Сладкая песнь Каэтаны - Пиньон Нелида. Страница 85

– Могу я участвовать в торжестве? – позволил себе пошутить Полидоро.

Каэтана брала подаваемые ей предметы с благоговением. Они все были из эпохи дядюшки Веспасиано. Дядюшка отличался странными верованиями: в последние минуты перед выходом на сцену он верил, что на сцене независимо от слов, которые ему предстояло произнести, существовал некий мир вне времени и пространства, способный, однако, предоставлять словам и жестам единственную возможность вызвать к жизни бурные чувства без названия, несовместимые с удручающими бесцветными буднями, в которых живет большинство людей.

– Театр полон? – От беспокойства Каэтана внезапно помолодела.

Полидоро восхитился красотой, восстановленной под воздействием искусства.

– Нет ни одного свободного кресла, – соврал Полидоро, уверенный, что все не преминут прийти в этот великий вечер.

– Это хорошо. Только искусство противостоит посредственности, – пробормотала Каэтана как бы про себя. И, сделав величественный жест, приказала: – Поторопись, Балиньо, пора тебе занять свое место у радиолы дядюшки Веспасиано.

Балиньо нес под мышкой пластинки, еще накануне очищенные от пыли. Он готов был защитить их от любого бандита и выглядел совершенно уверенным в себе.

– Я вернусь после первого акта.

Оставшись наедине с Каэтаной, Полидоро вздохнул.

– Ты будешь моей после спектакля?

Он не принял во внимание, что перед премьерой каждый артист нервничает.

Каэтана рассеянно разглядывала себя в зеркале.

– Я – как тореадор, который молится Пресвятой Деве, перед тем как схватиться с быком.

Посмотрела на фотографию Каллас, чтобы еще раз войти в ее образ.

– А моя Пресвятая Дева – Каллас, – взволнованно сказала она.

На фотографии греческая певица была в черном, как подобает трагическим героиням. Каэтана начала тренироваться, быстро открывая и закрывая рот. Так она сумеет убедить публику, что это она поет голосом Каллас, доносящимся из динамика старенькой радиолы.

– Никто не усомнится, что отныне мое искусство навеки связано с искусством Каллас!

В дверях вырос Виржилио в роли режиссера.

– Внимание, сейчас начинаем!

Полидоро поправил галстук-бабочку. Как любовник примадонны он будет возбуждать интерес публики.

– Слушай оркестр! – Каэтана прижала руки к груди, опасаясь, как бы не пропустить знакомые аккорды.

– Это «Травиата», да? – Пользуясь крайним волнением актрисы, Полидоро хищно вдохнул ее запах. – Ты счастлива, Каэтана?

Актриса отправилась к выходу на сцену, позабыв о Полидоро. Занавес раскроется, как только Балиньо сменит пластинку.

– Настал мой час! – сказала Каэтана, ласково глядя на Полидоро.

Он погладил ее по щекам, с грустью думая о том, что мечты сбываются, а после них остается лишь пустота в груди. Каэтана, слегка наклонив голову, приняла его ласку.

– Скажи, что ты будешь моей, – шепнул он ей на ухо.

Не поддаваясь мечте, покрытой таинственной патиной долгих лет, Каэтана улыбнулась.

– После триумфа могу быть чьей угодно. Выпрямив стан, направилась на сцену, но дорогу ей преградила Джоконда. Каэтана сначала смутилась, но быстро оправилась и сосредоточила все свое внимание на музыке.

Сидя в кресле, Полидоро гордился тем, что привлекает всеобщее внимание. Увидел, как раскрылся занавес, показав участников спектакля. Исполнители в ярких нарядах бодро суетились, старались заставить публику вообразить даже тех персонажей, которых на сцене не было. Импровизированные костюмы шуршали от беспорядочных движений. Каэтана весьма естественно выступила вперед. Она обмахивалась веером на великосветский манер, что, по замыслу, должно было перенести зрителей из Триндаде в Париж.

Публика, исключительно мужского пола, зааплодировала Каэтане, та поклонилась.

Среди аплодисментов чей-то неистовый фальцет выкрикнул:

– Да здравствует Бразилия, троекратный чемпион мира!

Кто-то насмешливо подхватил:

– Бис!

– Зачем «бис», если она еще не начала петь? – пробормотал Полидоро.

Голоса хора, слышавшиеся из радиолы под управлением Балиньо, потонули в смехе и гаме.

В нужный момент Каэтана, стоя в окружении свиты, стала изображать, будто поет. Джоконда в роли Флоры вертелась возле подруги, осыпала ее утрированными ласками. Ей тоже хотелось привлечь все взгляды. Скоро будет сцена тоста, предлагаемого любовником Виолетты. Эрнесто в роли Альфреда будет иметь удовольствие публично изъясниться в любви, о которой мечтал долгими вечерами в аптеке «Здоровый дух».

Полидоро облегченно вздохнул. Кроме того что он победил Додо на удачно выбранном поле боя, он еще навсегда связал ей руки. Теперь он сможет праздновать двойную победу, победу Каэтаны и Бразилии. Для него жизнь пришла в порядок.

Судья дал свисток к началу игры в три часа дня. Царила уверенность, что бразильская команда в мексиканской столице в это июньское воскресенье победит.

Полидоро взглянул на часы. Он не спал. Со вчерашнего вечера, после того, что случилось в «Ирисе», избегал семьи и друзей, точно преступник. Когда хотелось пить, ехал на машине на фазенду Суспиро, где не боялся показаться смешным и услышать безжалостный хохот. Как только ставил чашку из-под воды или кофе на край раковины, спешил вернуться в город. Фары автомобиля высвечивали дорогу, но не развеивали мрак в его душе.

В Триндаде его подбодряла надежда, что Каэтана после своего исчезновения снова окажется в «Ирисе» или на шестом этаже «Паласа».

При лунном свете он выезжал на площадь, осматривал вход в гостиницу и улицу, укрываясь за бюстами Алвесов старших поколений. Бронзовые Эузебио и Жоакин будили в нем горькие воспоминания. По их примеру он мог стать третьим в этом ряду, который грозил никогда не кончиться.

Когда игра закончилась победой Бразилии, в городе начался невиданный карнавал, захлестнувший все улицы.

Стоял такой шум, что Полидоро уже не мог оставаться незамеченным на площади и поспешно стал искать другого убежища.

Поля шляпы скрывали его лицо. Он поехал к вокзалу: для его безутешной души здание вокзала будет хорошим местом отдохновения.

Полуоткрытая дверь явно была взломана. Какой-нибудь жулик или бродяга в поисках прибежища от полиции успел раньше его. Полидоро вошел с опаской: боялся, не подкарауливает ли его Нарсисо, чтобы разрядить револьвер. Или Додо ждет с кухонным ножом, чтобы выполнить давнишнюю угрозу и отхватить ему мужские принадлежности, из-за которых страдала честь.

Когда переступил порог, что-то шмякнулось о его грудь. Как будто Рише снова бросился на него, желая отбить у соперника Каэтану. Однако не было ни резкой боли, ни кровоточащей раны.

– Выходи из засады, Нарсисо! Выйди один на один, чертов трус! Нам надо посчитаться, – сказал Полидоро, увидев на земле угодивший ему в грудь банан.

Гулкое, почти эпическое эхо усилило грозный тон его речи. Теперь ему хотелось проявить себя настоящим мужчиной. Он готов был встретить коварного врага лицом к лицу и так развеять тоску после бессонной ночи. В эту минуту он понимал значение войны в жизни народов, понимал старания генералов раздувать конфликты, чтобы снять напряженность и облегчить всеобщие страдания после крушения иллюзий.

Любовь – эта западня – лишила его напористости. От страсти к Каэтане душа его размягчилась. И здесь, в пропахшем мочой здании вокзала, он признавал, что в последние годы мужчиной в доме стала Додо, и, конечно, у нее были основания жаловаться.

Нарсисо не пожелал выйти на открытый бой. Полидоро, точно самурай, крутился во все стороны, дабы не подставить врагу спину. И тут услышал шум на платформе. Значит, Нарсисо решился на поединок.

– Что вы здесь делаете? – ужаснулся Полидоро, не в силах понять, как здесь оказались Джоконда и Три Грации.

– Кто пришел первым, тот и вправе задавать вопросы. Скажите-ка, зачем вы нарушили наше уединение? Зачем вторглись в наше убежище?

Женщины брели, спотыкаясь и держась за руки. Каждая боялась остаться одна. На них еще были театральные костюмы, словно они ждали, что вот-вот их снова пригласят на сцену. На вокзале у них исчез лихорадочный озноб вчерашней премьеры, им не хватало голоса Каллас, который начал им нравиться.