Дневник Джанни Урагани - Бертелли Луиджи "Вамба". Страница 10

Вот это было зрелище! Пока огненное колесо крутилось за спиной у доктора, он дрожал и кричал, не понимая, что происходит, Луиза чуть не грохнулась в обморок, гости перепугались… а я веселился от души, пока посреди общей сумятицы папа не схватил меня за ухо и не отволок сюда, ругаясь и подгоняя пинками.

Все так переполошились, как будто я по меньшей мере русский революционер, совершивший покушение на царя!

Но я-то совершенно не собирался посягать на жизнь Коллальто, я просто хотел немного повеселить гостей на свадьбе! И ничего страшного не случилось, будь присутствующие немного посмелее, все бы просто посмеялись и дело с концом.

К сожалению, никто никогда не признаёт благие намерения детей, и вот я тут сижу в темнице, невинная жертва склонности взрослых к преувеличениям, а они держат меня на хлебе и воде, а сами пируют и поедают сладости!

Какой нескончаемый день!

Я слышал шуршание экипажа, который увёз молодожёнов, слышал, как Катерина, убирая посуду, напевает любимую песенку из «Большой дороги» [11]:

Все веселы и довольны, наелись там до отвала, а я сижу тут один на хлебе и воде, и всё из-за того, что я слишком сильно люблю свою сестру и хотел устроить настоящий праздник.

Самое ужасное, что уже вечереет, а у меня нет ни свечи, ни спичек… Мурашки по коже, как представлю, что мне придётся сидеть тут одному в темноте. Теперь я понимаю, как страдал бедный Сильвио Пеллико [12] и другие славные герои-патриоты, подвергавшиеся несправедливым гонениям. Тише! Какой-то шум за дверью… кто-то отпирает замок!

Я спрятался: вдруг это папа пришёл задать мне трёпку. Но это оказалась моя сестра Ада. Я выполз из-под кровати и с радостным воплем бросился к ней на шею, но она шикнула:

– Умоляю, тише, папа скоро вернётся… Если он узнает, что я к тебе заходила, нам несдобровать!.. Вот, это тебе!

Она протянула мне бутерброд с ветчиной и кулёк свадебных конфет.

Я всегда говорил, что Ада лучше всех, и я её очень люблю, потому что она жалеет мальчишек и не лезет к ним с бессмысленными проповедями.

Ещё она принесла мне свечу, коробок спичек и «Чёрного корсара» Сальгари. Хоть что-то… По крайней мере, я смогу почитать и забыть про то, как несправедлива жизнь!

25 октября

Едва взошло солнце.

Я читал всю ночь напролёт. Вот так писатель этот Сальгари! Какие у него романы! Не то что какие-нибудь «Обручённые» [13] с бесконечными нудными описаниями. Здорово быть корсаром! Особенно чёрным!

От всех этих приключений я прямо извёлся, руки так и чешутся совершить подвиг. И пусть мои мучители узнают, на что способен ребёнок, в чьих жилах течёт кровь Чёрного корсара.

Вот я им покажу…

26 октября

Я по-прежнему в своей комнате… но теперь, в довершение всех бед, я ещё и с кровати встать не могу, сил у меня едва хватает на то, чтобы описать вчерашнее приключение.

Я отчётливо помню, как раскроил перочинным ножом простыню на полоски, как связал их вместе, как привязал один конец этой самодельной верёвки к ножке стола и, ухватившись за другой, отважно выпрыгнул в окно.

Но вот что было дальше? Я ударился головой, это точно, но обо что? Кажется, о водосточный жёлоб. И ещё плечом о землю. Наверное, простыня порвалась или отвязалась от столика… Не знаю… В общем, из глаз у меня посыпались искры, а потом наступила темнота.

Когда я открыл глаза, то уже лежал в кровати, а по комнате метался папа. Он рвал на себе волосы и кричал:

– Это просто невыносимо! Невыносимо! Этот мальчишка сведёт меня в могилу! Он меня доконает!

Я хотел попросить у него прощения за то, что разбил голову, но язык меня не слушался…

Потом пришёл доктор, перебинтовал меня и сказал плачущей маме:

– Не беспокойтесь… Эту буйную головушку так просто не разобьёшь.

Но всё равно родители и сёстры весь день не отходили от меня ни на шаг и то и дело спрашивали:

– Как голова?

Никто не решился ругать меня.

Ещё бы! Поняли небось, что я по-своему прав. Если бы папу, который, как все взрослые, любит похвастать, что в детстве всегда был паинькой, заперли на весь день и посадили на хлеб и воду, он бы, наверное, тоже попытался сбежать…

29 октября

Всё складывается лучше некуда.

Доктор оказался прав, меня так просто не возьмёшь – я уже совсем здоров, мало того, теперь все ко мне очень внимательны и милы. Я слышал вчера, как папа говорил маме:

– Надо попробовать обращаться с ним помягче, найти к нему подход…

Похоже, им ужасно стыдно за то, что они так жестоко со мной обращались; сегодня меня даже обещали сводить в цирк на гастроли знаменитого фокусника Моргана.

С нами пойдёт адвокат Маралли, такой бородач в очках, из-за которого домашние постоянно ссорятся: он социалист, и мама его терпеть не может, особенно когда он ругает священников; Ада говорит, что его речи грубоваты для наших приёмов; а папа утверждает, что в глубине души он хороший малый и нужно идти в ногу со временем: Маралли ещё добьётся хорошего положения и наверняка станет депутатом.

30 октября

Я решил: вырасту – стану фокусником. Вчера мне страшно понравилось в цирке. Этот Морган очень ловкий и делал удивительные штуки. Всё представление я не сводил с него глаз, пытаясь раскусить его трюки, но многие оказались слишком сложными. Зато кое-какие фокусы, ей-богу, мне под силу, взять хоть тот с яйцами, или с глотанием шпаги, или тот, когда у дам собирают часы, толкут их в ступке, и – опля! – они исчезают.

Сегодня я как следует порепетирую, а потом устрою представление в гостиной. Билеты буду продавать по два сольдо. Сёстры и остальные зрители увидят мои сногсшибательные фокусы и наконец-то научатся относиться ко мне с уважением.

Я устроил пробное представление в саду. Зрителями были мои друзья Ренцо и Карлуччо, а ещё Фофо и Маринелла из соседнего дома, дети рассеянной синьоры Ольги, которая пишет книги и вечно чем-то занята.

За вход я брал по сольдо с носа.

– Дамы, не будете ли вы так любезны, – произнёс я, – одолжить мне свои золотые часы? Может, вы, синьора?

– У меня нету, – призналась Маринелла. – Могу мамины принести.

Она сбегала домой и вернулась с роскошными золотыми часами.

Я достал ступку, в которой Катерина толчёт миндаль с сахаром для пирожных, бросил туда часы синьоры Ольги и стал прилежно их давить, совсем как Морган. Правда, часы оказались чересчур прочными и в порошок превращаться не хотели, только хрусталь разбился вдребезги.

– Внимание, дамы и господа! – сказал я. – Как видите, часы синьоры Маринеллы теперь не узнать…

– Да уж! – ответили все хором.

– Но мы, – продолжал я, – сейчас сделаем фокус, и они станут как новенькие!

Опля! Я высыпал обломки из ступки в платок, завязал потуже и ловко спрятал узелок в карман. Потом как ни в чём не бывало выудил из-за пазухи другой свёрток: мамины часы в точно таком же платке (я его заранее подготовил). И развернул его: