Ларёк - Новик Майя. Страница 22

— Ну и ладно! Сиделый так сиделый. Все бы сиделые были такими, и все было бы нормально.

Как мне показалось, он вздохнул с облегчением.

Ему было тридцать четыре года, и это было для него невыносимым.

— Ты представляешь, — говорил он мне, — через четыре года мне будет тридцать восемь! Туши свет!

Детство он провел в интернате, и «неприятности» с милицией начались о-очень давно. Он был в третий раз женат и с огромным уважением и любовью говорил о своей жене.

— В первый раз я женился по молодости, по глупости, ничего серьезного, развелся через два года, и даже вспоминать не хочется. Второй раз женился, когда жил на севере, два сына с ней прижил. Сел, не дождалась. Еще и года не успело пройти, как она гулять стала, все вещи мои раздала… Такое не прощают… Она сейчас здесь живет, но чтобы я ей хоть копейку дал! Не дождется! А как я со своей Ниной Матвеевной познакомился! — продолжал он совсем другим тоном. — Эта же целая история! В общем, сбежал я с химии, мне год оставался-то, чего сбежал, сам не пойму… Голодно в Абакане было. Добрался до Ангарска, а куда деваться? На работу не пойдешь. Ошивался черт знает где, подрабатывал то грузчиком, то шабашил. Познакомился с Ниной Матвеевной в какой-то компании, сразу понял — конец. От этого не убежишь, не скроешься… Понимал одно — ее родители не обрадуются. Единственная дочка, интеллигентные родители, высшее образование, в общем, принцесса. И ждали, соответственно, принца. А я кто? Вахлак! Ни образования, ни ума и сиделый к тому же! Я ей, конечно, чего—то то там про себя наплел, но не дурак, соображал, что долго это не продлится. Ну вот, хлебнул как-то лишку, поехали мы с ней на одну квартиру в семьдесят шестом квартале, стали выходить из автобуса, тут какие-то придурки прут, ее оттолкнули, меня тоже. Я и вызверился на них, объяснил по-нашему, что к чему. У Нины Матвеевны моей глаза на лоб. Пришли на квартиру, меня и развезло. Что ей говорил, не помню, мол, придется тебе меня подождать, пусть это будет вроде как из армии, только подольше.

Ладно, протрезвел к утру, отоспался, она меня тепленького со сна давай тормошить. Чего это, говорит, ты мне про армию молол? Какие-такие четыре года? Ну-ка, говорит, давай, колись. Ну я и раскололся. Все рассказал, и что с химии бежал, и что сроки у меня были еще до этого, и что, по идее, сдаваться мне идти надо. Она в слезы, у родителей шок. Такой вот принц оказался… Год мне оставался, еще пара-тройка полагалась за побег. Простился я со своей Ниной Матвеевной и пошел сдаваться. Скостили мне немного за добровольную явку, потом амнистия подоспела… Вернулся — свадьбу сыграли. Вот так я три раза жизнь с нуля начинал.

— А если еще что-нибудь произойдет?

— А произойдет, так и в четвертый раз с нуля жизнь начну. Мужик должен уметь начинать сначала в любом возрасте. Это аксиома.

— По тебе вообще не видно, что ты когда-то «зону топтал».

— Не видно… Это я сейчас понимаю, что не видно, а когда вышел только-только, злой был, как черт, казалось, каждый видит, что я только что с зоны. Разве что пальцами не показывают. За косой взгляд убить мог, ей-Богу. На меня, может, и просто так смотрят где-нибудь в трамвае, а мне кажется, что меня насквозь видят, видят и знают, что я только вышел…

Знаешь, те кто больше всего кричит о зоне, обычно имеют к ней весьма отдаленное отношение. Как-то помню, прибыли к нам новички. В списках увидел свою фамилию, стал интересоваться, вдруг родственник прибыл. Так и оказалось, двоюродный брат, Витя. Встретились, обнялись. Я его помню, накормил, сигарет дал, робу ему нормальную справили, номерок пришили, а то черт-те что было пришито. Ему дали три года, водителем работал, стал сдавать где-то во дворе назад, наехал на старушку. ЗИЛ — машина большая, он и не почувствовал, не понял, пока не отъехал. Старушке лет восемьдесят было, что уж она там сзади машины делала, Бог знает. В зоне сколько угодно таких вот случаев, сидят мужики не за что. Ну вот, я раньше вышел. Потом встретил его на Школьной: весь синий, зубы золотые, пальцы веером. А отсидел-то всего ничего. Начал передо мной выпендриваться, я его взял за шкирку и сказал, нечего мол, Витя передо мной пальцы загибать, я тебе сам в зоне номерок пришивал, знаю, кто там кем был, так что заткнись.

Он вдруг рассмеялся.

— А что касается того, что по мне не видно, так это точно. У меня знакомый есть один, следователь, несколько лет назад познакомились, в баню вместе ходим. Ну вот, в бане, под бутылочку как-то разговор зашел. Он говорит, мол, любого зэка за версту чую, от других людей отличу. Мне смешно стало, говорю ему, как ты думаешь, вот я, например, сидел? Он в ответ: да нет, Олег, что ты! А я ему: ты в Москву насчет меня запрос сделай, а потом говори. Он сделал, так у него глаза на лоб полезли, такой талмуд пришел! Потом посмеялись вместе.

В зоне Шаповалов подцепил обычную для тех мест болезнь — артрит. Мне рассказали, что он колол сам себя в ногу «баралгином» и «максиганом», когда становилось невмоготу. По-моему, он и пил много, чтобы заглушить боль. Я так и не выяснила, за что он сидел, спросить прямо было как-то неудобно, сам он не говорил. Кажется, все происходило из-за его взрывного характера, да по пьянке. Драка, потом поножовщина, потом срок. Его неукротимый темперамент не вязался с нежными чувствами, которые он питал к жене и четырехлетней дочке.

— Боже, Лиана! — говорил он, и глаза его увлажнялись, — Я до сих пор не могу поверить, что это наша, что это моя девочка. Умница, красавица, волосики белокурые. Четыре года, уже кавалеры к ней ходят. Открываю, стоит какой-то рыжий малец. Важно так говорит: вашу Анечку можно увидеть? С ума сойти!

— Да ты ревнуешь!

— А как не ревновать! Я только подумаю, что какой-нибудь гад к ней пальцем прикоснется, так прямо кровь закипает!

Я представила, что кому-то достанется такой тесть, и не позавидовала этому человеку.

Глава пятнадцатая

Как оказалось, кабель был перерублен топором. Нас попросту «отсекли» от тепла. Тут же узнали и подоплеку этого «таинственного» случая: раньше у Саши был торговый бизнес с неким человеком, которого все звали Плешивый. Потом приятели разругались, и Саша ушел из бизнеса, забрав свою долю денег. Теперь он поставил новый ларек рядом с торговой точкой Плешивого, разумеется, в пику ему. Плешивому принадлежал хлебный магазин, который был в тридцати метрах за ларьком, там круглосуточно продавали и хлеб, и водку. С появлением ларька оборот в магазине упал, и Плешивый понял, что с этим надо что-то делать. Открыто он выступать не решался, по-видимому, у Саши была довольно сильная «крыша», поэтому гадил исподтишка. Кабель перерубали регулярно, Саша привез в ларек ключ, и нам приходилось закрывать витрины, замыкать ларек и ловить среди ночи такси, чтобы добраться до дома. Такое повторялось каждую неделю и даже сделалось привычным, как неизбежные издержки производства. Вплотную к нашему ларьку стоял еще один ларек, точно такой же, его владельцем был Геннадий. Совместно с Сашей они делали настоящие облавы для того, чтобы выяснить, кто же перерубает кабель, однако ни выпущенные в воздух ракеты, ни прожектора, освещающие с земли крышу дома, не помогали.

— Похоже, что тварь живет прямо в доме, — констатировал Саша после очередной неудачи.

Злоумышленник был неуловимым, как привидение.

В остальном все было нормально, исключая, конечно, то, что работать сутками в ларьке вообще тяжело. В «Волшебнице» я обнаружила книжную лавку и запоем читала фантастику, фэнтези и триллеры. Читать в ларьке было неудобно — только углубишься в чтение, как неизвестно откуда посреди ночи появляется страждущий покупатель и стучит в окошко изо всей силы. Дома я тоже читала: Кинг, Мак-Камон, Баркер, Желязны, Хайнлайн, Сильверберг — мои шкафы быстро заполнялись томами. Не понравившиеся мне книги я просто выбрасывала, чтобы не мешались под рукой. Я никуда не ходила, и ничто больше меня не интересовало. Мама смотрела на меня с подозрением, я перестала ходить даже к Аленке. Впрочем, иногда я все же к ней заглядывала, выслушивала очередную любовную историю и уходила, когда на столе появлялась бутылка — и к алкоголю и к тем, кто его пьет, я по-прежнему испытывала отвращение.