Ларёк - Новик Майя. Страница 27

Все лето я проработала с молодой женщиной, никаких особенных происшествий не было. В августе подошел мой первый отпуск, который я провела в больнице — ларек уже давал о себе знать. Первую часть романа я закончила быстро. Взяла напрокат разбитую пишущую машинку, перепечатала роман. Учиться печатать пришлось «на ходу». Куда девать рукопись, я не знала, поэтому отнесла ее Аленкиной матери Галине Семеновне, которая по образованию была филологом. Она прочитала, сделал несколько дельных замечаний, после чего мне пришлось снова все переписывать. Все издательства были неимоверно далеко, где-то на краю земли, да и публиковать они предпочитали Кинга или Хайнлайна, ну уж никак не меня. Иркутское издательство дышало на ладан. Мои надежды на то, что роман как-то изменит мою жизнь, не оправдывались. Кажется, я все глубже и глубже погружалась в пучину одиночества, в которой самыми яркими моментами жизни было выйти в подъезд покурить или купить еще одну книгу. Тупо перепечатывать роман, исправляя стилистические ошибки, было невыносимо. Я не знала, что делать дальше. Не было никого, кто мог бы посоветовать что-нибудь дельное.

Осенью у меня появился новый напарник: Николаю было лет сорок пять, но выглядел он старше, худощавый, невысокий, отчего-то весь сморщенный, он был на удивление спокойным человеком, вывести его из себя, казалось, было невозможно. Его тихий голос успокаивающе действовал на особо буйных покупателей. Он был заядлым собачником, держал дома трех сук — двух доберманов и овчарку. Про них он мог рассказывать часами. Его жена, дородная белокурая женщина, ходила к ларьку по ночам в сопровождении собак, «проведывала» его. Она задалась целью «застукать» его со мной, но поскольку у нее это никак не получалось, она закатывала ему истерики на всю улицу просто так, для профилактики. Он был уже разведен однажды, и этот брак закончился для него прободением язвы, когда жена облила ему машину бензином и подожгла. После этого он долго лежал в больнице, ему делали сложную операцию, после которой он уже перестал быть прежним. «Если бы ты видела меня раньше, я ведь спортом занимался, качался! Эх!» — вздыхал он иногда. Я мало верила, потому что, глядя на его сухопарую фигуру лыжника, с трудом можно было представить, что раньше он был здоровяком. Вторую жену он любил какой-то необыкновенно нежной, трогательной любовью и прощал ей абсолютно все. «У нее была трудная жизнь, — говорил он, — Первый муж был исключительным негодяем. Она от этого так и не оправилась…» Она срывалась на визг просто так, когда чувствовала даже малейшее сопротивление с его стороны. Он терпеливо ждал, когда она выкричится, потом обнимал ее и, похлопывая и поглаживая по спине, приговаривал: «Ну что ты, Людочка, ну что ты… Ну все же хорошо, правда? Все хорошо…» Он с неодобрением смотрел на мой рацион, иногда состоявший из двух бананов или салатика.

— Кто же так ест? — возмущался он. — Смотри, Лиана, дождешься, заработаешь, как я, язву, будешь знать…

Жена каждый вечер приносила ему теплые супчики, от которых на весь ларек воняло вареным чесноком. Я мученически морщилась и садилась подальше от этих кастрюлек, к окошку.

Как-то в трамвае рядом с дверью водителя я увидела объявление: «Холотропное дыхание, курсы, решение психологических проблем, прорыв в творчестве. Физкультурный диспансер. Тел. 53-44-45» Про холотропное дыхание я что-то читала в случайно попавшемся мне в руки журнале. Кажется, это какая-то техника, позволяющая человеку погружаться в глубины собственной психики, переживать то, что переживала его душа тысячелетия назад в прошлых воплощениях. Интересно… Я почему-то сразу запомнила номер телефона и через несколько дней нашла телефон и позвонила. Мужчина, назвавшийся психологом, сказал, что занятия на курсах проходят по понедельникам и четвергам в семь часов вечера. Стоимость сеанса шестьдесят тысяч. Он порекомендовал мне придти немного пораньше, взять с собой коврик. На этом мы распрощались. Я даже себе не могла бы четко объяснить, зачем я туда иду. Верю ли я в переселение душ? Не знаю…

Может, я просто хочу узнать себя получше? Куда уж лучше… Кого ты еще знаешь так же хорошо? Никого. Или в тебе есть то, о чем ты не догадываешься? Наверняка. Если судить по моему поведению во время развода, есть во мне бездна чего-то, что я не умею контролировать. Существует черная дыра подсознания, где происходит абсолютно все, происходит, но никак не учитывается мной. Почему бы и в самом деле не постараться проникнуть за пелену подсознания, не заглянуть в эту бездну. Высоты я не боюсь, надоело мне бояться.

Штатный психолог физкультурного диспансера оказался худеньким мальчиком, одних со мной лет, белый халатик, очечки, усики торчали зубной щеточкой. Звали его Павел Николаевич.

— Самое главное, чем мне нравится этот метод, — рассказывал он мне, — нет зависимости пациента от врача. Наоборот, эта зависимость исчезает.

Меня это вполне устраивало. Попадать ни к кому в зависимость я не собиралась.

— Суть проста, — продолжал он. — Вы ложитесь на коврик… Видели в коридоре людей? Все они пришли на курсы, так что одна вы не будете, не волнуйтесь. Звучит незнакомая музыка, вы стараетесь дышать как можно чаще и как можно глубже. При этом стараетесь максимально расслабиться. Если что, я буду рядом. Противопоказаний мало, но они есть Надеюсь, у вас нет злокачественных опухолей и порока сердца. Нет? Замечательно.

Собравшаяся группа была очень разнородна — несколько детей, подростки, взрослые, всего человек десять. Психолог провел нас в небольшую комнату, в которой прямо на полу стоял магнитофон и громадные колонки. Мы расстелили коврики, сели на них, неуверенно переглядываясь между собой. Психолог еще раз объяснил, что нужно делать, потом выключил верхний свет, оставил включенным небольшой светильник и включил музыку. Мы дружно стали хватать ртом воздух. Я сразу поняла, что у меня ничего не получиться, отвлечься от пыхтящих радом соседей невозможно. Но я ведь пришла сюда с определенной целью, а значит должна хотя бы постараться достичь ее. Я дышала, дышала, дышала… И вдруг поняла, что дышать больше не нужно, не хочется, устала. Это ощущение длилось вечно. Я лежала, не двигаясь, и не дышала очень долго, почти бесконечно, тело вдруг словно наполнилось невесомостью, я словно выплывала из него… Внезапно снова захотелось дышать, я сделала несколько быстрых вдохов-выходов и снова замерла в блаженной нирване чувств, ничего не болело, ничего больше не беспокоило. И, казалось, так может длиться вечно. Но ничто хорошее вечно не длиться — у меня стало сводить сперва руки, потом плечи, потом спину, ноги… больно не было, все тело словно покалывало мелкими, слабыми электрическими разрядами, это ощущение стало распространяться и на голову, на мышцы лица. Я хотела было позвать психолога, но, открыв глаза, обнаружила, что сукин сын ушел куда-то по своим делам. Я мысленно пожала плечами и снова закрыла глаза, я верила, что мое тело меня не подведет. Примерно через двадцать минут психолог бодрыми шагами зашел в комнату и сделал музыку потише. Это было сигналом к тому, что необходимо выйти из состояния транса. К этому времени мне уже надоело и лежать, и дышать, и то, что у меня все сводит. Я открыла глаза и села. Рядом со мной приходили в себя другие. Психолог что-то вещал про снятие блоков, про уровни. Я прислушалась к себе. Странно, но внутри все пело. Я рассмеялась, но никому не показалось это странным — все испытывали то же самое, все улыбались. Только маленький мальчик, который лежал на диване в углу, спокойно спал.

— Это у него обычная реакция, — сказал психолог и осторожно разбудил ребенка.

Как объяснил нам Павел Николаевич, все мы, то есть большинство из нас, потому что для некоторых это занятие было не первым, проходили начальный уровень, позже, когда решатся психологические проблемы, накопившиеся за жизнь, и снимутся все мышечные блоки, мы должны были выйти на некий «трансцендентальный» уровень, на уровень подсознания. Именно на этом уроне можно было увидеть свои предыдущие жизни, вспомнить то, что было раньше с твоей душой и все такое прочее. Об этом Павел Николаевич говорил как-то не особо внятно. Было ясно одно — что у каждого, так сказать, свой путь в этом темном лабиринте.