Братик - Kramlyn Jascherka K.. Страница 7

Шурка! Шурка! Мой Шурка!

Навечно мой!

Мой!

Мой!!! 

МОООООООЙ!!!!!!!!!! 

Поверьте, эта неутолимая жажда страшнее тротила. Она разрывает на куски…

Мне, кажется, оторвало руки, ноги, голову - все, что только возможно, и раскидало мои останки по миллиарду миров. И все они кричали от торжества.

А потом он не возражал, что я курю в постели, и дразнил меня кобелем, дико довольный, что я не ругаю его за такое слово.

Я плыл и таял в его голосе, не отпустившем еще кайфе недавней близости (столь долго и страстно желанной) и ощущении того, что он рядом. Мой Шурка. 

Испорченный пододеяльник полетел в угол, и мы забрались прямо под «голое» одеяло. Шурка все время пытался щипнуть меня и смеялся заливисто и заразно.

Я прижал его к себе, чтобы не упустить даже самой маленькой толики ощущения его тела, и позволил волне счастья смыть меня на далекие и чудные берега, где живут бесхитростно счастливые люди.

Как же он забавно ходил утром! Знаю, что не хорошо, но не могу не улыбаться. И… одновременно… не могу наглядеться на него.

Цедящий словно яд утренний черный кофе, Саха посмотрел на него поверх очков, потом на меня, потом опять на него и спросил вполголоса:

– Стас, ты с ним трахаешься?

Я ударил его всего один раз. В челюсть, чтоб не разбить ему очки.

Он ничего не сказал, но еще с полчаса плевался в ванной кровью и полоскал себе рот холодной водой, поскольку по случаю лета, горячую, как обычно, отключили. Я не без удовольствия послушал, как он там тихонечко материться.

Полагаю, теперь тема закрыта.

Вот уж не думал, что могу так просто забить на все дела. Мы пошли гулять с Шуркой. Просто гулять, шатались по городу, жрали мороженое в парке, катались на взятой на прокат лодке. Я покупал ему любую ерунду, стоило Шурке только заикнуться, что ему этого хочется.

А он смеялся.

И над нами, над деревьями, в далеком дико-голубом небе также неудержимо смеялось солнце, и в воде, в пруду тоже смеялось солнце.

И я смеялся вместе с ним, потому что он и есть мое солнце.

И теперь я держу это солнце в руках, и каждое мгновение, что мы вместе, оно сжигает меня своим ослепительным счастьем, и нет ничего прекраснее, чем сгореть в этом пламени.

Вечером мы валялись вместе на кровати. Шурка читал мне вслух фантастическую книжку, которую я купил по его просьбе.

Говорил, что уже читал ее раньше, брал у кого-то. И сам дико хотел именно такую, и теперь может ее мне прочитать.

Я пропустил мимо ушей все до единого слова, спорхнувшие с его сладких чуть пухлых губ. Я лежал рядом и, будто зачарованный, не мог отвести глаз от его поджарой нескладной фигурки. Он лежал на животе, чуть прогнувшись в талии, опираясь на локти и болтая в воздухе ногами. Этими крупными некрасивыми мальчишескими ступнями, красивее которых ничего нет в этом мире. К этим ступнями хочется прижимать ладони, к ним хочется прижиматься лицом и целовать их, целовать без остановки тысячу раз, как в сказке.

Сегодня возил его купаться. Взял у Боценко машину, и сгоняли за город, на речку Засранку. В верховья, в смысле. Туда, где она еще и не Засранка вовсе.

Я еще когда пионером был, ходил в этим места. В турпоход.

Давным-давно. Я всего ведь один год побыл пионером. Пока все не развалилось. Ничего не поделаешь, такая чудесная страна.

Зато комсомольцем становится не пришлось. Ну да не о том речь. 

Мы нашли красивое место, наискось от какой-то занюханной проселочной дороги, в такой невероятной глуши, что хотелось закричать в голос.

От восторга.

Ивы клонились к самой воде: зеленые и серебристые. Белыми стрелами взмывали у нас над головами тонкие силуэты берез.

Альковом темнели дальше за ними сосны. Вода сияла, как ослепительное зеркало неба, и над ней носились блестящие синие стрекозы.

Шурка был в полном восторге. Наверное, целых минут пятнадцать, пока охамевшие на жаре слепни не загнали нас с ним в воду.

Мы купались голяком. Совсем голые. Никого ведь нет. А это так здорово!

А потом занимались любовью прямо в воде. Там где не очень глубоко - мне по пояс. Я держал его, а он лежал на воде.

Расслабленный, нежный, такой чудесный. И любить его тоже хотелось плавно, почти даже медленно, без лишней спешки и торопливости. Чтобы ничего не пропустить, ни одного изгиба плеча, ни одного вдоха с мяукающей интонацией на самом дне, ни одного оттенка его томной расслабленности и удивительной чистоты.

И надо же было, чтоб прямо так нас и застукал какой-то местный грибник или пастух.

На миг я опешил, а потом уже было совсем собрался разозлиться, но Шурка стал смеяться и бить ладонями по воде, поднимая брызги, и это было так заразительно, что я сам не заметил, как уже смеялся вместе с ним. Потому что мне было хорошо, и никакой пастух у меня этого не отнимет. Потому что я счастлив. 

И это Шурка сделал меня таким!

Мой Шурка.

Блин, ну что их и на один день нельзя оставить?

Эти козлы меня просто доведут! Придурки, честное слово.

Идиоты.

Так я и знал. Мы здорово попали на деньги. А эти мои так называемые «кореша» еще и пытались от меня это дело утаить.

Придется теперь с ними разбираться. И разбираться безжалостно.

Распекал я свое стадо безмозглое на кухне. Выгнал Шурика в свою комнату и устроил друзьям и товарищам Бухенвальд. Добры молодцы цедили слова, переглядывались, друг друга, блин, покрывали. Злило ужасно. Ну, неужели они думали, что я не вытяну все цепочку, не разберу, что Хиппи поменялся с Михой заданиями, а тот безобразно просрал всю работу?

Я был очень сильно зол, потому что всегда давал им поручения со смыслом, учитывая возможности и способности каждого, и вовсе на рассчитывал на подобную подлянку с их стороны. И на Хиппи, дурака выпендренного, был зол. И на Миху, по вине которого все мы попали. Но все равно, это была наша общая проблема, и я готов был идти на компромисс и вместе искать решение, если бы не…