хотя песня покрывала темы столь же разнообразные, как виды увечий полового члена или отчетность Налогового управления США, длилась она не более полутора минут. Когда замолкла музыка, тотчас вступил Люк.

– Прям в десятку: меня отъебали, вас отьебали, всех так вот запросто... наебали! У вас на прошлой неделе был отрицательный анализ? Мои поздравления! Вам не надо волноваться как минимум полгода? Упал груз с плеч, да? Сердце возрадовалось?

Я Лаш Рембо, и я не собираюсь ни затыкаться, ни подыхать. Однако мои кишки взбухают, и лимфоузлы бешено пульсируют, поэтому я прервусь, чтобы удолбаться до одурения со Стигматом и капитаном. Вот вам целый диск. Он должен поднять вам настроение. Люк поставил «Стену» «Пинк Флойд», отодвинул дешевый алюминиевый стул и покинул пульт. Сорен с капитаном Джонни Бодро стояли на палубе, облокотившись о перила, и передавали друг другу косяк. Плавучий театр был творением Джонни. Он смастерил его из маленькой баржи, добавив двигатель для подвижности, перила на тот случай, если кто-то станет блевать, и водонепроницаемую обшивку для радиоаппаратуры Сорена.

Сорен был выходцем из старой новоорлеанской семьи с девятью тетками, каждую из которых звали Марией, и с кучей денег, по крайней мере по стандартам местной богемы. Ныне та часть его дохода, что не тратилась на радиостанцию, отправлялась на нужды профилактики заболеваний. Он свято верил в народные средства. Люк не верил, что от трав и амулетов может быть хоть какой-то толк, однако этикет зараженного вирусом диктовал уважительное отношение к чужим заблуждениям. Что бы ни помогло тебе пережить ночь – мультивитамины, сила воображения или медленный яд ацидодеоксимидина, – не подлежит осквернению ни критикой, ни насмешками. Оно, конечно, не всегда было так, но Люк охотно поддерживал традицию, покуда к нему относились с равной вежливостью.