Тайна Высокого Замка - Каменкович Златослава Борисовна. Страница 30

Слова Гаврилюка, наполненные искренностью, глубокой любовью к человеку, успокоили Дарину и её сына.

Михайло Ковальчук жив и здоров. Он сейчас в Полесье.

О да, сегодня же ему будет послана телеграмма. Пусть приезжает во Львов, где его ждут семья и товарищи.

Нет, нет, денег на телеграмму не нужно. Деньги есть.

Нужна машина, чтобы перебраться на Замковую улицу? Хорошо, машина утром будет.

А как же, он непременно навестит новосёлов! Когда? Чуть попозже, пусть не обижаются, дел по горло! А машина утром подъедет, пусть собирают пожитки.

И ушёл, энергичный, добрый, чуткий, не позволив себя благодарить.

Секретарша вынула из машинки бумажку, которую печатала, встала и, высокая, тонкая, быстро зашла в кабинет.

«Это она…» — теперь окончательно узнал Петрик бывшую буфетчицу из бара «Тибор».

Настроение мальчика сразу омрачилось. Ему стало в горсовете не по себе.

— Уйдём отсюда, мама, — потянул за рукав Петрик.

— Скоро пойдём, сынок.

Из кабинета вышла секретарша. Улыбаясь, протянула Дарине небольшую бумажку.

— Поздравляю вас, товарищ Ковальчукова, поздравляю от всей души. Мы теперь будем почти соседями. Заходите, буду очень рада.

Только день спустя Петрик смог почувствовать, сколько неожиданной и светлой радости таила в себе, казалось бы, самая обыкновенная на вид бумажка.

Наконец-то семья Ковальчуков перестала скитаться по сырым и тёмным подвалам, гдё столько поколений львовских тружеников прожили свои тусклые, безрадостные годы.

Дарина с детьми поселилась в трёх прекрасных, солнечных комнатах в вилле, укрытой плющом.

Ещё три комнаты в этой вилле занимала семья командира Красной Армии, а остальные — пожилая полька, бывшая экономка владельца виллы, крупного предпринимателя, миллионера, бежавшего за границу.

Сбылась заветная мечта Петрика. В их новой квартире имелась белая кафельная ванная комната. И душ. А терраса! Да о такой террасе Петрик и мечтать не мог! Она выходила прямо в сад, где отягощённые плодами ветви яблонь гнулись к самой земле. А в глубине сада, сразу же за красивым фонтаном и бассейном, находилась беседка. И, подумать только, стальные стены беседки были увиты виноградными лозами, а в густой их листве прятались налитые соком тугие гроздья. И, наконец, самое главное — с крыши виллы был виден двор, в котором жил Олесь!

Дважды в этот день Петрик забегал туда, но оба раза мальчика встречал всё тот же небольшой, кстати, весьма таинственный замок, похожий на игрушечный позолоченный бочонок, состоящий из дисков с намеченными на них цифрами!

«Удивительно! А где же дырка для ключа? — думал Петрик, с любопытством разглядывая замок. — Может быть, это и есть тот самый, который открывается без ключа?» Да, Петрик о таких слыхал. Достаточно набрать определённое число, как замок — хлоп! — и откроется!

В пещере Олеся тоже не оказалось. Видно, «пираты» давным-давно покинули своё убежище. Об этом говорили площадка при входе, густо заросшая лопухом и мать-мачехой, валявшиеся в пещере пожелтевшие обрывки газет, клочки рогожи, яичная скорлупа.

«И где мне искать Олеся?» — понурив голову, присел на камень Петрик. Его привыкшие к полумраку глаза неожиданно разглядели кувшин, прикрытый рваной рогожей. Кувшин был с водой. Она оказалась совершенно свежей. Тут же под рогожей Петрик обнаружил свёрнутое одеяло.

«Ого-го! Здесь кто-то прячется…» — вздрогнул Петрик. Сразу стало жутко одному в пещере, и он поспешил покинуть её.

С Олесем Петрик встретился спустя два часа совершенно неожиданно.

Дарина послала сына в бакалейную лавку за солью. И вот на пороге лавки Петрик чуть не сбил с ног Олеся.

— Я не хотел! — виновато попятился назад Петрик.

И хотя во взгляде опущенных глаз друга Петрик угадал немой укор, дружба их оказалась выше обид. Через несколько минут они шагали по улице как ни в чём не бывало.

Ох, сколько обид и унижений испытал Олесь за эти три года от Данька!

— А знаешь, Петрик, теперь выяснилось: его батько — «тайняк». Ну знаешь, сыщиком он был… Тайным полицаем… Ночью у нас в доме такая стрельба поднялась! Милиционеры пришли, чтобы маклера арестовать, а он, гадина, одного убил, другого поранил, а сам на чердак, потом на крышу…

— И убежал?

— Убежал…

— А Данько-пират где?

— Тут он. Встретишь, молчи, ни гу-гу! Точно мы его совсем и не знаем. Плевать на него хотели — и всё!

— Ладно. Олесь, а ты знаешь, он, кажется, прячется в пещере.

— Кто?

— Ну, этот… батько Данька-пирата!

Петрик ошибался. В пещере зачастую прятался сам Данько, который сознавал, что его отец совершал такие злодеяния, за которые не было тому ни пощады, ни снисхождения. А кто знает, пощадят ли жену и детей убийцы? Не зря же мать в ужасе твердила:

— Ох, не миновать мне криминала.

Данько грубо кричал на мать:

— Раскаркалась! Да я сперва ихний горсовет подпалю!

— Тихо, тихо… — испуганно махала руками маклерша, показывая глазами на соседскую квартиру.

— Бывает, что стены уши имеют…

— Да я этого Олеся подвешу вниз головой в пещере!

Однако чуть свет Данько трусливо убегает из дому, слоняясь где-то в центре города, среди сборища довольно тёмных личностей. Иногда он и вовсе не является домой ночевать. И каждое утро, вопреки материнскому запрету, Мироська, питая к брату беспредельную преданность, носит ему в пещеру кувшин воды и всякую всячину.

Два события отвлекли внимание Петрика и его друзей от маклеровских сынков.

Умер отец Ивасика. Умер человек добрый, смелый, сильный. Он учил Олеся ничего не бояться… Быть правдивым, честным, помогать слабым… Много у этого человека было друзей… Суровые, молчаливо-скорбные, они проводили своего товарища в последний путь. И те, кто ещё недавно, с сухим блеском в глазах выдерживал пытки в кровавых застенках дефензивы, сейчас, не пряча своих слёз, плакали над могилой человека, которого так горячо полюбил Олесь.

И ещё один человек с глубочайшей болью переживал эту утрату. То была тётя Оксана.

Кроме Олеся, никто не знал о той ночи, отягощённой муками раскаяния, когда эта женщина вдруг ясно поняла, что дальше так жить, как она живёт, нельзя!

Холодный ветер швырял в окна дождь, смешанный со снегом. Тётя Оксана вернулась домой, как обычно, на извозчике, уставшая, разбитая. Не раздеваясь, она сидела за столом не шевелясь, словно каменная, только слёзы из глаз: кап, кап, кап…

Вот она уронила голову на стол, рыдания сотрясали её плечи, а сквозь рыдания прорывались слова:

— Страшно, страшно так жить… Кругом эти рожи, пьют, шумят… А я… будто иду среди ночи одна… одна по тёмному полю… И на сотни километров нет вокруг ни одного огонька… Ни одного живого существа… Степан… Как мне и сыну ты нужен… Где? В какую тюрьму они упрятали тебя?..

Под натиском душевного смятения голос её ослабел и оборвался. Никогда ещё у тёти, такой гордой и скрытной, не вырывалось подобных признаний, как в тот поворотный миг её жизни…

Через друзей Степана она узнает, что муж заключён во Львовскую тюрьму «Бригидки». И узник даже не подозревает, кто так заботливо носит ему передачи, кто подкупает тюремщиков. А в один летний день, щурясь от дневного света, он выходит на волю.

Не зная, кому он обязан своим неожиданным освобождением, но полагая, что это хитрая уловка врагов, Степан в тот же день покидает город.

Успей бы Оксана ровно в одиннадцать утра быть у ворот «Бригидки», кто знает, возможно, злая судьба не разлучила бы Степана с семьёй ещё на год с лишним. Но случилось так, что у самого городского театра полиция с дубинками напала на демонстрацию бастующих маляров. Краковскую площадь и прилегающие к ней улицы полиция оцепила. Оксана с детьми не смогла пробраться к тюрьме.

Только спустя год, когда Олесь гостил у своего дедушки на Майданских Ставках, за ним туда приехали тётя Оксана и её муж…

Вторым событием, но уже радостным, было поступление Олеся, Петрика и Василька в новую школу, где все — и учителя, и дети, говорили на родном, украинском языке.