Поцелуй Морты - Старкова Елена. Страница 58

– Катя, Дима, простите меня за все… Я не хотела, чтобы так получилось, честное слово. Это было не со мной, я сама так намучилась, вы себе не представляете. – Дыхание у нее перехватило от избытка чувств, и она разрыдалась в голос.

Шухрат обнял ее и, прижимая к себе, зашептал ей что-то на ухо по-узбекски, поглаживая рукой по черным как смоль волосам. Дима понял только одно слово, которое часто повторялось: «джаным, джаным». Он знал, что это означает «дорогая».

– Ой, Сашенька, сиротка моя бедная… – Наталья тоже рыдала и все никак не могла остановиться.

Она обняла сидевшую рядом девочку и, давясь слезами, начала говорить ей, что они родня, и она не одна на белом свете, и все будет хорошо, потому что они с Катей и Димой не оставят ее никогда и ни за что на свете.

Дима, глядя на плакавших женщин, почувствовал себя ответственным за все, что происходит в семье Семиглазовых: теперь, после смерти Майора, к нему перешли право и обязанность заботиться обо всех.

– Тихо, тихо! Не раскисать! – сказал Дима, обводя присутствующих суровым взглядом. – Майор хотел проблему одним махом решить. Он понял главное, что надо нейтрализовать Тьму, без нее Нугзар как без рук. К тому же нам известно все, что он задумал. Надо действовать!

Глядя на него, Шухрат полез в задний карман джинсов и извлек из него потертую полосатую оранжево-черную ленточку.

– Дим, вот, возьми, – сказал он, протягивая Диме через стол полоску материи. – Майор велел передать тебе эту штуку…

– Темляк от сабли? Зачем он мне? – удивился тот.

– Это наш семейный секрет, – вмешалась в разговор заплаканная Наталья. – Слушай сюда…

Адвокат Ивангер с озабоченным видом шагал по проложенной через парк асфальтовой дорожке к главному входу Преображенской психиатрической больницы. В руке он держал дорогой кейс, один вид которого внушал не меньшее уважение, чем его низенький, но солидный хозяин. Проходя мимо работающего фонтана с изваянием мальчика с гусем посередине, адвокат окинул взглядом странную парочку на стоявшей неподалеку скамейке. Раввин с длинными седыми пейсами, в сюртуке траурного цвета и широкополой шляпе что-то доказывал молодому человеку в больничной одежде, называя его при этом Гариком. Парень слушал старика внимательно, время от времени кивая в знак согласия.

«Бедный юноша! – подумал Ивангер, озираясь по сторонам. – Такой молодой, а уже сумасшедший! Сюда только попади, тут и здоровый подвинется рассудком!»

Вид решеток на окнах психбольницы действительно не располагал к оптимизму. Ей-богу, даже в соседней, знаменитой на всю страну тюрьме, которую адвокату часто доводилось посещать по роду деятельности, зарешеченные окна не действовали на его психику таким подавляющим образом. А в самом здании его встретила неприятная тишина; когда он поднимался на второй этаж по старинной чугунной лестнице, ступени гудели под ногами и дрожали так, что хотелось вцепиться в перила или опереться рукой на окрашенную в желто-коричневые тона стену.

Лечащий врач Изольды Сидоркиной, представившийся как Игорь Зиновьевич, принял Ивангера любезно и без лишних слов пригласил следовать за собой. Изольда лежала в отдельной палате: все-таки состоятельная пациентка, а не какие-нибудь свихнувшиеся на бытовой почве старушки-пенсионерки, которые теснились в общих палатах по нескольку особей на квадратный метр площади.

Изольда произвела на юриста самое тягостное впечатление: она лежала на кровати свернувшись в клубок и накрывшись с головой одеялом. Причем лежала не как нормальные люди – вдоль, а поперек, забившись в угол, образованный стеной и спинкой кровати. Игорю Зиновьевичу стоило немалых трудов убедить больную выбраться из-под одеяла и ответить на приветствие посетителя.

Адвокат смотрел на Изольду во все глаза. И было чему удивиться: это жалкое существо в застиранной больничной рубашке ничем не напоминало бывшую светскую львицу, госпожу Сидоркину. Длинные растрепанные волосы падали Изольде на глаза, цвет лица, забывшего, что такое косметика, был нездорово-серым, некогда холеные ногти были явно обгрызены до кровавых заусенцев, и пахло от нее чем-то кислым, больничным. Ивангер застыл от удивления рядом с врачом и не заметил, как сзади к ним подошла миловидная медсестра в белом халате и того же цвета платке на голове.

Но Изольда словно их не видела: она смотрела куда-то в пространство у них за спиной. Туда, откуда из-за спин врача и адвоката выглядывали жизнерадостные Родион и Татьяна. Родион показал пальцем на дорогой кейс Ивангера и весело подмигнул Изольде. Та снова забилась в угол, накрылась одеялом с головой. Было видно, что ее бьет сильная дрожь.

– Вы извините, что вызвал вас, – сказал Игорь Зиновьевич, заглядывая в глаза адвокату. – Я надеялся, что ваше появление благотворно подействует на пациентку… Она зачем-то хотела вас видеть.

– Ничего, ничего, – торопливо сказал Ивангер. – Я понимаю.

Вдруг Изольда испустила крик и откинула с себя одеяло.

– Я признаюсь, признаюсь! – с трудом выдавила она из себя, обливаясь слезами. – Я подделала завещание… Ивангер, отдай им настоящее. – Плач Изольды перешел в низкий вой, ее взгляд блуждал по стенам палаты и никак не мог остановиться на стоявших перед ней людях.

– Извольте убедиться, бред принимает все более изощренные формы, – сокрушенно покачав головой, сказал врач. – Я полагаю, без радикальных средств нам не обойтись…

– Электрошок? – оживилась сестра.

Она собиралась поступать в институт и очень интересовалась своей будущей профессией.

– А что, неплохая мысль! Давненько мы не баловались электрошоком, – отозвался Игорь Зиновьевич, потирая руки. – Правда, это вчерашний день, но в данном случае можно попробовать.

– Это не совсем бред, я имею в виду слова о подделке завещания, – с виноватой улыбкой на полном лице произнес адвокат. – Думаю, мне удастся решить этот вопрос в пользу законного наследника Сидоркина-старшего и…

Договорить ему не позволил истошный крик Изольды:

– Таня, прости меня, я больше не буду… – Она с мольбой вытянула руки в сторону дверного проема.

Медсестра вздрогнула и подошла поближе к врачу – на всякий случай.

– Вот так целыми днями и говорит с кем-то, – сказала она, показывая на Изольду, – прямо мурашки по коже…

Площадь перед похожим на квадратный кирпичный ящик зданием кинотеатра «Урал» была заполнена толпой веселых, празднично одетых жителей московского района Гольяново. Еще бы не радоваться: погода отличная, небо голубое, солнца хоть отбавляй, и всего через полчаса наконец-то откроет двери зала бездействовавший последние десять лет очаг культуры местного значения. Нашлись-таки благодетели, вложившие деньги в его реставрацию.

Дима с Катей, Натальей, Леной и Шухратом стояли в длинной очереди ко входу в кинотеатр, а Саша отошла в сторону, чтобы получше рассмотреть огромный, во весь фасад немаленького здания, плакат очередного российского суперблокбастера, с проекции которого и должна была начаться новая жизнь старого «Урала».

На плакате был изображен рыжекудрый рыцарь в сияющих средневековых доспехах с огромным мечом в руках. Из-за спины у него выглядывала одетая в темно-фиолетовый балахон Смерть с занесенной над головой рыцаря косой. А под ними красовалась выполненная черным готическим шрифтом надпись – «Поцелуй Морты».

Дима, выискивая в толпе беспечных людей Нугзара, с болью в сердце смотрел на этих веселых мужчин, женщин, детей, подростков, которые и не подозревали, что скоро, буквально в течение ближайшего часа, все они могут погибнуть. Просто погибнуть. Внезапно. Неожиданно. Страшно. А толпа уже наполовину втянулась в кинотеатр.

Вдруг он почувствовал, что кто-то дергает его сзади за джинсовую куртку. Дима оглянулся: это была Саша. Она с неподвижным лицом смотрела на него, силясь что-то сказать, но из ее груди вырывалось только бессвязное мычание. Наконец, отчаявшись, она просто схватила его за руку и потянула за собой.