Общество Спектакля - Дебор Ги Эрнест. Страница 24

174

Сейчас мы уже можем наблюдать за саморазрушением городской среды. Наступление городов на сельскую местность, покрытую «бесформенными массами городских отходов» (по выражению Льюиса Мамфорда), напрямую диктуется императивами потребления. Диктатура автомобиля – главнейшего продукта первой фазы товарного изобилия, проявляется в окружающей среде через господство автобанов, которые расчленяют старые городские центры и требуют ещё большего их рассеянья. При этом осколки незавершённой перестройки городской структуры временно сосредотачиваются вокруг «раздаточных предприятий», т.е. гигантских супермаркетов, построенных на пустырях и окружённых парковками. Сами эти храмы ускоренного потребления, по мере того, как они вызывают частичную перепланировку городской агломерации, вынуждены проталкиваться ещё дальше в своём центробежном движении, однако остановится им не суждено, ибо везде они превращаются в перегруженные вторичные центры. Впрочем, техническая организация потребления является всего лишь одним из элементов того ужасающего разложения, что привело город к потреблению самого себя.

175

Экономическая история, в целом развивавшаяся вокруг противоположности города и деревни, достигла, наконец, такой стадии, на которой оба эти термина утрачивают смысл. Мы можем наблюдать сейчас паралич всего исторического развития, который призван способствовать независимому развитию экономики в период, когда начинает исчезать и город, и деревня; однако это исчезновение происходит не через преодоление разрыва между ними, а через их одновременное разрушение. Стирание границ между городом и деревней, возникающее от недостатка исторического движения, благодаря которому и должна была бы быть преодолена городская действительность, проявляется в эклектическом смешении их разрозненных элементов, которые покрыли собой наиболее развитые индустриальные зоны.

176

Всемирная история возникла в городах, но своей завершённости она достигла лишь в результате сокрушительной победы города над деревней. По мнению Маркса, одной из важнейших революционных заслуг буржуазии было то, что «она подчинила деревню городу», чей воздух освобождает. Но если история города была историей свободы, то она также была и историей тирании, государственной администрации, управляющей и деревней, и самим городом. Город мог бы ещё быть полем битвы за историческую свободу, но никак не держателем этой свободы. Город – это вотчина истории, так как он концентрирует общественную власть, делая возможным грандиозное историческое предприятие: осознание прошлого. Следовательно, нынешняя тенденция к ликвидации города является всего лишь очередным тревожным симптомом того, что никак не получается подчинить экономику историческому сознанию, а также объединить общество, вернуть ему те силы, которые от него были отделены.

177

Что касается деревни, то там «наблюдается диаметрально противоположная тенденция к изолированности и разобщённости» («Немецкая идеология»). Урбанизм, разрушающий города, восстанавливает некую псевдодеревню, которой явно не хватает естественных отношений старой деревни, равно как и непосредственных общественных связей, некогда напрямую соперничавших с историческим городом. Новое искусственное крестьянство воссоздаётся в современных условиях проживания и всеобщего контроля спектакля над «обустроенной территорией»: распылённость в пространстве и ограниченный стиль мышления, которые всегда мешали крестьянству предпринимать независимые действия и утверждать себя в качестве творческой исторической силы, теперь становятся характерными чертами всех производителей вообще. Мировое развитие по-прежнему остаётся целиком за пределами их понимания, как это было и при естественном ритме аграрного общества. Но когда подобное крестьянство, некогда бывшее непоколебимой основой для «восточного деспотизма», и чья распылённость сама взывала к бюрократической централизации, теперь восстанавливается как один из продуктов, способствующих усилению современной государственной бюрократизации, его апатию приходится исторически фабриковать, а затем и постоянно поддерживать. Естественное невежество уступает место организованному спектаклем намеренному заблуждению. «Новые города» технологического псевдокрестьянства чётко оставляют на земле, где они были построены, следы разрыва с историческим временем; их девизом мог бы быть следующим: «Вот здесь ничего никогда не произойдёт, и ничего никогда не происходило». Очевидно, по причине того, что история, которая всегда должна возникать в городах – здесь не возникла, силы исторического отсутствия начинают создавать здесь свой собственный исключительный ландшафт.

178

История, угрожающая этому сумеречному миру, также является и силой, способной подчинить пространство проживаемому времени. Пролетарская революция – это критика человеческой географии, посредством которой индивиды и сообщества должны обустраивать территорию и организовывать события способствующие апроприации, но уже не только их труда, но и истории в целом. Пожалуй, это будет похоже на игру, чьё пространство и правила будут постоянно меняться, составляя бесчисленное множество комбинаций. Здесь автономия территории перестанет быть пустым словом, несмотря на то, что её никто не будет снова привязывать к почве, а значит, восстановится реальность перемещения в пространстве и жизни, понимаемой как странствие. А ведь странствие по жизни и заключает в себе весь её смысл!

179

Основная революционная идея по отношению к урбанизации сама по себе не является урбанистической, технологической или эстетической. Она заключается в том, чтобы реконструировать всю среду обитания сообразно с потребностями Советов трудящихся, антигосударственной диктатуры пролетариата, результату дискуссии, подлежащему исполнению. И власть Советов, которая может стать эффективной, лишь преобразуя всю полноту существующих условий, не может ставить перед собой какой-либо меньшей задачи, если она желает быть признанной и хочет познать саму себя в собственном мире.

Глава 8

Отрицание и потребление в культуре