Король медвежатников - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 19

– Думаю, три месяца, ваше святейшество, – произнес юноша после недолгой паузы.

– Скоро состоится Четвертый крестовый поход во спасение Гроба Господня. Твою картину мы понесем впереди воинства, постарайся управиться за месяц.

– Сделаю, святой отец, – безо всякого сомнения отвечал художник.

Повернувшись к епископу, застывшему в полупоклоне, Иннокентий III произнес без интонаций:

– Заплатите ему столько, сколько он потребует.

– Он не останется в обиде, – заверил епископ.

Епископ Эде де Сюлли происходил из знатного рода. Его ожидала блистательная карьера при французском королевском дворе, но мирским искушениям он предпочел аскетическую жизнь монаха и ни разу не пожалел об избранном пути. В свои неполные тридцать лет он был уже архиепископом. А иерархи церкви всерьез посматривали на него как на возможного преемника стареющего папы.

– Очень надеюсь, – все так же без интонаций ответил Иннокентий III и, благословив ожидавшую его толпу, побрел вдоль портала.

Король Франции в окружении свиты, стиснутой со всех сторон простыми подданными, жался у входа, и по его лицу было заметно, как он завидовал безродному юноше.

Марсель положил на стол огромный кусок окорока и торжественно водрузил бутылку бургундского вина. В кармане приятно позвякивала пара горстей гульденов. И это только начало! После первой выполненной картины епископ обещал заплатить в десять раз больше, а на эти деньги можно купить дом где-нибудь на берегу Сены и завести большое хозяйство. Луиза стояла подле печи, повязав широкие бедра своим любимым цветастым передником, и выпекала яблочный пирог. Осторожно подкравшись, Марсель обхватил ее сзади за пышные груди. Пальцы мгновенно утонули в мягкой женской плоти.

– Пусти, бесстыдник! – ворчливо проговорила Луиза. Особого протеста не последовало, женщина лишь слегка отстранилась. – Не видишь, что ли, чем занимаюсь? Пирог сгорит!

Марсель не без гордости думал о том, что у Луизы самая великолепная грудь во всей округе, и когда она шла по Парижу, гордо подняв красивую голову, то встречные невольно заглядывались на ее упругие округлости, что волнующе колыхались под легким платьем при каждом шаге. Отправляясь на рынок, Луиза прибегала к маленькой хитрости и слегка распахивала ворот, так что даже у бойких лавочников выторговывала значительные скидки. Глядя на ее необъятный бюст, каждый из них был уверен, что стоит ей только чуток наклониться, как грудь сама вывалится на прилавок.

Марсель знал, что многие из них зазывают ее к себе в гости на бокал вина, обещая за это долговременный кредит на все товары, но Луиза оставалась ему верной женой.

– Да черт с ним, с этим пирогом! – крикнул Марсель. – Я получил заказ на картины! Теперь мы будем богаты! И уже в следующем месяце я собираюсь купить дом! – развернул Марсель Луизу к себе.

Ее великолепная грудь мягко упиралась ему в живот. Луиза была теплой, домашней, доступной и желанной. Марсель ощутил ладонями ее сдобное тело и, уже более не справляясь с чувствами, поволок ее в сторону кровати.

– Пусти! Пусти! Ничего у тебя не выйдет, – заколотила женщина кулачками ему в грудь. – Я сейчас очень занята...

– Нет, только сейчас! Если не хочешь на кровати, тогда сделаем это здесь же, у печи!

– А ты уверен, что папа заплатит тебе столько денег, сколько обещал?

Марсель невольно выпустил Луизу из рук: его всегда удивляла ее способность узнавать новости раньше остальных. И это при том, что она практически не покидала дом. Такое впечатление, что городские вести ей нашептывают в уши ужасные химеры.

– Откуда ты об этом знаешь? – не сдержал удивления Марсель, слегка отстранившись.

– Как же мне не знать, если об этом говорит весь Париж! – удивилась в свою очередь Луиза. И, слегка нахмурившись, продолжала: – Только ты бы не связывался с ними со всеми. Не принесут эти деньги нам счастья.

Марсель с ужасом посмотрел на жену – может быть, она знает то, что ему просто недоступно, ведь ее бабушка была самая известная колдунья в городе.

– О чем ты говоришь! – воскликнул Марсель. – Я художник! И должен рисовать то, что нравится людям!

– А ты знаешь о том, что Иннокентий III балуется с женщинами? А из монашек он набрал себе целый гарем!

– С чего ты это взяла? Женщина! Иннокентий III – святой человек. Тебе бы надо было видеть его вблизи – у него невероятно грустные глаза. Тогда бы ты поменяла о нем свое мнение.

– Если бы это был его единственный грех, – с жаром начала спорить Луиза. – Весь Париж говорит о том, что он забавляется с молоденькими мальчиками. И после каждой вечерней службы к нему доставляют их по целой дюжине!

– Женщина, ты хоть знаешь, о чем ты говоришь! – потряс Марсель руками. – Папа Иннокентий III – воплощение святости! Если бы ты видела, с каким восторгом его встречал весь Париж!

– Им нечего делать, вот поэтому они и столпились! – возразила Луиза. – А я по горло занята домашними делами. Ой, господи! – всплеснула полными руками женщина, метнувшись к очагу. – Из-за тебя у меня сгорел яблочный пирог.

Картины были готовы ровно через месяц. Закрывшись в мастерской на окраине Парижа, Марсель писал их с утра до позднего вечера, прерываясь только на обед и короткий сон. А когда наконец был сделан последний штрих, он бросил кисточки в горшок с горячей водой и, завалившись на сундук, проспал почти сутки.

Поначалу Марсель хотел показать картины Луизе, но, подумав, решил немного повременить. Женщины не способны во всех тонкостях вникнуть в таинства искусства. По своей божьей сути они существа менее совершенные, чем мужчины, их удел – рожать детей и простаивать у печи. После некоторого размышления на роль эксперта Марсель решил пригласить своего деда, почти столетнего старца, повидавшего на своем долгом веку всякое, как хорошее, так и плохое.

Перешагнув порог мастерской, старик неподвижно застыл перед двумя картинами. Взгляд у деда был холодный, неподвижный, а в черных, глубоко посаженных глазах как будто бы пряталась какая-то колдовская сила. Марселю вдруг показалось, что помещение в этот момент сделалось маленьким, а еще через минуту все пространство вдруг неожиданно уменьшилось до размеров темных пронзительных стариковских глаз.

– Что скажешь, дед? – осмелился поторопить своего первого зрителя Марсель.

– Узнаю, – неожиданно улыбнулся старик. – Мадонна у тебя вылитая Луиза. С нее рисовал?

– Верно, – смущенно согласился художник.

Неожиданно взгляд старика посуровел:

– Она держит на руках сына... А ведь его может и не быть, не поторопился ли ты с ним?

– Что ты такое говоришь, дед! – не на шутку вспылил Марсель. – Я же твой внук.

– Поэтому и говорю, – мягко заметил старец. – Ты дальше смотри!

Как считал сам Марсель, сцена Страшного суда ему удалась. В самом верху он изобразил Бога Отца с распростертыми руками, под ладонями у него парили ангелы, а вот ниже, в разверзнутой тверди, можно было рассмотреть падших ангелов, подкладывающих щепы в костер, на котором стоял огромный котел, а из него торчали головы срамных грешников.

Особенно удачным Марсель считал подбор красок. Яркие, очень сочные, они разительно контрастировали между небесным сводом и землей. А хорошо выписанные лица придавали картине еще большую реалистичность.

– Ну, как? – заметно волнуясь, спросил Марсель, когда дед отошел от полотна.

– Сожги картину, – просто отвечал дед, – чтобы беды не принесла.

– Дед, что ты такое говоришь, – вскипел Марсель. – Я – художник! Эти картины – лучшие мои работы. Я даже не знаю, сумею ли я сотворить нечто лучшее за всю свою жизнь!

– Ты сотворишь лучше, если уничтожишь эти картины, – мягко убеждал его дед.

– Я не верю тебе! – закричал Марсель в отчаянии.

Старик оставался совершенно спокоен.

– Если ты не веришь мне, тогда пусть нас рассудят карты, – сказал он.

Дед никогда не расставался с картами для гаданий. Он искренне верил, что они унаследовали магию Древнего Египта. Засаленные, затертые до дыр, карты провели с ним едва ли не половину жизни, и доверял он им куда больше, чем собственным ощущениям.