Пока нормально - Шмидт Гэри. Страница 40

Знаю. Вы можете решить, что он снова стал таким же, как раньше. Но если бы вы там были, то увидели бы, что он сказал это с улыбкой.

А я, между прочим, и правда через два шага промок до коленей. И если бы снег не перестал, и не вышло солнце, и небо над вершинами гор не поголубело, я запросто мог бы на все плюнуть и вернуться домой. Но я не плюнул. Как обычно, выпил в «Спайсерс дели» горячего шоколаду и взялся за санки, и миссис Мейсон уже ждала меня с горячим молоком, и я его одолел. У мистера Лефлера разболталась дверца шкафа, а на лестнице в подвал надо было сменить лампочку, а у книжной полки треснуло стекло и я должен был вынуть его очень-очень осторожно: сам он не мог, потому что у него руки слишком дрожат.

Миссис Догерти проследила, чтобы манная каша к моему приходу не остыла, а еще, заявила она, у нее есть для меня редкое лакомство. Это оказались бананы.

За всю историю мира бананы ни разу не были редким лакомством.

Потом я отправился к миссис Уиндермир, где – я знал – уже варился для меня кофе.

Даже если вам очень холодно и мокро, мысль о том, что где-то варится для вас черный кофе, здорово помогает.

Но пока я туда добрался, я успел промокнуть и замерзнуть как следует. До самых костей. И хотя на мне была серая вязаная шапочка мистера Лефлера – которую я надел только потому, что Лил нравилось, как я в ней выгляжу, – уши у меня все равно отваливались от холода.

Думаю, вы можете себе представить, что сказал бы Лукас, если бы я ему пожаловался. Но теперь он сказал бы это с улыбкой.

У миссис Уиндермир и правда варился кофе, и в кухне было тепло-тепло – я вошел, и меня сразу как будто одеялом накрыло. Я слышал, как миссис Уиндермир стучит на машинке, – может быть, там, под ее пальцами, Джейн Эйр сейчас влюблялась в мистера Рочестера, – так что я разложил продукты по местам, взял из шкафчика две чашки, налил туда кофе и понес к ней в кабинет. Я открыл дверь, поставил одну чашку рядом с миссис Уиндермир – видно было, как кофе сразу задрожал под стук клавиш, – а сам сел на стул и начал прихлебывать из своей. Когда она подняла на меня глаза, я уже успел выпить почти половину.

– Джейн Эйр влюбляется в мистера Рочестера, – сказала она.

Видите?

– Но я не очень понимаю, как показать это на сцене.

– Ну, – ответил я, – он мог бы сидеть за столом и рисовать что-нибудь.

– Рисовать?

– А она подходит сзади и видит, что он рисует, и ей кажется, что у него здорово получается.

– А дальше что?

– Не знаю. – Я пожал плечами. – Он не может придумать, что ей ответить.

– А если он пригласит ее порисовать вместе?

– Это можно, – сказал я.

Миссис Уиндермир кивнула, а потом быстро повернулась к машинке и стала колошматить по клавишам. Ее руки метались над ними, как качурки на ветру.

Я стал прихлебывать кофе дальше, пока не допил его совсем. Тогда я поднялся и обошел вокруг стола – того, который был завален книгами. Он был завален ими и раньше и, наверное, всегда будет завален. Но кое-что все-таки изменилось: теперь я мог их прочитать. Не то чтобы я хотел прочитать именно эти книги, но если бы захотел, то прочитал бы, – и это было самое главное. Думаете, я вру?

Но мне трудно было себе представить, чтобы кто-нибудь захотел прочитать эти «Либретто великих опер» – сразу глаза слипаются. «Жизнь Верди» – смотришь и зеваешь. «Аку-аку» [10] – как будто кто-то чихнул. «История Старой Южной церкви в Бостоне» – прямо с ног валит. От таких книг кто угодно заснет мертвым сном, и никакой черный кофе не поможет.

Я поднял «Аку-аку» и посмотрел, что лежит под ней.

«Автобиография Аарона Копленда. Рукописное издание».

Я прочитал снова.

«Автобиография Аарона Копленда. Рукописное издание».

Я взял книгу. Миссис Уиндермир все печатала.

Я раскрыл книгу. Под ее обложкой был приклеен листок с нотами, написанными от руки. Их я прочитать не мог. Может, когда-нибудь потом смогу.

Миссис Уиндермир перестала печатать.

– Что это у тебя за книга? – спросила она.

– Аарон Копленд, – сказал я. – Это который музыку пишет.

– Ты хочешь сказать, пытается писать, – поправила она.

Я посмотрел на нее.

– Тощий Посыльный, ты говоришь с женщиной преклонных лет, которая считает, что после того, как Людвиг ван Бетховен закончил свою Девятую симфонию, в мире было написано очень немного приличной музыки. – Она снова повернулась к машинке, и ее руки опять заметались над клавишами.

– Тогда зачем вам эта книжка? – спросил я.

Руки миссис Уиндермир продолжали метаться.

– Мой муж любил собирать необычные книги. В этой есть страница коплендовской музыки, написанная им собственноручно. Но ни он, ни я так ее и не прочли. Я – потому что никогда и не хотела, а он потому… потому что не успел. – Ее руки опустились.

– Миссис Уиндермир, – сказал я.

– Не доводи старуху до слез. Какое мороженое я заказала?

– Ванильно-вишневое, – сказал я.

Она встала.

– Пойдем попробуем.

– Миссис Уиндермир, – сказал я, – если вам не очень нужна эта книга, она бы мне пригодилась.

Она посмотрела на меня.

– Тебе нравится Копленд?

– Да, но я не для себя.

Она посмотрела на меня как-то искоса.

– Что это у тебя на уме, а? – спросила она.

И я ей рассказал.

Миссис Уиндермир улыбнулась. Почти как моя мать, что меня слегка удивило.

– Похоже, бог вдохновения сложил крылья и на твоем столе, – сказала она. Потом взяла книгу, поднесла к губам и тихонько поцеловала. Это не было странно. Это было прекрасно. Потом она протянула ее обратно мне. – Нечего ей лежать тут и собирать пыль, – сказала она, и мы вместе пошли на кухню пробовать ванильно-вишневое мороженое.

Всю дорогу домой я нес «Автобиографию Аарона Копленда. Рукописное издание» под курткой Джо Пепитона, чтобы с ней ничего не случилось. А когда добрался до библиотеки, показал ее Лил и все объяснил. Но мистеру Пауэллу я ее не показал.

– Мистер Свитек, – сказал мистер Пауэлл, – я, пожалуй, не против того, чтобы твои качурки чуть-чуть улыбались. Но они же ухмыляются до самых ушей!

– Наверное, – ответил я.

Он посмотрел на меня.

– Примерно так же, как ты сейчас, – сказал он.

– Ага, – согласился я.

Мистер Пауэлл посмотрел на Лил.

– И вы тоже, юная леди.

Лил фыркнула. Потом покосилась на меня, и ее разобрало еще сильнее. Меня тоже.

Потом Лил подошла ко мне посмотреть, что я рисую. Посмотрела, а потом опустила свою руку на мою, около локтя, и пожала ее.

Знаете, что при этом чувствуешь?

– По-моему, вы оба от меня что-то скрываете, – сказал мистер Пауэлл.

Лил пожала мою руку еще раз.

В понедельник я пошел с Джеймсом Расселом к нему домой.

У мистера Рассела играла пластинка с музыкой Аарона Копленда. Ну разве не чудеса?

Миссис Рассел усадила нас за стол и дала каждому по стакану молока. «А еще у меня есть для вас редкое лакомство», – сказала она. Думаете, я вру? Так и сказала. Я насторожился, потому что вспомнил про то редкое лакомство, которым меня недавно угощали у Догерти, но это не помогло: когда миссис Рассел вернулась, она принесла с собой банановый хлеб. Банановый хлеб! И Джеймс сказал: «А если намазать его джемом?», а миссис Рассел ответила: «Джемом? Но тогда вы не почувствуете вкуса бананов», а Джеймс сказал: «Мам, я терпеть не могу бананы», а она ответила: «Но Дуг наверняка их любит», а я сказал: «Я еще не проголодался после ланча, так что мне хватит молока, спасибо», и тогда миссис Рассел взяла тарелку с банановым хлебом и вдруг засмеялась. Она смеялась и смеялась, пока мистер Рассел не пришел на кухню посмотреть, что у нас тут такого смешного, и она показала ему банановый хлеб, и он сказал: «Терпеть не могу бананы», и мы все засмеялись, а потом миссис Рассел сказала: «Я тоже их терпеть не могу», и вы можете себе представить, как мы все смеялись, пока у нас не полились слезы, и в конце концов миссис Рассел вынесла свой банановый хлеб на улицу, чтобы покрошить его птицам, – «Надеюсь, хоть они любят бананы», – и тогда я показал мистеру Расселу «Автобиографию Аарона Копленда. Рукописное издание», и он перестал смеяться.