Язычники крещеной Руси. Повести Черных лет - Прозоров Лев Рудольфович. Страница 14

Так отчего же земледельцы-славяне должны были быть суровее к своим старикам, чем пещерные охотники раннего каменного века?

Все источники как раз говорят о почтении славян к своим старцам. Хотя, конечно, "старая чадь" и "градские старцы" русских летописей обозначали скорее всего отнюдь не возраст обозначаемых этим понятием людей, а принадлежность их к "старым", раньше остальных поселившимся в каком-либо месте родам.

Такие порядки на Русском Севере сохранялись до начала XX века. Однако основной принцип был тот же: старый — значит "лучший". От ПРАщуров завещанное было ПРАвильным — только так и никак иначе.

Слово же "новь", "новый" прозрачно намекало на "Навь", "навий" — мир тьмы и нежити и его исчадье. Русская поговорка гласила, что "Были люди божики (или — велеты, великаны), теперь — пыжики, а будут — тужики; эти петуха впятером резать будут [8] ".

Другое предание гласило, что Боги утвердили Мать-Землю на четырёх огромных рыбах над водами мрака и смерти. Одна за другой рыбы уплывали или погибали и ныне мир держит одна рыба; он же с каждым разом всё больше погружается в хляби тьмы, всё более пропитывается ею.

Миру предстоит, верили русы, в ближайшие времена погибнуть и возродиться вновь. Представления русов о посмертии, слишком сложные, чтобы о них здесь рассказывать, включали и представления о перевоплощении.

А теперь попытайтесь представить, как подобное мировоззрение сочетается с представлением о "прогрессе".

"Первобытный", "примитивный" — в устах наших современников эти определения говорят о неполноценности. В устах древних людей это была величайшая хвала.

Представление о том, что мир, люди, жизнь улучшаются с ходом времён, было не просто чуждо языческому мировидению русов, а прямо противоположно ему.

Впрочем, что уж говорить о славянах, если даже в иных торговых городах-государствах Эллады, несравненно более открытой всевозможной новизне, человек, вздумавший предложить новый закон, обязан был являться в собрание с верёвкой, скользящим узлом завязанной на шее — чтоб согражданам не пришлось долго искать этот предмет, буде нововведение придётся им не по нраву.

Кстати, как ни относись к понятиям традиционного общества о старом и новом, именно этот обычай прародины демократии я бы горячо рекомендовал современным парламентам. Жизнь стала бы много спокойнее!

Либо ты веришь в прогресс — либо исповедуешь культ предков. Тут уж одно из двух. Прогрессизм и язычество — несовместимы. Тот, кто утверждает, что совмещает их, лжёт или заблуждается.

Вот только не надо, читатель, в духе как раз современных представлений о "примитивном", "старом" и "прогрессивном", "новом" видеть в предках дикарей, кланявшихся дурно обтёсанным брёвнам, вкривь и вкось (это, кстати, просто поветрие какое-то — на десяток картинок с изображением славянских капищ не насчитаешь и трёх, где бы "идолы" стояли прямо) понавтыканным в огороженную щелястым тыном полянку, как это любят рисовать на иллюстрациях к художественным и популярным книгам про язычников-славян.

На Руси, по единодушному свидетельству таких предельно незаинтересованных в воспевании русского язычества источников, как "Сага об Олафе, сыне Трюггвы" и "Похвале и памяти князю русскому Владимиру" мниха (монаха) Иакова, были храмы.

В первом упоминается, что "конунг Гардов Вальдемар" (Владимир Святославич, будущий креститель Руси) в годы своего правления в "Хольмгарде"-Новгороде посещал храм языческих Богов.

Второй источник утверждает, что этот же Владимир после крещения "храмы идольские раскопа и по-сече".

Сейчас несколько таких храмов найдены даже археологами — от Ладоги, где этот храм, полностью повторяющий архитектуру храма балтийских славян в Гроссен-Радене, стоял на улице Варяжской — до Прикамья.

Об их внешнем облике мы можем судить, разве что, по сравнению с описанными западными авторами храмами балтийских славян — как я уже сказал, устройство храмов на Варяжском Поморье и в северно-русских землях полностью совпадают.

Саксон Грамматик — о храмах Рюге-на-Руяна: "Посреди города (Арконы. — О.В.) была площадь, на которой стоял храм из дерева, изящнейшей работы (…), внешняя стена здания выделялась аккуратной резьбой, включавшей формы разных вещей…

Отличием этого города (Коренице. — О.В.) были три храма, заметные блеском превосходного мастерства".

Гельмольд говорит, что Святовит имел в Арконе "величайшей пышности храм", а в Рерике вокруг священных дубов Перуна стояла "искусно сделанная ограда".

"Житие Оттона" о храмах Триглава в Волыни: "С большим старанием и искусством сооруженные".

Герборд о кумирне того же Триглава в Щецини: "Была сооружена с удивительным старанием и мастерством. Внутри и снаружи она имела скульптуры, выступавшие из стен изображения Людей, птиц и зверей, столь соответственно своему виду переданных, что казались дышащими и живущими (…) Краски внешних "изображений никакая непогода, снег или дождь не могли затемнить или смыть, таково было мастерство художников".

Титмар Мезербургский о городе Радигощ и святилище Сварожича: "В нём нет ничего, кроме храма из дерева, искусно сооружённого, который, как основы, поддерживают рога разных зверей. Его стены снаружи украшают изображения Богов и Богинь, удивительно вырезанные, как видно рассматривающим".

Были, конечно — в деревнях, по окраинам — и те кумиры под открытым небом, которые обычно рисуют нам современные художники. Как в православной культуре наряду с Софией Новгородской или Кижами существовали одинокие кресты с иконой под кровелькой-голбцом на распутьях.

О сути обряда жертвоприношений у славян я уже говорил. Это было не кормлением взрослыми детьми деревянных кукол. И не торговлей с Богами по принципу "Ты мне — я Тебе".

Даже общая трапеза с Бессмертными, обновлявшая связь (помните — "ре лигио"?) не исчерпывала сути жертвоприношения. Это было повторением Первожертвы — жертвы Рода, актом обновления, пересоздания мира, в котором жертва мистически уподоблялась Самому Богу Богов, Всеотцу.