Приглашение в Ад - Щупов Андрей Олегович. Страница 24

«Мировая баба!» – выдавал он Вадиму свое резюме, и, глядя на его сияющую физиономию, Вадиму оставалось только обреченно вздыхать. Объяснять что-либо насчет замысловатости человеческих взаимоотношений было совершенно бессмысленно. И наверное, с тех самых пор между ними установилось странное недопонимание. Они любили с Панчугой друг дружку, а вот понимать – не понимали. С неописуемой легкостью Егор пускался трактовать его мысли и желания, интерпретируя их порой столь превратно, что спорить с ним и доказывать иное Вадим просто не решался.

Вяло махнув рукой, он зашагал прочь от броневика.

В самом деле, куда еще он может идти, как не к Мадонне? Она ведь ждет его. Ежедневно и еженощно. К Саньке вон успела подластиться, Егору улыбнуться. Даже с Пульхеном за его спиной перемолвилась словечком. Полковник, конечно, человек замкнутый, но тоже против ласкового слова не устоит. Оттого и промолчал на реплику Панчуги. Как-никак Мадонна не просто женщина, а еще и председатель Моралитета, стало быть, тоже в какой-то степени представитель власти. Без жесткой субординации мира для Пульхена не существовало. Мэрия, Моралитет, мунициапалитет… Все эти словечки заставляли его вытягиваться во фрунт, уважительно поджимать губы. Для Вадима же служба Моралитета представляла собой еще одну лягушачью стаю в общественном болоте. Служба спасения нравственности в век, когда спасать следовало человеческие жизни. Смех да и только! А сколько еще таких партий народилось в Воскресенске за последние пять-шесть лет! Пожалуй, не меньше сотни. И всюду всплывали свои великоречивые лидеры, сочинялись свои лозунги и свои программы. Словом, служба Моралитета общей картины не красила, однако и не искажала.

Что же касается Мадонны, то, вероятно, уходить от нее ему действительно не стоило. С Мадонной было не слишком уютно, но надежно. Есть такой тип дам, что с удовольствием играют роль мужчин, при всем при том оставаясь стопроцентными женщинами. Ими можно повелевать и одновременно чувствовать себя за ними, как за каменной стеной. Дымов и сам не мог понять, что же именно привлекло в нем Мадонну, но атак своих она не прекращала вот уже на протяжении полугода. Не спрашивая разрешения, привозила подарки, заигрывала с его друзьями, но стоило ему хоть раз нахмуриться, немедленно отступала. Это была странная политика, что-то напоминающее длительную осаду. Десятки проведенных с нею задушевных бесед прошли впустую. Она готова была принять абсолютно все, кроме одной-единственной вещи, а именно – полной своей свободы от Вадима. Кое-кто из окружающих называл ее за глаза «Железной Леди», но все «железные» качества Мадонны целиком и полностью растрачивались на посторонних, – с Вадимом она напрочь лишалась воинственного пыла, превращаясь в львицу, вставшую на задние лапы и собачку, держащую в зубах трость. Было в ней что-то властное и рабское одновременно. Поначалу всепожирающая страсть этой необузданной дикарки его забавляла, позже стала пугать. В своих откровениях она выворачивалась наизнанку, обнажая любовь до самых сокровенных корней, тем самым ставя его в тупик, приводя в полнейшее смущение. С рвением изучая прихоти Вадима, самые незначительные его желания, она готова была совершать настоящие сумасбродства. Ночи, проведенные с этой ненасытной женщиной, изнуряли его до предела. И с удивлением он наблюдал, как каждое утро она вновь и вновь меняет облик, переодеваясь в кожаный комбинезон с портупеей, пряча волосы под десантный берет, цепляя к ремню оружие. Расстаться с такой женщиной было, по всей видимости, невозможно, и Вадим в самом деле потихоньку отступал, сдавал позицию за позицией. Обыкновенной дружбы Мадонна не принимала, а бросить себя не позволила бы и более именитому человеку. И все же, всякий раз покидая ее (ошибочно полагая, что навсегда), наряду с облегчением, Вадим испытывал угрызения совести. Рождалась жалость, и именно она повторно толкала его в объятия этой женщины.

Впрочем, виновата была не только жалость. Уж слишком многим он был обязан Мадонне. В те далекие времена, когда, шляясь по притонам и сомнительным командам, он шел ко дну, пуская гроздья пузырей, не помышляя о помощи, потому что менялась природа, менялось само течение времени и ко дну шли сотнями и тысячами, она пришла к нему на помощь. Ему помогала Катрин, помогали другие женщины, однако, в отличие от них, Мадонна вмешалась в его жизнь с ошеломляющей решительностью. Вадим сопротивлялся крепко, и на то были причины. Рушился мир, идеалы обращались в прах, цели и смысл безжалостно трамбовались ногами. Собственно, и родной город перестал быть городом, превратившись в переполненную насекомыми, дурно пахнущую помойку. По большому счету Вадиму было все равно, что с ним творится. На какое-то время он переметнулся в ряды боевых кланов, а затем и вовсе расплевался с муниципалитетом. Тогда же имела место безобразная ссора с Пульхеном, человеком нержавеющих принципов, к душевным вывихам относящимся с откровенным холодком. Возможно, Вадим так и сгинул бы в той первой круговерти, если бы не Лебедь с Мадонной. Они подняли его со дна, подобрали грязным и испитым, разуверившимся во всем. Только много позже, спустя месяцы, к нему пришло второе дыхание, он вернулся в жизнь… И тогда же образовалась их теплая компания, поселившаяся в бывшей водонапорной башне. Появился шебутной Санька, из развалин откопали полуживого Фемистокла, Лебедь стал ведать хозяйством, Егор – техникой. После длительных колебаний Вадим помирился и с Пульхеном. Мадонна же допуска в их узкий круг не получила, хотя это ровным счетом ничего не значило. Она всегда оставалась рядом, и ее роковую близость он чувствовал постоянно.

Дымов заметил, что бредет совершенно незнакомой улицей. Обведя глазами кирпичную кладку домов, сосредоточенно попытался припомнить первоначальное направление. Район прежнего Уралмаша обратился теперь полуразрушенной, богатой на мокриц и грибную плесень периферией. Ориентироваться здесь стало намного труднее. С некоторым беспокойством Вадим поправил висящий за спиной кожаный футляр. Там, рядом с рацией, лежал маленький тряпичный сверток. Вовка-Фемистокл, тот самый мутагом, которого они нашли в развалинах и с которым жили уже около года. Вадим твердо решил отнести его сестре. Это было не подарком, это было чем-то более весомым. Уже хотя бы потому, что ради сестры он обездоливал Саньку. Тем не менее, Вадим чувствовал, что поступает правильно. К сестре он собирался каждую неделю, каждый день – с тех самых пор, когда, обозленная его невниманием Мадонна прозрачно намекнула, что сестренка не очень-то дожидается Артура. Подробностей Вадим не услышал, но к встрече тем не менее стал готовиться.

Казалось, чего проще – навестить друга или родственника – особенно, если проживаешь в том же городе и том же районе, однако время ускользало от Вадима, издевательски напоминая о решении лишь поздним вечером, когда невидимый великан движением фокусника набрасывал на город душную темную кошму. Он решительно ничего не успевал. Чрезвычайные происшествия сыпались со всех сторон ежедневно. Пожарных, ополченцев, спасателей разрывали на части. Мотаясь по городу на броневике, Вадим участвовал в перестрелках, на скорую руку проводил расследования, разрешал тяжбы граждан, копаясь в чертежах и схемах, перерывал городские архивы в надежде отыскать еще не найденное: продукты, горючее, оружие. Он мог делать многое – и делал, но по-прежнему был нужен всем и везде. Нынешнее ранение вышибло его из колеи – и оно же даровало паузу, некую передышку, рожденную собственным бессилием. По счастью, Елена действительно жила поблизости. Вадим шагал не к Мадонне, а к сестре.

Вытерев руки о какую-то ветошь, он рухнул за стол и бессмысленно стал вертеть ручки приемника. О такой аппаратуре он уже успел и позабыть. Габаритами этот радиодедушка не шел ни в какое сравнение с нынешними электронными крохами. Еще, наверное, с хрущевских времен. Вещь основательная, но без электричества совершенно бесполезная. Кассетная магнитола тоже помалкивала, но для нее по крайней мере могли сгодится батареи от рации.