Княжий удел - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 13

– Что же это у вас воевода такой пузатый? Что это он, на поле рожать вышел? А может, вас на сечу и не воевода ведет, а баба?!

Громкий смех раздался над дружиной Юрия Дмитриевича. Побагровел от злобы знатный воевода, и воздух с тонким свистом рассекла первая пущенная стрела. Не долетела она до рати князя Юрия: взрыхлила землю у ног коней, острым наконечником подрезав стебель распускающегося ландыша.

А в ответ раздается:

– Что же вы за бугром-то прячетесь? В поле боитесь выйти, или вам так и помирать кочкарями?

«Кочкари» – слово обидное, оно намертво прилипло к воинам города Галича, которые на поле битвы предпочитали скрываться за кочками. А сечу выигрывали числом, а не смекалкой.

Дюжина стрел полетела в ответ. Да только робкий у них полет, едва смогли перелететь неширокую Клязьму и острым жалом воткнулись в песок. По-прежнему не решаются напасть на братича.

Злоба здесь нужна. Да такая, чтобы не стыдно было и руку поднять на ближнего, кровь единоверца пролить. А для этого необходимо раззадорить себя. Воскресить в памяти старые обиды, напридумывать новые.

Слова летят колючие и похожи на укол копья. Раззадоривают друг друга дружинники, но еще не могут переступить ту черту, за которой начинается кровавая сеча. Куда проще с татарвой: здесь и злобы особой не требуется. Едва увидел бунчуки, а кровь так и бурлит.

Дружина Василия собрана наспех. Высыпали они на поле нестройным порядком, и одеты воины кто во что горазд. Лишь немногие из них в доспехах да шеломах.

Войска Юрия – все, как один, в броне, только некоторые из них, не имея возможности приобрести кольчуги, надевали на голое тело просторные червонные рубахи. Возможно, это преимущество над дружиной великого московского князя и сдерживало воинство Юрия, слишком скорым может быть суд.

Брань на поле становится все более угрожающей, того и гляди, перерастет в кровавую битву. Стрелы летят чаще и дальше. Одна из них перелетела первые ряды и впилась в плечо отрока. Охнул молодой дружинник и здоровой рукой переломил тонкое древко.

Вот что нужно было для смертной сечи – пролитая кровь. Захмелело воинство, словно напилось вдоволь браги, и пошли дружины друг на друга. Перемешались знамена, только лики святых недоуменно глядели друг на друга, словно просили прощения за грехи воинов.

Разве может князь находиться в стороне, когда рубится его дружина?

Боевой топор Юрия Дмитриевича не знал усталости – разил направо и налево, а конь уверенно шел туда, где стоял шатер Василия Васильевича. Смешалось воинство московского князя, поддалось силе, и отступил воевода Юрий Патрикеевич, показав галицкому князю спину.

Василий Васильевич бился на другом конце поля. Сабля уже затупилась, лицо запачкалось кровью – и пойми тут, своя это или вражья.

Рядом Прошка Пришелец глотку дерет:

– Назад, государь! Побереги себя! Со всех сторон дружина Юрия!

Оглянулся великий князь – и правда! Один за другим валятся на траву верные воины, сраженные копьями, а сам он, поборов страх, озлился еще более – рвался туда, где царит смерть.

– Государь! К Твери нужно идти! – орал Прошка. – В полон попадешь!

Кольчуга на спине Прошки разодрана, шлем помят. Достал его вражий меч, и, если бы не полумаска, лежать бы ему бездыханным.

Повернул коня Василий Васильевич и, увлекая за собой остатки дружины, поспешил к Твери.

Борис Александрович, тверской князь, Василия встретил радушно. Распростер руки и обнял по-родственному. Великий князь Васька, но уже не Московский. Москва осталась за Юрием Дмитриевичем. Однако сказал не то, что думал:

– Не часто ты ко мне заезжаешь. Братину с вином моему гостю, да чтобы до краев налили!

Принесли братину и с поклоном протянули Василию. Глаза у тверского князя светлые, будто и не знает о печали.

– За помощью я к тебе, Борис Александрович, – не стал лукавить Василий. – Разбил меня мой дядя на Клязьме и отчину отобрал. Некуда мне теперь идти. Давай соберемся с дружинами и выгоним его из Москвы.

Крякнул от досады князь Борис. Отмолчаться бы, да нельзя – Василий ответа ждет. Братина в руке великого князя подрагивала, и вино быстрыми капельками падало на носок сапога.

– Знаешь ли ты, Василий, что князь Юрий ко мне заезжал, чтобы уговорить на тебя пойти?

– Знаю, что ты отказался, Борис Александрович. Спасибо тебе на этом. Вот поэтому я и здесь. – Вино побежало тонкой струйкой. Поднес братину Василий к губам, но пить не стал, решил дождаться ответа Юрия.

– О чем угодно проси меня, Василий Васильевич, но только не об этом. Не хочу я в междоусобице быть.

– А ведь если бы я был московским князем, не отказался бы!

Борис Александрович молчал.

Василий Васильевич облизнул пересохшие губы, а потом далеко в сторону швырнул братину с вином.

Теперь путь великого князя лежал в Коломну.

Доехали туда только через неделю. Усталое воинство искало отдыха.

– Открывай ворота! – гудел Прошка. – Московский князь приехал!

Не славили великого князя многошумные колокола, не вышли из города бояре, чтобы встретить Василия Васильевича в радости, поддержать под руки и ввести в светлицу. На стенах мрачные ратники, и голос тысяцкого зло трубил:

– Московский князь?! Дружины его не вижу, видать, всю на поле потерял. Ладно, откройте им ворота, пусть переночуют.

Отворились ворота, и Василий Васильевич въехал в город. Едва сошел с коня, как услышал злой голос тысяцкого:

– Слушайте меня, отроки! Хватайте московского князя! Да покрепче руки ему вяжите! Не Ваське мы служим, а благоверному Юрию Дмитриевичу!

Василия Васильевича опрокинули наземь, стянули руки за спиной ремнями, а тысяцкий не успокаивается:

– Крепче вяжите! Крепче!

Отшвырнуть бы их в сторону, взять меч да пройтись по шеям супостатов, но сил уже нет. Все битва отобрала.

Прошка на коне волчком вертится, к себе не подпускает и сулицей колет. Попробуй подступись!

– Хватай его! Чего рты пораззявили?! Или совсем одурели?! – орал тысяцкий. – Будет вам от князя Юрия Дмитриевича!

Только на миг оглянулся Прошка Пришелец, чтобы посмотреть, крепка ли стража у Василия Васильевича, как получил удар по голове и свалился с седла. Заломали Прошке руки, только хруст пошел.

– У, басурмане! – бранился Прошка. – Христопродавцы! Ведь государя же своего обижаете! Кому служите, ироды! Одумайтесь!

– Бить в колокола! – распорядился тысяцкий. – Юрий Дмитриевич к городу подходит.

Князь Юрий с дружиной въезжал в город уже не галицким князем, а московским великим князем. Колокола радушно басили, возвещая благую весть.

Иван Всеволжский ехал подле Юрия, и разгоряченный конь то и дело норовил вырваться вперед. Боярин сдерживал его и не давал ходу, опасался быть впереди князя-победителя.

И года не прошло, как митрополит Фотий скончался, а Русь уже стонет от междоусобной войны, изнывает ее большое тело от ран, льется невинная кровушка. Митрополит был той силой, которая способна удержать кровопролитие. Боялся митрополита князь Юрий. Он был единственным человеком на Руси, перед кем сын Дмитрия Донского снимал шапку.

Коломна – второй город после Москвы. Именно сюда великий князь сажал своего старшего сына, именно с этого удела он возвращался в стольный город. Коломна на Руси славилась высокими церквами и резными хороминами, даже колокольный звон здесь был по-особому чист и высок. И сам город ухожен и горделив. Жителей Коломны не удивишь ни приходом великого князя, ни многочисленной ратью, ни кровавой сечей. Доводилось видеть городу и гнев великокняжеский, и милость великую. Единственное, чего не видели горожане, так это пленения московского князя. И Василий Васильевич, словно дикий зверь, был посажен в железную клетку.

Юрий Дмитриевич, победителем въезжая в Коломну, перекрестился. Шапку скидывать не стал (негоже московскому князю голову перед смердами обнажать) и, повернувшись к тысяцкому, спросил:

– Где Василий? Взглянуть хочу.

– Пойдем, государь. Здесь он, окаянный, у терема княжеского дожидается. Как он со товарищами явился, так мы его сразу и повязали! Теперь не уйдет, теперь он в твоей воле!