Квадраты шахматного города - Браннер Джон. Страница 29

— И «Тьемпо» опубликовала его письмо?

— Нет, конечно, нет. Но «Либертад» это сделала.

Я в задумчивости кивнул головой.

— Итак, он предпочел вступить в союз с партией, которая совершает убийства ночью?

— Что вы имеете в виду, Хаклют? — спросил Энжерс ледяным тоном.

— Ничего, — спокойно ответил я. — Абсолютно ничего. Я ведь должен быть объективен, не забывайте! Я считаю своим долгом одинаково беспристрастно относиться к обеим партиям.

— Но ведь гражданскую и народную партии и сравнить нельзя! — заключил Энжерс не терпящим возражений тоном.

Решив не вдаваться в бесплодное обсуждение, я попросил его подробнее рассказать о Домингесе.

— Мне больше нечего добавить, — резко ответил он. — Кроме того, что Ромеро теперь, естественно, имеет зуб на Брауна. Браун, видимо, подстрекал Домингеса… Понимаете?

— Написать в «Либертад»?

— Ну что вы! — с раздражением воскликнул Энжерс. — Конечно, нет. Не могу понять, Хаклют, к чему вы клоните. Но сегодня вы явно хотите казаться тугодумом.

— У меня голова устала от цифр, — ответил я. — Хотя любые расчеты мне порой понятнее политических интриг. Корда мне надо явиться в суд?

— Возможно, сегодня после обеда. Я сообщу вам дополнительно.

Меня попросили быть в суде к половине второго. Однако, как выяснилось позже, мне не следовало спешить. Я едва не стоптал башмаки, шагая взад и вперед по приемной в напрасном ожидании, пока наконец не появился один из служащих и не сообщил мне, что судебное заседание на сегодня закончилось. Мне оставалось только крепко выругаться по поводу волокиты в местном судопроизводстве.

Проходя мимо зала заседаний, я увидел, как в коридор, с грохотом хлопнув дверью, выскочил Толстяк Браун. Увидев меня, он остановился.

— Добрый вечер, Хаклют, — сказал он. — Предупреждаю, сделаю из вас отбивную, если Люкас притащит вас с собой. Расправляться со свидетелями — мой конек. А эти типы слишком уж возомнили о себе. Пойдемте, пропустим по одной. Правда, это несколько необычная картина, когда адвокат истца выпивает со свидетелем защиты. Узнав, Люкас непременно разразится бранью, обвинив меня в попытке подкупа. Да черт с ним, с этим Люкасом! Пошли!

Мне было безразлично, с кем сидеть после столь бездарно потерянного времени. Мы зашли в тот же бар, в котором были после смерти Герреро. Браун заказал один из своих любимых местных напитков. Я попросил принести водки. Мы чокнулись.

— Не хочу уточнять, что вы намерены говорить в роли свидетеля, — произнес он, отпив из бокала. — Скорее всего вы заявите, что просто будете отвечать на вопросы. Я же предпочитаю на процессах импровизировать. Нащупав слабые места свидетеля, я бью по ним. Надеюсь, я вас не очень напугал?

— Не особенно, — ответил я.

— Не будем больше говорить об этом деле, — предложил он. — Э… э… Вы поняли суть истории с Мигом?

— Что он отмежевался от статьи, которая появилась в «Тьемпо»? Энжерс мне рассказывал.

— Ага. Думаете, мы с Мигом были единственными в Вадосе, кто знал обо всем с самого начала? Хитро! Ловко! Мне следовало бы подумать об этом раньше.

— О чем?

Он посмотрел на меня с некоторым изумлением. Его глаза превратились в узкие щелки, когда он разразился громовым хохотом.

— Вы в самом деле сочли, что он отказался от нас? О-хо-хо-хо! Хаклют, когда вы хотите, вы кажетесь глупее самого тупого из жителей Вадоса! Это ведь так… чтобы посмешить людей! И вот вы тоже купились! Ха-ха-ха-ха!

Я ждал, пока он перестанет смеяться.

— Если вы находите, что всех так ловко обошли, — Браун начинал раздражать меня, — может быть, вы объясните в чем дело?

— Среди юристов я всегда оказываюсь козлом отпущения. Миг попал в весьма затруднительное положение. Ромеро, как только мог, подмочил его репутацию. Вот Мигу и надо было обелить себя в глазах почтенных жителей Вадоса. Потому и появилось то «достойное» заявление. Все это болтовня, понятно, но жители Вадоса, как я уже говорил, непростительно тупы. Во всяком случае, люди смотрят теперь на Мига другими глазами и говорят: «Не такой уж, видно, плохой он парень! Правильно поступил!» В результате произошел поворот в общественном мнении. Ромеро не знает, останется ли он на своей должности, чтобы закончить то, что он задумал с Тесолем. Вы, наверное, знаете, что приговор по делу Тесоля вынесен им? Нет? Можете быть уверены, что старая лиса использует любую возможность, чтобы разделаться с народной партией. Он ненавидит ее всей Душой.

— Я так и думал, — согласился я. — Но что вы имеете в виду, говоря «закончить то, что он задумал с Тесолем?» Разве денежный штраф еще не уплачен?

— Ромеро дал Тесолю время, чтобы тот внес деньги наличными. По всей видимости, он хотел заставить его извиваться как ужа на сковородке. Не иначе Ромеро считает, что у Домингеса кишка тонка провернуть затею против него. И Ромеро делает ход конем! Он решает выступить по телевидению в одной из дерьмовых передач, которые стряпает Риоко. Он сидел в студии безвылазно. Я узнал обо всем от одного тамошнего сотрудника… Болтовню Ромеро передадут по телевидению сегодня вечером. Он собирается «отделать» Тесоля, из «лучших» побуждений пару раз хлестануть Христофоро Мендосу, а под занавес расскажет, что произойдет, если денежный штраф не будет уплачен к сроку.

Браун отпил из бокала.

— Думаете, Ромеро за это время стал порядочнее? И тем не менее его представят как выдающегося поборника справедливости. Судите сами, что произойдет, когда Миг разоблачит его, как старого хвастливого петуха, который даже не знает, что такое свидетельские показания.

— Вы имеете в виду процесс по делу шофера Герреро?

Браун допил бокал и кивнул мне. Его щека нервно подергивалась. Я решил повторить заказ.

— За то, чтобы вы запутались в своих показаниях, — ухмыльнувшись, сказал он.

— Долой адвокатов, — парировал я.

В баре включили телевизор. Было восемнадцать часов. Я увидел знакомое лицо Франсиско Кордобана, с улыбкой смотрящего на меня сверху, и демонстративно повернулся спиной к аппарату. Возможно, кадры, которые вставлялись в передачи, чтобы воздействовать на подсознание телезрителей, в какой-то мере и отвечали действительности, а возможно — и нет. Во всяком случае, я предпочитал иметь собственное суждение.

Мне снова вдруг вспомнилось, как Мария Посадор сидела передо мной в ангаре, покачивая длинными стройными ногами…

— Значит, до завтра, — сказал Браун после непродолжительного молчания. — Обещаю запутать вас окончательно. До свидания.

Я пробыл в баре еще несколько минут, затем отправился в отель, где собирался поужинать. Но прежде следовало подняться в номер, чтобы принять душ и сменить рубашку. День стоял жаркий, и было очень влажно.

В моей комнате, листая справочник, сидел какой-то мужчина.

Я резко остановился, не вынимая ключа из скважины.

— Как вы сюда попали, черт возьми? — спросил я, не веря своим глазам.

Он спокойно закрыл книгу и с невозмутимым видом поднялся навстречу мне.

— Добрый вечер, сеньор Хаклют, — проговорил он. — Пройдите, пожалуйста, и закройте за собой дверь.

Человек был высок и широкоплеч. Толстый справочник в его громадных ручищах казался невесомым. Кожа его, пожалуй, была смуглее, чем самый сильный загар, волнистые волосы красиво обрамляли чуть вытянутое скуластое лицо. Серый костюм, шелковая сорочка, ручной работы туфли, бриллиантовые запонки, дорогие часы свидетельствовали о том, что передо мной явно состоятельный человек.

Он был килограммов на двадцать тяжелее меня. Я не мог сразу вышвырнуть его из комнаты. Во всех случаях следовало объясниться.

Я закрыл дверь.

— Благодарю вас, — произнес он на хорошем английском с едва уловимым местным акцентом. — Я должен, конечно, извиниться перед вами за вторжение. Но уверяю вас, это вызвано необходимостью. Садитесь, пожалуйста, — он жестом предложил мне кресло, в котором сидел сам.

Я покачал головой.

— Наш разговор займет какое-то время, но если вы предпочитаете вести его стоя, я не возражаю. Меня зовут Хосе Дальбан, сеньор. Я пришел сюда, чтобы поговорить с вами о вашем пребывании в Сьюдад-де-Вадосе.