Торопун-Карапун и тайны моего детства - Балл Георгий Александрович. Страница 13
МЫ РАССТАЕМСЯ С ОСЛИКОМ
Рано утром, когда еще только светало, из дома шумной компанией вывалились медузы, рыбки и Морской Конек.
— Ну чего? Давайте прощаться, — сказал Морской Конек.
Рыбка-губан все притопывала и пришлепывала хвостиком.
— Приезжайте еще, дорогие гости, — говорила она. — Попоем вместе. Ох и певуньи у нас есть, прямо заслушаешься! Это медузы не поют, больше поесть любят, а рыбкито ох как славно поют!
— А у нас тоже в деревне… Э-э-э-ха-ха! — смеялась Ложка. Три-та-тушки, три-та-та! И-и-их!
— Собирайтесь! Собирайтесь! — торопил Морской Конек. — Дорога не ближняя.
— Да ты погоди! — смеялась Ложка. — Не суетись ты, господи боже мой!
Ослик тоже вышел нас провожать. Торопун-Карапун подошел к нему.
— Если что будет нужно, — сказал он, — мы всегда поможем.
Ослик кивнул.
— Все будет хорошо, — сказал Торопун-Карапун. — Теперь тебя никто не посмеет обидеть.
— Садитесь! Садитесь! — торопил Морской Конек. — А я сзади поскачу.
У порога ждали длинномордые рыбы-тунцы.
Мы уселись верхом на тунцов. Я успел погладить упрямого Ослика. Шерстка у него была мягкой и теплой.
— Как хорошо, что мы встретились. Ослик! — шепнул я. — Мы тебя не забудем!
— Я тебя тоже. И Торопуна, — сказал Ослик.
Мимо меня промчались Торопун-Карапун, Цыпленок, Солдатик и Ложка. Мой тунец рванулся вслед за ними.
Дорогу нам показывала Рыбка-кормчий. Мы быстро уходили все глубже в море. Еще только светало, а мы летели в темноту, будто назад — в ночь. Ложка, ехавшая впереди меня, оглянулась и крикнула:
— А ничего погуляли! Губан этот здорово отплясывал! — она засмеялась. — «Березничек кустовой, осинничек листовой…»
Я сильнее сжал коленями своего тунца. Тунец рванулся вперед, обогнал Ложку, Солдатика и стал приближаться к большому тунцу Торопуна-Карапуна. Торопун-Карапун заметил это слишком поздно. Я вырвался вперед.
— Догоняй! — крикнул я.
Мне стало весело. Глаза Торопуна-Карапуна заблестели.
— Алеро! Алеро! — крикнул он на языке, который только что придумал.
И тунец его понял. И прибавил скорость. И начались гонки.
Дж-ж-ж-жжжих! — это в вихре промчался мимо меня Солдатик.
— Ха-ха! Счастливо оставаться! — мимо пронеслась Ложка, обдав меня волной.
Дж-ж-жх-жих! — промчался мимо меня Торопун-Карапун.
— Эй-эй! Поднажми! — подбадривал я своего тунца.
Но что это? Меня обгонял Цыпленок. Даже Цыпленок обгонял меня.
— Э-эй! Прибавь хоть чуточку скорости! Мы ведь почти ползем!
Мой тунец все отставал и отставал. И я понял. Я вдруг понял: ведь я тяжелее их! Ведь я дяденька. И мне ли угнаться за ними…
— Тише! Прошу вас, потише! — простонал, задыхаясь, Морской Конек. Он с трудом поспевал за нами.
— Действительно, зачем нам спешить? — сказал я, притормаживая своего тунца. — А далеко ли еще до городка?
— До ночи не успеем, — сказал Морской Конек. — Придется переночевать в пути.
В ГЛУХОМ ЛЕСУ
Мы мчались на своих тунцах в полной тишине. В поле, мимо которого мы ехали, беззвучно покачивались водоросли. Неподалеку был лес, но оттуда не слышно было птиц.
— Глуховато у вас, — сказал я Морскому Коньку, невольно переходя на шепот.
— Такое время года.
В этих лесах, подумал я, нет рыжих белочек. Они не раскачиваются на ветках, не строят домиков, не собирают шишек. Зайцы не оставляют следов на дорожках. Потому что нет зайцев в этих лесах, нет птиц. Вот и тихо.
Мы проехали мимо деревни, где жили морские звезды. Но и здесь не слышалось ни звука. Звезды молча открывали двери своих маленьких домов и удивленно смотрели нам вслед.
Сразу за деревней дорога свернула к болоту — бесконечному и унылому. Впереди виднелась черная туча. Мой тунец сильно отстал.
— Эй! Подождите-е-е! — крикнул я.
И эхо глухо ответило:
«Ите… ите…»
Двигался я совсем уж медленно. Хвост моего тунца вяз в черной трясине. Дороги не было видно…
— Не отставайте! — прохрипел Морской Конек.
Говорить мне было трудно, и я только молча кивнул.
— Поднажмите еще немножко, — сипел Морской Конек. — Они нас подождут.
И правда, скоро я увидел Торопуна-Карапуна. Он сидел на своем тунце и ждал. «Какой заботливый наш капитан, — подумал я. — С таким не пропадешь».
Когда мы остановились, было уж совсем темно. Над лесом поднялась рыба-луна.
— Тут недалеко тропинка, — сказал Морской Конек. — Она ведет в ущелье. А там речка, пресная вода. Можно напиться вдосталь и отдохнуть. Только туда очень страшно спускаться.
— Как это — страшно? — удивился Торопун-Карапун. — Раз надо, значит, спустимся.
Мы отпустили своих тунцов, они махнули нам хвостами и поплыли назад, а мы все заскользили по тропинке вниз и скользили все быстрее и быстрее, пока не полетели куда-то в темноту и шлепнулись на что-то мягкое.
— Приехали! — сказал Морской Конек.
При свете рыбы-луны мы увидели, что находимся на полянке среди белых цветов. Одних только белых цветов. И вдруг что-то знакомое, страшно знакомое пахнуло на меня из моего детства. Я задрожал от волнения.
— Здесь, здесь! — закричал я. — Я помню эту поляну…
МЕШОК СО СТРАХАМИ
— Я помню эту поляну, — закричал я, — и эти белые цветы!
В то давнее, давнее время — это было еще задолго до войны — я жил в маленьком городке. Городок наш был такой маленький, что каждое утро кузнечики будили его своим звоном. Просыпаясь, я тут же бежал через овраг к старой колокольне. Крыша на колокольне была наполовину сорвана. И когда дул ветер, железо на крыше скрипело и стучало. На камнях разрушенной ограды росла трава.
В то лето было очень жарко. Я жил тогда у бабушки на самом краю города. По оврагу можно было выйти к кладбищу. Но я никогда не ходил — боялся. А ночами иногда шумели ливни. И мы плохо спали. Где-то рядом хлопало, и я догадывался, что, наверно, моя бабушка тоже боится. Самое страшное — это филин. Он жил на кладбище и прилетал оттуда. Садился на забор возле нашего дома и ухал.
«Бабушка, — шептал я, — я боюсь…»
Я забирался к ней в постель, а она гладила меня, приговаривая:
«Ну чего ты… Поспи до кузнечиков».
Но я не спал. Я всматривался в темноту, пока не уставали глаза. Было тихо. Ни один звук не нарушал тишины. Но я-то знал, что на кладбище, неподалеку от нас, есть черный дом с одним окном. Спиной к двери, скрючившись, сидит сам хозяин дома в очках на крючковатом носу и старыми, жилистыми руками перелистывает железные, ржавые страницы книга, и они стучат и скрипят, стучат и скрипят. А когда поднимается луна и желтый ее свет проникает в окошко, старик с треском захлопывает книгу и страшно так вздыхает: «Ух! Ух!» Я знал, кто этот старик. Филин. Он полетит к нашему дому.
«Бабушка! — звал я. — Бабушка!»
Однажды утром бабушка принесла мне большой холщовый мешок. Мешок хранил запах зерна и пыли.
«Вот, — сказала бабушка. — Спрячь в него все свои страхи».
«А скрипучие можно?»
«Все страхи спрячь: и ползучие, и летучие, и скрипучие тоже… Вот тебе завязочка. — И бабушка протянула мне толстую веревку. — Завяжи покрепче. Чтоб ни один страх не убежал».
Ночью я не спал.
Трам-чам! Трам-чам!..
Это калитка проскрипела или кто-то еще. Я схватил мешок и спрятал в него скрип.
«Ам-м-м! Бегурчимбо! Бегурчимбо! И у-уч-ч!» — раздался в саду чей-то крик.
И его я тоже спрятал в мешок.
«Ха-ха-ха! Мяо-ох-ох! Охо-хо-хо!»
Я держал мешок, и руки у меня дрожали.
«Ух-ух!.. Ух-ух!..»
Это филин стонет. Я спрятал и его сгон. Мешок сразу стал тяжелым. Я взвалил мешок на плечи и вышел из дома. Я хотел его закопать в огороде. Но это было слишком близко от дома. И я решил унести подальше.