Мумия - Столяров Андрей Михайлович. Страница 18

И, однако, как вели себя в ту ночь москвичи, я могу лишь догадываться. Думаю, что меня, например, как, впрочем, и многих других, спас Герчик. Мне не удалось установить, что он делал вечером третьего октября, где метался и как на него сошло такое важное озарение. Весь период с момента выхода его из дома и до появления в Кремле скрыт во мраке. Может быть, он уже тогда твердо знал, что следует сделать и, добравшись на двух трамваях, скажем, до Лосиноостровской, сам похожий на мертвеца, бегал по пустынному парку, торопливо чиркая спичками и проклиная свои скудные знания, полученные в институте. Я напоминаю, что образование у него было чисто техническое. А, быть может, озарение сошло на него значительно позже, и сначала он, как и другие, ринулся к зданию Моссовета и лишь там, почувствовав запах земли, понял, что сейчас требуется. Кстати, неподалеку от Моссовета расположен тощенький садик. Это тоже зацепка, и, на мой взгляд, очень существенная. Вполне вероятно, что Герчик вооружился именно там. Во всяком случае, в одном ему повезло. Мумии, как я догадываюсь, трудно было «вычислить» отдельного человека. Вероятно, угрозу, исходящую от него, она действительно ощущала, но никак не могла привязать ее к конкретной личности. Для нее он был серым безликим созданием, затерянным в недрах московского муравейника, и внезапные ослабления парализующего влияния некробиоза, были связаны, видимо, именно с попытками нащупать Герчика. Так бывает: что-то болит внутри, а где — непонятно. Он как бы стягивал внимание Мумии на себя, освобождая других, дергал некие нити, срывая загробную паутину. В результате покрывало смерти оказалось с прорехами, и, наверное, только потому я сейчас пишу эти строки.

Я не помню, как оказался в Кремле. Лишь кошмарной неразберихой той бурной октябрьской ночи, всеобщей сумятицей, растерянностью, параличом ответственных лиц можно объяснить, что я пробился в якобы особо охраняемую правительственную зону. Кремль, конечно, должен был быть блокирован и надежно прикрыт спецчастями. Это первая заповедь любой кризисной ситуации. На деле же я спокойно прошел пост охраны в Боровицких воротах: гладкие, как у манекенов, безмятежные лица солдат, капитан, встряхивающий головой, словно лошадь. Документов у меня не спросили. В самом же Кремле поражала громадная неправдоподобная тишина. Будто все находилось под куполом, не пропускающим звуков. Видно было пронзительно, несмотря на скудное освещение. Всякая деталь была точно специально очерчена: пепельная в шелухе серой луковицы колокольня Ивана Великого, Дом Советов, словно картонный, вырезанный, склеенный и покрашенный, зубчатые отгораживающие от мира багровые кремлевские стены. Видна была каждая только еще намечающаяся трещинка в корке асфальта, пыльный камешек, травинки у стока канализации. И вот в этой безжизненной, как вчерашний день, пронзительности и тишине, совершенно беззвучные, но слышимые как бы внутри мозга, порождая ветер, который, кстати, тоже внешне не ощущался, колотились, звеня на тысячу голосов, красные колокола.

Я не преувеличиваю, они были именно красные — из запекшейся крови, прокаленные в пламени сатанинского горна, твердые, звонкие, поющие с нечеловеческой силой. Я их не видел, но эта яркая краснота отпечатывалась в сознании. И одновременно, по-видимому, разбуженные кровяным благовестом, раздвигая тюльпаны, вздрагивающие и осыпающиеся до пестиков, как кошмар, прорастали жилистые стебли чертополоха — лопались черные почки, бритвенной остротой распарывали воздух шипы. В горле у меня была железная судорога. Уже позже, один их моих ученых коллег-приятелей, человек, надо сказать, заслуживающий всяческого доверия, говорил, что как раз в этот день он по семейным делам находился во Пскове, и там тоже после полуночи яростно зазвонили красные колокола.

Точно мышь от рева сирены, я метнулся в первую попавшуюся дверь, пробежал по длинному коридору с дежурной лампой над входом, повернул, пробежал по другому коридору, свернул еще раз и, наверное, движимый каким-то шестым спасительным чувством, оказался в комнате, освещенной матовыми плафонами, и с громадным облегчением увидел там застланный пластиковой штабной картой стол, мониторы и откинувшегося на стуле невозмутимого Гришу Рогожина.

Кроме него в помещении находилось еще несколько человек: крепенький, как боровичок, коренастый, стриженный под бобрик полковник, некто в штатском с клочковатой, вздыбленной, словно пух, седой шевелюрой (на секунду мне показалось, что это лично Б. Н., но нет, лицо хоть и было сходного типа, но все же другое) и какие-то двое — в солдатской форме, каждый с наушником у правого уха, видимо, операторы, вглядывающиеся в серебристую зыбь экранов.

Это, вероятно, была так называемая «комната связи», личное оперативное управление, штабное подразделение Президента — на другом столе возвышалась рация с лапчатой решеткой антенны, а вокруг нее сгрудились необычного вида телефонные аппараты: тоже с усиками антенн, похожие на маленькие броневички.

Странным было лишь то, что никто не обратил на меня внимания. Коренастый полковник вчитывался в калькулятор и, казалось, задумался. Клочковатый седой человек сдавливал левой рукой мочку уха. Операторы прилипли к экранам, сутуля спины. А сам Гриша Рогожин сидел, будто проглотив кол, неестественно выпрямленный, высоко подняв брови. Позади него находился книжный шкаф, встроенный в стену, и в стекле я улавливал идеальный белый жесткий воротничок рубашки, а над ним — полоску шеи, как брюшко рыбы. Рассекала грудь полоска трехцветного «российского» галстука.

Он меня словно не воспринимал.

— Григорий!.. — шепотом сказал я.

Тогда Гриша Рогожин вздрогнул, точно проснувшись, и, как вылезший из воды купальщик, затряс головой. Лицо у него стало осмысленным.

— Это вы, Александр Михайлович? Откуда вы здесь?..

Остальные тоже зашевелились, словно включенные. Операторы хором доложили: «Связи нет!» Клочковатый седой человек, оттолкнувшись на стуле, выставил перед собой пистолет. А полковник, хоть оружия доставать не стал, посмотрел на меня точно сквозь прорезь прицела, и зрачки его, поймавшие цель, резко сузились: «Кто это? (Рогожин наскоро объяснил) Депутат? Ну пусть будет депутат. И что там, в городе?..» — Выслушал меня довольно-таки невнимательно, пробурчал, ни к кому особо не обращаясь: «Значит, обстановка прежняя». Повернулся к Грише и постучал ногтем по наручным электронным часам.