Двойная игра - Карасимеонов Александр. Страница 44

Подобный уход был не в стиле Троянского. Я понимал, что он не согласен с моими заключениями, но в таких случаях он обычно высказывает свое мнение напрямик. А тут вдруг ушел, ничего не объясняя, оставив столько нерешенных вопросов. Я почувствовал себя растерявшимся и усталым.

Домой я вернулся поздно. Коккер-спаниель – любимец моей матери – встретил меня, радостно ласкаясь, но молча, поскольку знал, что ночью лаять нельзя.

Пожалуй, пришло время сказать два слова о своем житье-бытье, а то я все о радостях службы…

Если не считать собаки, наша семья состоит из матери и меня. Отец умер довольно рано, ему было едва за пятьдесят. Может, оттого, что он любил выпить, а может, как говорили врачи, сказались годы напряженных занятий спортом, но сердце его неожиданно сыграло с ним ту злую шутку, о которой все чаще приходится слышать в наше время.

Не хочу злоупотреблять черной краской, но не могу не упомянуть, что нынешней осенью с ее особенно густыми туманами трое наших коллег, все лет пятидесяти, получили повестки из небесной канцелярии, и хотя мы народ достаточно тренированный и не раз сталкивались со смертью, все же, как и все нормальные люди, мы тяжело переживали грустный ряд этих потерь. У меня было чувство, что подобной цепью несчастий, следующих одно за другим, кто-то словно хочет напомнить остающимся в живых, что не мешало бы поубавить суеты и спешки в наших земных делах. Но возвращаюсь к моему рассказу. Такой же вот осенью умер и мой отец. Единственным утешением – если это может служить кому-то (не ему, конечно) утешением – было то, что за месяц до этого он увидел своего внука. Моя старшая сестра рано вышла замуж, родила быстренько, в один год, двух девочек, но дед, бывший футболист, мечтавший о наследнике, который продолжит его дело, упорно ждал внука – и дождался…

В ту ночь мне хотелось поскорее заснуть. Но я ворочался с боку на бок, и, насколько мне помнится, в моих ушах снова зазвучали слова Неды о том, что я неверно выбрал профессию и только делаю вид, что доволен своей работой, потому что никакой я не клинок и никогда им не буду.

Клинок, который покоится в ножнах, но всегда должен быть наготове… Разумеется, профессия моя подчас требует причинять неприятности нашим клиентам, то есть людям, которые своими действиями причиняют вред обществу. Профессия требует применять к ним действия, и притом весьма решительные, в ситуациях исключительных, когда приходится прибегать не к клинку, а к более современным видам оружия. Удивительно, как это Неде удалось одним словом определить смысл моей профессии… Но тогда, ворочаясь без сна, я не испытывал восхищения, напротив, я был сердит, зол на Неду за то, что она стала виновницей одолевающих меня сомнений…

Если человек по природе – физически или генетически – не наделен способностями к тому, чем ему приходится заниматься, значит ли это, что он должен бросить работу?

Я отчетливо вижу лицо моего отца – бухгалтера. Круглое, но не толстое, а опухшее, бледное, одутловатое лицо стареющего пьяницы… Вечно небритое… Но ведь этот человек когда-то был футболистом! Вот он на фотографии пятидесятых годов, в газете, на четвертой странице, в белых трусах и темной футболке. Несмотря на плохую печать тех лет и на пожелтевшую от времени газетную бумагу, видно худое волевое лицо собранного, энергичного, смелого парня; вот он ударил по мячу правой ногой – и, отскочив от ноги, мяч катится в ворота мимо вратаря, который висит в воздухе, как летучая рыба. Под фотографией подпись: «Так был забит победный гол!» Что общего между парнем на фотографии и тучным бухгалтером, тихим алкоголиком, таким же заурядным в своем пьянстве, каким он был во всем остальном?.. Фотография историческая не только для нашей семьи, но, так сказать, и для отечественного футбола, поскольку этим ударом мой отец обеспечил тогда своей команде первое место в чемпионате страны. Это та вершина, с которой он потом лишь спускался, утешаясь водкой в компании поклонников, но все же, я думаю, он был счастливый человек – ведь если прикинуть количество людей, переживших миг такой славы, они составят ничтожный процент населения.

По-видимому, отец припомнился мне не случайно. Сын бывшего футболиста занимается сейчас темными сторонами человеческой души, ищет причины, заставляющие людей посягать на жизнь себе подобных. А иногда и на собственную. Я позавидовал своему отцу, простому человеку, пережившему счастливое мгновенье славы; лучше бы я был футболистом, думал я; если бы не сильная близорукость, я тоже мог бы добиться успехов на этом поприще, поскольку я и физически достаточно развит, и умственно… Потом я подумал, что футбол в сущности – это чистой воды соперничество, борьба против ближних из другой команды, только, так сказать, благородная. Если ты и подставляешь кому-то подножку, то не тайно, а на глазах у тысяч людей.

Тут я заметил, что нервно расхаживаю по комнате. Все это время за воспоминаниями об отце в моем сознании маячил другой человек: смутный облик его становился все более ясным, из тумана проступала то бледная матовая кожа, то чудесная улыбка, открывающая белые, ровные, как у кукол, зубки, то высокая, часто вздымающаяся от волнения грудь…

Мастерица сувениров. Любовница умершего не своей смертью Ангела Борисова. С августа месяца не видевшая его, поскольку отказалась с ним встречаться, на что имела полное право после отвешенной ей пары пощечин… И все же что-то связывает ее с Борисовым и в его последние часы, ведь из гаража Спасова он ехал именно к ней. Свидетельство тому – показания Спасова, с которым Борисов обсуждал, как быстрее проехать к Третьей градской больнице, где живет Зорница, и слова самой Зорницы о том, что она назначила свидание Борисову у себя, хотя знала заранее, что обманывает его, что в это время уже будет ехать в Стара-Загору. Известные женские уловки, которые не обижают влюбленных, а только еще больше разжигают страсть.

Нет сомнений, что Ангел Борисов добрался до дома Зорницы. И тогда невинная женская уловка стала для него новым ударом. Это случилось около семи часов вечера. Но о последующих часах до полуночи, когда Ангел уже занял свое место между полом и потолком дачи, история умалчивает, а ведь они самые важные… Действительно, ведь нам ничего не известно о решающем отрезке в жизни Ангела Борисова.