Иное небо (Чужое небо) - Лазарчук Андрей Геннадьевич. Страница 96

– Ладно, – сказал я. – Будем считать, что я кое-что понял. Хотя может быть, понял не совсем правильно... Шеф, мне хотелось бы погасить некоторые колебания... м-м... в себе самом.

– Спрашивай.

– Могу я верить ответам?

– Можешь не верить. На сами ответы это не повлияет.

– Кто вывел на улицы "трубы"?

– Еще не знаю. Вообще про эту кашу я знаю слишком мало. Давай про другое.

– Хорошо. Гейковцы тралили эфир семизначным скользящим кодом. Это?..

– Это из того пакета дез, который они съели. Когда я понял, что Гейко играет в свои ворота, я стал скармливать ему все, что попадало под руку. Надо было сбить его с темпа, заставить нервничать, озираться...

– Код пять-пять-семь-пять-семь-шесть-четыре – что он включает?

– Ты и это знаешь?!

– "Спите, герои русской земли, отчизны родной сыны..." – напел я.

– Молодец... Этот код отключает твою телеметрию.

– Отключает?

– Отключает.

– А включает ее что? А, знаю. "Спит гаолян..." Да?

– Правильно.

– Бомба во мне есть?

– Нет.

Я посмотрел Тарантулу в глаза. Он не удивился моему вопросу, не спросил "какая бомба?" Просто сказал "нет".

– Нет бомбы, сынок, не смотри так. Но вся эта жестяная требуха в тебе – в рамках той программы. Программа сорвалась... Не удалось создать надежной защиты. Рентгений излучает сильно, а слизистая кишечника очень чувствительна. Агент с постоянным кровавым поносом – это, знаешь ли, нонсенс.

– А взрыв в игле?

– Не наш.

– "Тама"?..

– "Тама" нашли еще позавчера. Ты же дал гепо наводку... С вертолета засекли излучение.

– Слава Богу...

– Ты тоже молодец. Вернемся, мой шею. На "Андрея Первозванного" я тебя представлю.

– Всех.

– Посмертно "Андрея" не дают.

– Тогда Кучеренко.

– Если жив – представлю.

– Слуга народа.

– Вольно, поручик... Еще ничего не кончилось...

Это точно, подумал я. Еще все длится и продолжается.

– И вот что, Игорь. Будешь работать на новом направлении?

Я не стал уточнять – на каком "новом". Это было ясно.

– А – нужно? Вообще? На этом направлении?

Тарантул долго молчал. Очень долго. Я ждал. Он тоже не знал ответа, но думал-то он об этом куда больше, чем я...

– Нужно... не нужно... – пробормотал он наконец. – Не то это. Не тот разговор. Они есть, они действуют – значит, мы должны знать о них все. По возможности все. А зная – решать, что делать. Но – зная. Не гадать, как сейчас... Может быть, мы будем помогать им. А может, истреблять, как псов. Это решится само – потом. А сейчас – знать. Они лезут в нашу жизнь, играют нами, как... как куклами... – Тарантул закашлялся. – Как оловянными солдатиками. Это унизительно, наконец. Мы люди, и мы должны заставить их считаться с собой...

– Заставить... – усомнился я. – Шеф, а не кажется вам, что мы с вами уже в какой-то степени – их агенты? Независимо от своего желания?

– Кажется, – тут же согласился он. – Ну и что? Пусть мы даже на триста процентов будем действовать в их интересах – но и в наших ведь тоже! Представь – им вдруг станет невмоготу от того, что творится тут, и они решат, скажем, отдать победу Сталину? Что получится?

– Шеф, – сказал я, – вы меня убедили. Но прежде чем дать ответ, я хотел бы принять душ и выспаться.

– Душ – пожалуйста. А выспаться – уже дома.

– Но – сегодня?

– Сегодня.

Я чуть не умер под душем. От наслаждения, боли и слабости. Но все-таки не умер.

Когда я вышел из душа, похожий на полурастаявшего снеговика, Тарантул сидел все в той же позе: одна нога на столе, щекой опирается... о, нет, переменил позу – не на ладонь, а на сжатый кулак. Он напоминал Атоса из богато иллюстрированного, но очень древнего, без обложки и многих страниц, "Виконта де Бражелона", который как-то приблудился ко мне и живет в моем старом доме – вместе с другими старыми, странными и никому не нужными вещами вроде черного репродуктора-тарелки, двух белых фарфоровых собачек, фарфоровой же бутылки в форме рыбы, стоящей на хвосте, "Краткого курса истории ВКП(б)" с карандашными пометками на полях, пачки перевязанных ленточкой писем с ятями и твердыми знаками, подшивки журнала "Знание-сила" за тридцать третий год без последнего номера... Домой, подумал я, домой. Без Гвоздева. К черту Гвоздево. Домой.

И тут снова побежала по-щеке-на-подбородок-на-пол струйка крови: потревожил, приподнял коросту. Я матюгнулся, а Тарантул, вспорхнув, закружился, засуетился вокруг меня, перевязывая, обмазывая с головы до ног йодом, давая какие-то советы и что-то объясняя. Наконец, он закончил малярные работы, дал мне надеть, кряхтя и поеживаясь – это я, конечно, кряхтел и поеживался – комбинезон, потом почесал нос и спросил:

– Слушай, сынок, а нет ли тут места, где можно выпить?

Места – выпить... В памяти моей пролистнулось несколько страниц, и я ответил:

– Есть такое место!

Небо имело пепельный цвет, а солнце висело над крышами близким и четко вырезанным оранжевым диском. Тени были густо-черные. После ночной пиротехники, если не пройдут дожди или не подует ветер, такое непотребство может продержаться не один день.

Мы пересекли Гете – морпехи маячили на обычном месте, за оградой консульства – и углубились в переулки. Так, пытался я сообразить, а теперь – налево... Ага, вот и скверик. В скверике биваком расположился егерский батальон. Были натянуты навесы на легких козлах, на газонах стояли каре из рюкзаков. Дымилась кухня. Десяток "Барсов" уже на колесах, со скатанными юбками и убранными винтами, выстроились в очередь к заправщику. Самих егерей было немного, вряд ли больше роты: слонялись лениво и без очевидного дела, лежали на траве или на раскатанных циновках, и только часовые истово несли службу. Интересно, что среди темных комбинезонов я заметил песчаного цвета гимнастерки солдат Русского территориального корпуса – надо полагать, активно шло братание. Незаметно было только гражданских, и это как-то неприятно посасывало...

Пивная "Боруссия" занимала цокольный этаж и подвал "дурацкого дома" на Шаболовке. Традиционно "Боруссия" работала круглосуточно и без выходных, и я рассчитывал, что из-за такого пустяка, как десант, они традицию ломать не станут. Так и оказалось. Дверь была распахнута настежь, и егеря тянулись к ней, как муравьи по своей муравьиной дороге. Тарантул остановился и покрутил носом. Сначала я подумал, что он не хочет туда, где много других, но оказалось, что его смутил "дурацкий дом". Я объяснил, что несмотря на производимое им – домом – впечатление, он стоит уже почти тридцать лет и еще ни разу не падал. Тарантул кивнул головой и пошел, но чувствовалось, что это требует от него некоторых волевых усилий.