Дамы из Грейс-Адье и другие истории - Кларк Сюзанна. Страница 21

Итак, я должен выбирать: женитьба или приход?

Сентября 9, 1811 года

Сегодня рукоположен в сан священника англиканской церкви. Не сомневаюсь, что моя скромность, усердие и удивительная кротость как нельзя лучше подходят для этого призвания.

Сентября 15, 1811 год. Гостиница «Георг».

Почтовой каретой добрался до Дерби. Ехал снаружи, что обошлось мне в десять шиллингов шесть пенсов, однако из-за дождя беспокоился за сохранность книг и бумаг. Комната в «Георге» пахла не так плохо, как зачастую бывает в гостиницах. Ужинал жареными вальдшнепами, фрикасе из репы и яблоками в тесте. Превосходно, но отнюдь не дешево — посему остался недоволен.

Сентября 16, 1811 года

Первое впечатление не слишком благоприятно. Под дождем окрестности прихода Всех Надежд выглядят дикими и почти необитаемыми. Крутые поросшие лесом лощины, бурлящие потоки. Голые скальные выступы чередуются с засохшими дубами и тоскливыми вересковыми пустошами. Впрочем, должен признать, ландшафт весьма живописен, и вполне подошел бы для романа, однако мне, избравшему этот край для обитания, местность вопиет лишь об одиноком прозябании и скудном обществе, состоящем из неотесанных невежд. За два часа мне попался единственный след человеческого обитания — мрачный фермерский дом с потемневшими от дождя стенами, окруженный угрюмыми промокшими деревьями.

По моим подсчетам, до деревни оставалось рукой подать, но тут, завернув за угол фермы, я увидел двух всадников. Они остановились у бедной хижины, чтобы побеседовать с кем-то за изгородью. Я небольшой знаток лошадей, но эти меня поразили: высокие, статные, сияющие. Кони — вороной и гнедой — вскидывали головы и били копытами, словно негодуя, что приходится попирать столь презренную землю. Казалось, что во всем Дербишире нет ничего ярче — посреди серой дождливой пелены удивительные кони горели, словно костер.

Всадники обращались к согбенному старику. Подойдя поближе, я услыхал проклятия и увидел, как один из всадников вытянул руку и начертил над головой старика какой-то неизвестный мне знак. Вероятно, жест этот характерен для дербиширцев, но мне никогда еще не доводилось видеть ничего, что столь явственно выражало бы презрение. Ради того, чтобы пролить свет на местные обычаи и удивительные верования, прилагаю здесь схему или рисунок с изображением жеста незнакомца.

Мне показалось, что всадники остались недовольны беседой со старым фермером. Тут я вспомнил, что пожилой селянин наверняка является моим прихожанином и мой долг — не жалея времени, нести мир и согласие туда, где царят раздор и вражда. Я ускорил шаги, окликнул старика и сообщил ему, что я — новый приходский священник. Звали старика Джемми.

— Что ж, Джемми, — произнес я, пытаясь сделать свою речь понятной его невежеству и одновременно изобразить заботливость, — скажи-ка мне, чем это ты так рассердил джентльменов?

Старик отвечал, что у жены джентльмена на гнедой лошади сегодня утром начались роды, потому тот вместе со слугой приехал за женой Джемми, которая много лет принимала всех младенцев в округе.

— Почему же ты заставляешь джентльмена ждать? — промолвил я с мягким упреком. — Где твоя жена?

Старик показал на узкую тропинку, что вилась к дальнему холму. Сквозь дождь я разглядел вдали древнюю церквушку и кладбище.

— И кто теперь заботится о роженицах? — спросил я.

Оказалось, что этим занимаются некие мистер Стабб — аптекарь из Бейкуэлла и мистер Хоррокс — лекарь из Бакстона. Однако и до Бейкуэлла, и до Бакстона два-три часа быстрой езды по плохим дорогам, меж тем женщина, по словам Джемми, «совсем плоха».

Признаться, поведение джентльмена на гнедой лошади, который до последнего дня не озаботился найти повитуху, слегка меня рассердило. Ведь для того чтобы все устроить, у него было целых девять месяцев!

Тем не менее, я поспешил догнать всадников и обратился к джентльмену: «Сэр, мое имя Симонелли. В университете Кембриджа я изучал множество наук: правоведение, теологию, медицину. Кроме того, давно состою в переписке с одним из лучших медиков наших дней — мистером Мэтью Бейли [15] с Грейт-Уиндмил-стрит в Лондоне. Если вы не побрезгуете моими услугами, буду счастлив помочь вашей супруге».

Всадник повернул ко мне смуглое выразительное лицо с тонкими чертами. Удивительно проницательный взгляд необыкновенных ярких глаз. Длинные черные волосы оказались его собственными. Джентльмен завязывал их в хвостик, словно на старомодных париках с косицами. На вид ему было между сорока и пятьюдесятью.

— Вы приверженец Галена или Парацельса? — спросил он.

— Сэр? — удивился я (решив, что незнакомец шутит). Заметив, что он все еще вопросительно смотрит на меня, я продолжил. — Воззрения достойных и прославленных джентльменов, которых вы упомянули, давно устарели. Что мог знать об анатомии Гален, препарируя свиней, коз и обезьян? Парацельс и вовсе верил в воздействие магических заклинаний и прочую чепуху! Право, сэр промолвил я со смешком, — с тем же успехом вы могли поинтересоваться, кому я сочувствую в Троянской воине!

Возможно, мне не стоило над ним смеяться. Наверняка не стоило. Я вспомнил, скольких врагов нажил из-за своего высокомерия в Кембридже. Вспомнил и то, что на новом месте решил снисходительно относиться к невежеству и предрассудкам. Однако незнакомец промолвил только; «Видишь, Дандо, как нам повезло. Роды у моей жены примет выдающийся ученый и лекарь, — он тонко улыбнулся одной половинкой смуглого лица. — Уверяю вас, она по достоинству оценит Ваши труды».

Разговаривая с незнакомцем, я обнаружил кое-какие странности: джентльмен и его слуга были на удивление грязны, однако поначалу я этого не заметил, ибо дождь смывал грязь с лиц. Я решил было, что камзол джентльмена сшит из грубой коричневой ткани, вроде тех, из которых делают половики. При ближайшем рассмотрении камзол оказался бархатным, но алая ткань почти потеряла первоначальный цвет, обтерлась и залоснилась.

— Я собирался посадить старуху за спину Дандо, — сказал незнакомец, — но едва ли этот способ устроит вас.

Мгновение он размышлял, затем воскликнул: — Ну, чего скорчил кислую мину, олух? (Я вздрогнул, но тут же сообразил, что джентльмен обращается к слуге). — Слезай на землю и помоги ученому доктору взобраться на лошадь!

Не успел я возразить, что ничего не смыслю в лошадях и верховой езде, как Дандо спрыгнул на землю и ловко закинул меня на лошадь. Прежде, чем я осознал, что происходит, ноги нашли стремена, а руки сжали поводья.

Сегодня в Кембридже только и толкуют, что о конях и выездке. Великое множество невежественных студентов гордится своими познаниями в сем предмете. Однако я не принадлежу к их числу. Поэтому я рассудил, что главное — покрепче держаться в седле, тем более что лошадь прекрасно справлялась со всем остальным.

Удивительная, божественная скорость! Мы свернули с дороги и поскакали сквозь дремучий лес, где росли дубы, ясени и падубы. Кружились опавшие листья, хлестал дождь, а мы с незнакомцем летели рядом, словно духи печального серого воздуха! Мы поднимались все выше и выше, а рваные дождевые облака распахивались перед нами, подобно громадным дверям в небеса. Мимо поросших вереском болотистых низин с синевато-серой водой, мимо разрушенной церкви, мимо речного потока — за холмы, где в долине, затянутой дождевой пеленой, стоял дом. Издалека строение показалось мне очень ветхим. Разные части дома строили явно в разные эпохи и из самых разнообразных материалов. Здесь были кремень и булыжник, древние серебристо-серые бревна и розовато-красные кирпичи, приветливо блестевшие во тьме. Подойдя поближе, я увидел, что дом просто крайне запущен. Двери слетели с петель — их подперли камнями и обложили линялыми бурыми тряпками. Треснувшие и разбитые окна заклеили старой бумагой. В каменной черепице зияли черные провалы, засохшие пучки травы торчали между камнями. Все это придавало строению на диво унылый вид, особенно ров с темной стоячей водой, в которой заброшенность этого места отражалась, как в зеркале.