Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Парамонов Борис Михайлович. Страница 56

"Чувство реальности" - книга ученого и мыслителя, патриарха английской культуры сэра Исайи Берлина. Это сборник эссе, посвященных в основном одному вопросу, - политическому разуму двадцатого столетия и способам его ориентации. Сэра Исайю интересует главным образом тема о политических утопиях: почему попытки их осуществления заняли столь большое и столь трагическое место в истории нашего времени? Достаточно рано было понято, что утопическое мышление характеризуется забвением и пренебрежением законами реальности. Сэр Исайя вносит уточнение: утопичным будет скорее представление, что мы знаем с достаточной определенностью какие-либо неопровержимые законы реальности. В этом смысле утопический разум, спроецированный на политику, означает скорее убежденность в существовании определенных законов и правил, каковые и кладутся в основу политического проекта. Это иллюзия сциентистского характера: авторитет естественных наук был столь велик, что по их схемам старались обнаружить незыблемые законы существования и развития общества. И часто казалось, что такие законы найдены. Попытки воплощения их в общественную жизнь - это и есть утопия. По этому поводу вспоминается Ханна Арендт, в знаменитой книге "Происхождение тоталитаризма" утверждавшая, что схему и модель тоталитарности дает сама мысль, железная логическая последовательность интеллектуальных операций. Сэр Исайя Берлин выдвигает иную модель политики - искусство. Политика должна быть, так сказать, методологически ориентирована не на науку, а на художественный тип мышления, политика - это искусство, требующее от политика дара почти художественной интуиции.

Джон Грэй так резюмируют книгу Исайи Берлина в статье, опубликованной "Нью-Йорк Таймс Бук Ревю":

Он утверждает, что неумолимые законы социального и исторического развития, на которых утопические мыслители базируют свою веру, всегда иллюзорны. Утописты слишком поверили в то, что законы и методы естественных наук можно обратить на исследование истории и общества. Люди, глядящие на общество через линзы научных дисциплин, очень часто не понимают, что такое политическая жизнь вообще. Им не хватает того, что Берлин называет чувством реальности. Человеческое общество - не лаборатория, в которой научные теории могут быть подвергнуты проверке наблюдением и экспериментом. Верное политическое суждение требует чуть ли не художественного чутья времени и места, интуиции того, что может и что не может сработать, а кроме того - смелости и удачливости. Представление о том, что обладание наукообразной теорией позволит обойтись без всех этих качеств, - характерная ошибка утопических умов. Качества, создающие великого политика, столь же трудно определимы, как и те, что создают гениального художника.

Должен сказать, что мне эта мысль не показалась новой. Я ее встречал в книге Томаса Манна "Размышления аполитичного". Не будучи в это время (книга вышла в 1917 году) поклонником демократии, Томас Манн не оспаривал того, что как раз писатель по самой природе своей деятельности тяготеет к ней. Писал он об этом так:

Несомненно, существует противопоставленность консерватизма и писательства, литературы. Точно так же, как комбинация "радикальная политика", так и другая комбинация - "консервативное писательство" - содержат противоречие в определении. Ибо литература есть анализ, интеллект, скептицизм, психология; это - демократия, это "Запад".

Случай Томаса Манна, в этой его книге, интересен тем, что, будучи писателем и понимая глубинные тенденции писательства как формы сознания и, если угодно, действия, он в то же время не был уверен в исчерпывающем характере этой модели строения культуры, прежде всего потому, что понятие "культура" шире понятия "политика". Эта, на писательство ориентированная, модель вообще не культурна - она цивилизационна. И Томас Манн продолжает:

Я сказал, что цивилизация - не только духовное начало, но что это - сам дух: дух в смысле разума, морали, скепсиса, просвещения и, в конечном счете, распада - тогда как культура, с другой стороны, означает начало художественной организации и оформленности, жизнеутверждающее начало, апофеоз жизни.

Это, конечно, Ницше, а из русских напоминает больше всего Константина Леонтьева. Тот говорил, что жизнь художественно организована, потому что господствующий ее принцип - деспотизм формы, не дающий материи разбегаться. Свободы нет в бытии, свобода - это элемент дезорганизации, "распада", как сказал бы Т. Манн. Вот это глубочайший источник всякого до конца продуманного консерватизма. В этом смысле - тут опять Томас Манн - парадигмой всякого художественного построения будет не литература, с ее скептическим цивилизационным духом, а музыка.

На этом оставим Томаса Манна, не забыв, однако, его тему - о писательстве как модели демократической, и только демократической, то есть скептической, не знающей окончательных решений, чисто прагматической, ситуационной политики. Я хочу этот тезис оспорить: литературу можно видеть и по-другому - именно так, как видел ее Виктор Шкловский. Тогда окажется, что литература служит моделью ни более ни менее как тоталитаристского общества. Тоталитаризм художественно организован.

Поначалу нужно, конечно, говорить не о тоталитаризме, а о самом Викторе Шкловском. Не думаю, что его литературная теория широко известна неспециалистам. Это так называемый формализм, формальное литературоведение. Главный его, хрестоматийный тезис: искусство - это сумма стилистических приемов, для его понимания нет нужды в анализе так называемого содержания, которое в произведении искусства само есть элемент формы.

Это можно проиллюстрировать самым, пожалуй, известным из всех анализов Шкловского примером: его трактовкой Льва Толстого, на материале которого он продемонстрировал действие своего знаменитого понятия остранения (от слова "странный"). Остранение - это и есть цель искусства, вернее, основной прием, ведущий к его цели, а цель эта - обостренное восприятие бытия. В обыденной жизни мы узнаем вещи, а нужно их видеть, во всей их ощутимой полноте: как говорит Шкловский, сделать камень каменным. Вот так смотрит на мир и рассказывает о своем видении Холстомер: мир с точки зрения лошади предстает странным, как будто нами впервые увиденным. Ну и самый хрестоматийный пример: Наташа Ростова в театре: