Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812 - Мэхэн Альфред Тайер. Страница 31

Но если сознательный организм – человек, способный вдохновляться энтузиазмом и поддаваться страху, проникся духом правителей, то последние ни при каких суровых мерах Конвента не могли овладеть гордыми военными кораблями, стоявшими тогда в портах республики, и заставить их подчиниться неумелым еще рукам новоиспеченных офицеров и сделаться такими же послушными орудиями, какими они были в руках своих старых командиров. Тщетны были надежды обеспечить победу на море суровыми декретами, [3] звучавшими в унисон со страстными увлечениями той эпохи, но взывавшими к людям, подготовка и способности которых не соответствовали ни их мужеству, ни предъявлявшимся к ним требованиям. Вместе с неопытностью офицеров, мешала успеху дела трудность обращения с недисциплинированной командой, разнузданность которой достигла пагубной степени в течение четырех лет парализованного состояния исполнительного правительства. С торжеством якобинской партии наступило единство, которое, при всех ужасах утвердившегося режима, повело к положительным результатом. В сентябре 1793 года, при восстании Брестского флота в Киберонской бухте, матросы опять взяли верх над своими офицерами и даже над представителем Конвента, но это было последней вспышкой пламени мятежа. Слабость прежних властей послужила к выгоде партии Горы, которая, став теперь во главе республики, прибегла к решительным мерам и быстро добилась повиновения. Однако целые годы упадка дисциплины и послаблений подорвали прежнюю стройность организации корабельных команд и вредно отразились на их профессиональной подготовке. Новые офицеры не были способны поправить дело. Поэтому Конвенту и его представителям недоставало орудий, при посредстве которых они могли бы вдохнуть энергию в деятельность флота и дать ей надлежащее направление. У правительства были корабли и пушки, были люди для работ на первых и для стрельбы из вторых, но недоставало такого посредника между ним и этими людьми, который должен был бы служить корпус офицеров, тогда уже переставший существовать. Та же самая слабость администрации, которая уронила дисциплину, привела и к истощению денежных средств в морских портах, как, впрочем, и во всех учреждениях страны. Следствием всех этих обстоятельств и явилась та немощность французского флота, которая лишила Францию возможности серьезных действий на море в 1793 году.

В этот первый год войны и сама Великобритания не была готова к энергичной инициативе. В 1792 году в отечественных водах ее было под вымпелом только двенадцать линейных кораблей и организован лишь шестнадцатитысячный контингент матросов. Не ранее как 20 декабря, только за шесть недель до объявления войны, парламент увеличил этот комплект до двадцати пяти тысяч – меньше четверти того числа, каким был укомплектован британский флот в последней Американской войне. В Средиземном море и колониях не было ни одного британского линейного корабля, в собственном смысле этого слова. К счастью, в начале 1793 года от восьмидесяти до девяноста боевых судов, из числа предназначенных по списку к крейсерству, находятся в надежном состоянии: предусмотрительная администрация, вследствие военных тревог в 1790 и 1791 годах, наполнила корабельные магазины в портах всеми необходимыми припасами, которые не были расхищены, как во Франции. Для Великобритании представлялось, таким образом, более затруднений в вопросе комплектования кораблей командами, чем вооружения их, но все-таки в конце 1793 года уже восемьдесят пять линейных кораблей были под вымпелом. Из них двадцать пять составили эскадру Канала лорда Хоу, для крейсерства между ним и мысом Финистерре, такая же эскадра лорда Худа отряжена была в Средиземное море, и от десяти до двенадцати кораблей отправлены в Вест-Индию. Резерв из двадцати пяти кораблей остался стоять в портах Канала, в Портсмуте и Плимуте, в готовности к выходу в море, и употреблялся, по мере надобности, для конвойной службы, замещения кораблей, выходивших почему-либо из строя в действовавших эскадрах, или для усиления последних в случае необходимости.

Эта мобилизация флота, несмотря на всю энергию ведения ее, в общем запоздала вследствие того, что к ней поздно приступили. Великобритания имела основание быть благодарной тому, что годы гражданских смут и бессилия исполнительной власти во Франции крайне ослабили флот последней, и значительная часть его перешла в ее руки в критический момент в Тулоне. При широкой разбросанности своих владений, при многочисленности изолированных друг от друга и легкоуязвимых пунктов, при меньшем народонаселении, чем во Франции, и незначительной по численности армии, Великобритания в этой борьбе с ней была вынуждена первоначально придерживаться оборонительного образа действий. По указанным причинам такое начало войны для нее было обязательно всегда, если только она не успевала сразу овладеть какой-либо жизненной артерией сообщений неприятеля и тем принудить его к бою там.

Не могла она рассчитывать на то, чтобы силы, какими она располагала для десанта, устояли против армии противника, не могла она также, после горьких разочарований в недавней Американской войне, льстить себя надеждой, что высаженный ей отряд послужит ядром, около которого будет кристаллизоваться возмущение во Франции. Каких только надежд не основывала Великобритания в упомянутой войне на старой лояльности и недовольстве американцев новым порядком вещей! А между тем, несмотря на несомненное существование такого недовольства – и притом среди населения, состоявшего из людей ее же расы и ее недавних подданных – посылавшиеся ею к ним экспедиции не имели такого решительного последствия и не зажгли никакого очага сопротивления. Обыкновенно инсургенты смотрят подозрительно на появившийся среди них чужеземный отряд или предоставляют его самому себе, пассивно относясь к его затруднениям. Полезно оказывать мятежникам всякую помощь облегчением доставки припасов, в которых они нуждаются, поддерживать мятеж во всех его центрах, смотря на это, как на диверсию сил противника, для чего желательно обеспечить за собой обладание укрепленным портом, при посредстве которого можно было бы рассчитывать на свободный ввоз в страну инсургентов всего, в чем у них мог возникнуть недостаток (как это было в Тулоне). Но при этом нельзя рассчитывать на то, что ненависть к своим соотечественникам пересилит недоброжелательность к иностранцам. Неблагоразумно посылать в неприятельскую страну силу, которая по своей численности неспособна к успешным самостоятельным действиям и нуждается в поддержке местного населения, участвующего в междоусобной войне. Такая поддержка никогда не может освободить экспедицию от необходимости обеспечить в тылу у себя сообщения; а это условие является только другим выражением уже упомянутого выше требования об обязательности для экспедиционных отрядов обеспечить себе самостоятельность действий. Восстания, подобные тем, какие происходили во многих областях Франции в 1793 году – полезные диверсии, но диверсия играет только второстепенную роль в драме войны. Обычно это обман, успех которого зависит менее от того, как он задуман и исполнен, чем от степени способности противника оценить истинное положение дел. Иногда это использование тех сил, которые по своему характеру или положению не могут быть привлечены прямо к участию в главных операциях. Расширение таких диверсий употреблением для них отрядов войск, которые могли бы усилить армии на главном театре войны, надо считать ошибкой, возрастающей всегда в большей пропорции, чем численность упомянутых отрядов. [4]