Как закалялась жесть - Щеголев Александр Геннадьевич. Страница 31
Тяжело ему, сердешному. Притворяться всегда тяжело. Он ведь простой мужик, Борька, без этой манерности, которую ему навязывает мать. Какой из него, к свиньям, светский лев? Полные губы. Вообще — крупный мужчина, склонный к полноте, хоть и держит форму. Сахарный… И с постоянным внутренним конфликтом.
Столько сил угробил на то, чтобы врасти в новую жизнь, и вдруг — конфуз.
«Все — к чертям…»
Про пальцы да про светскость, собственно, он и рассказал Елене. А еще вот про что. Оказывается, если указательный палец длиннее безымянного, значит, перед нами человек, направленный на решение реальных проблем, то есть прагматик. Таков Борис Борисович — именно такое у него соотношение длин пальцев. Им управляет либо выгода, либо страх (Елена это просекла давным-давно). Если же безымянный палец длиннее указательного, то человек — романтик, и духовная жизнь для него гораздо важнее мирской. Таков, как ни странно, Саврасов… и сама Елена, кстати…
— Хочешь, приходи ко мне ночью, — невинно предложила она.
Он зашевелился, посмотрел на нее. Вышел из ступора, мущщина.
— Я понимаю, ты насмехаешься… впрочем, если нет — спасибо. Но…
— Что — но? Трусишь?
— Твоя мать — страшная женщина.
— Я не лучше. Видал, как я дерусь?
— Это с карандашами вместо китайских палочек?
— Я неплохо и скальпелем владею… Кстати, при чем здесь моя мамаша? — спохватилась Елена.
Он смолчал. И тут наконец она доперла.
«Другие фотографии»…
— Ты что, с этой амебой трахался?
Он отвернулся.
— И кто-то вас щелкнул? А потом послал фотки твоей жене? — Она захохотала. — Ну, мать! Ну, просто ни одного пениса не пропустит!
— Да всего один раз, когда нанимала… и еще разок чуть позже… Нет, Эва Теодоровна не могла это сделать, — тихо сказал Борис Борисович. — Зачем ей? Не понимаю…
Он сидел за учебным столом, нервно сцепляя и расцепляя руки. Его ученица вольно раскинулась на диванчике.
— Мне бы твои загадки. Иди лучше ко мне, учитель. А то скушно.
Он не сдвинулся с места.
— Тогда рассказывай, как ты мою мать ублажал. Валяй, валяй! Мне нужны все подробности…
Два часа — это, конечно, не четыре, но тоже нехорошее время.
Повар Сергей Лю проснулся в два ночи. Секунду он смотрел на светящийся циферблат часов, сбрасывая с себя лохмотья сна…
«Циферблат часов…» Он поспешно выгнал из головы эти ненужные слова, вернее, заменил их русским эквивалентом. «Часы» в китайском языке фонетически совпадают со словом «похороны». В последнее время Се-эр стал таким суеверным, что самому противно делалось… но ведь ставки высоки! Так высоки, как никогда еще в его жизни… Он лихорадочно вслушивался.
В гостиной кто-то был. Громко сдвинули стул. Уронили что-то металлическое.
Он откинул простыню, подхватил с тумбочки палочки и бесшумно, не одеваясь, выскользнул из своей каморки. В коридоре и в гостиной — тьма. Он застыл. Посторонние звуки больше не повторялись, не слышно ни шагов, ни голосов… никого нет? Он перевел органы чувств в другой режим, пытаясь уловить чужое дыхание или шелест одежды… абсолютная тишина.
Сергей подобрался к выключателю, крепко зажмурился и зажег свет. Тут же открыл глаза. Коридор был пуст, все двери закрыты. Плотные портьеры, скрывавшие окна, висели неподвижно, — ткань не топорщилась, не морщинилась подозрительными складками. Можно ли за ними спрятаться? Сейчас проверим… И вдруг — опять скрежетнул сдвигаемый стул! Звук пришел из гостиной; кто-то там все-таки был, кто-то неуклюжий бродил ночью по первому этажу! Повар, превратившись в воина, бросился к выходу из коридора, не дожидаясь, пока ночной гуляка опомнится и даст деру…
Странная линия блеснула в воздухе чуть выше головы. Блеснула и исчезла — словно росчерк невидимого пера. Невесомая, незаметная глазу нить пересекала коридор, протянувшись от портьеры вглубь гостиной. Слишком поздно Сергей понял, что это означает, чтобы среагировать. Краем глаза он заметил, как некто в белом прыгает на него с подоконника, попытался в развороте уйти вниз и вбок… не успел, увы. Не успел. Космических размеров молот вогнал воина в пол.
Свет померк.
Грозные китайские палочки вылетели из разжавшегося кулака…
…Сознание вернулось к нему, когда злодей уже закончил трудиться над его беспомощным телом. Господин Лю Се-эр был обмотан скотчем — весь, снизу доверху. Вероятно, злодей знал, что с этим парнем шутки плохи, потому и подстраховался, трус. Ноги были стянуты в коленях и в лодыжках; руки заведены за спину и тоже зафиксированы — предплечье к предплечью, как в сумасшедших домах делают. Рот надежно заклеен…
Воин лежал на животе, уткнувшись подбородком в паркет.
Жив!
Вывернув голову, он обнаружил рядом с собой… замотанную в тряпье кочергу. Вот, значит, чем его шибанули по затылку! Подлое, позорное орудие, в самом что ни на есть русском стиле. Этим запросто прибить можно было, любая девчонка справилась бы… Пощадили, однако… Голова разламывалась… Откуда в доме кочерга?
Повернувшись в другую сторону, он увидел кусочек гостиной. А еще он увидел, как человек, завернутый в простыню с ног до головы, освобождает ножку стула от капроновой нити… И стало окончательно ясно, что произошло. Дичь попалась на примитивный обман. Охотник таился за портьерой — на подоконнике в коридоре, — и дергал за нитку, заставляя стул в гостиной двигаться. Сергей сдуру поверил звуковым эффектам, за что и поплатился…
Если связали, то не убьют, мелькнуло на периферии сознания.
Почему-то вспомнился дед, учивший юного Се-эра искусству самозащиты. Дед говорил, повторяя великого Лецзы: «У земледельца бывают разливы и засухи, у торговца — доходы и убытки, у воина — победы и поражения. Таково проявление судьбы…» Какой из меня, к черту, воин?! — подумал Сергей. Или торговец. Или, тем более, — повар. Так что моя судьба — в чем-то другом… «Ценящий жизнь, возможно, НЕ будет жить; презирающий жизнь, возможно, НЕ умрет, — говорил дед. — Бывает, что живут, когда нет возможности жить, или умирают, когда нет возможности умереть. Кажется, что все это происходит вопреки нашему желанию. Нет, Се-эр, не вопреки. Живут — сами по себе, и умирают — сами по себе. Таково проявление судьбы…»
Сергей Лю очень хотел жить.
Вспомнился отец. Отца репрессировали за то, что он успешно лечил женщин от бесплодия. Если б не успешно — вряд ли пострадал бы. У почтенного Лю Бао было мало неудач, но одна-единственная, увы, оказалась роковой. Доверилась ему супруга Первого секретаря Харбинского горкома партии. И вот, у высокородной дамы на фоне фолликулинотерапии совершенно неожиданно развился рак яичников… В общем, отца арестовали, как тайваньского шпиона. И мать, добрейшую Лю Му, работавшую у мужа ассистенткой, тоже посадили. Обоим дали пожизненное. Отец умер в тюрьме семь лет назад, а что с матерью, Сергей не знал… Остался лишь старший брат — с женой и двумя детьми. Сергей регулярно посылал им деньги…
Дед умер тогда же, вскоре после приговора. Не выдержал удара судьбы — той самой судьбы, которой, казалось, безоговорочно доверял. Так что его спокойная мудрость обернулась фальшивкой.
Все оказалось фальшивкой! И прежде всего — мечты, которые Сергей вынашивал последние полгода…
Он яростно завозился на полу, пытаясь перевернуться. Его схватили за волосы, катнули на бок, сильно пригнули голову к груди. И тут же последовал удар ножом. Превосходным кухонным ножом фирмы «SAAB».
В спину.
Лезвие вошло не вдоль позвоночника, а поперек — точно между первым и вторым грудными позвонками. Сантиметров на девять. Для того и нужно было голову нагнуть, чтоб позвонки раздвинуть; потому и хорош был кухонный нож, что сталь у него тонкая…
Ювелирная работа. Настоящее мастерство.
Краткая вспышка боли, и Лю Се-эр вдруг потерял свое тело — потрясающе сохранное, тренированное тело. Ствол спинного мозга был перерезан. Это означает пожизненный паралич от плеч и ниже, если, конечно, после такой операции жертва сможет дышать… Жертва дышала. Нож был вытащен из раны. Искалеченного человека наконец повернули лицом вверх, и он взглянул в лицо хирурга.