Дела и ужасы Жени Осинкиной - Чудакова Мариэтта Омаровна. Страница 44

Так и не решив задачки, сошел Фурсик с эскалатора. А тот дядька, оказывается, не отстал, а все шел и шел рядом с ним. Все объяснял, насколько выгодней для бабки была бы эта дорога. Ну что теперь делать-то? Догонять бабку? Так она уже села, наверно, в вагон и уехала к «Библиотеке». Фурсик не мог понять, чего дядька не отцепляется от него — дел, что ли, своих нет? Уже бубнит что-то не очень понятное.

Вдруг дядька сказал:

— А Дума сегодня не работает.

Сказал с грустью. И Фурсик сразу с каким-то даже облегчением понял, что это просто ненормальный. Он, наверно, и шел-то от Думы — хотел туда, видно, попасть… (Для не москвичей поясним: Государственная Дума России расположена в двух шагах от Театральной площади.) Фурсик ускорил шаг и быстро оторвался от дядьки. Дел — невпроворот. Он знал, что Женя уже подъезжает к Омску и тянуть резину не приходится.

Глава 14. В метро. Руслан

Качало, как в лодке, и кто-то тряс его за плечо. Но не хотелось просыпаться. Во сне подходила мама, склонялась над кроваткой, улыбалась, подтыкая одеяло. Он наконец сел, покачиваясь и поеживаясь со сна. И сразу стало холодно. Правда его кто-то тряс или это приснилось — он так и не понял. С трудом ворочая затекшей шеей, стал осматриваться. Рядом с ним на дерматиновом сиденье было влажное пятно. Он напряг голову. Вялая голова ему подсказала, что это как-то связано с холодом, разливавшимся по телу. Тогда он понял, что он в мокрых брюках. От них-то и шел холод. Но в то же время в брюках сохранялись остатки мокрого тепла. Главное было — не вставать. Тогда последнее тепло исчезнет.

Он все зябко поводил шеей, сам того не замечая, а пассажиры напротив замечали каждое его движение и сурово смотрели на этого грязного и мокрого человека, от которого по всему вагону шел плохой запах.

Никто из них не знал, как мама любила своего Русланчика и, гладя крупные белокурые кудри, приговаривала, бывало: «Ах ты, мой Русик!» Да, вот тоже вопрос — почему волосы-то так потемнели? Как-то, минувшим летом, он увидел себя случайно в зеркале — удивился. И куда делись крупные кольца, которыми в детстве прямо усыпана была его голова, так что женщины останавливались на улице, любуясь, когда мама вела его за ручку в синей матросочке? Вопросы, одни вопросы!

Тем более люди, сидевшие напротив, не знали, что мама и сейчас живет в далеком городе Кержаче и года четыре — а может, все шесть? — ждет от него письма.

Сколько раз собирался до нее доехать, да все время что-то мешало. Вот в прошлом году перед Новым годом уже и билет купил. И поехал на метро к Ярославскому вокзалу. А очнулся почему-то на одной из московских помоек, в снегу. Его разбудила старушка, приговаривавшая: «Замерзнешь, дурак ты эдакой!» Добрая такая была старушенция. Он потом две ночи ночевал в ее теплом подъезде. Она ему лапшу с мясом выносила. И один раз — кофе с молоком.

…Две девочки вбежали в вагон на «Комсомольской» и с размаху сели недалеко от мокрого человека. Но тут же, взглянув на него острым детским взглядом, старшая что-то пошептала младшей, и обе сразу вспорхнули и встали у дверей.

Бывший Руслан понюхал свои руки и тыльной стороной ладони потер глаза. Ему становилось все холоднее. Но вставать с насиженного места и тем более выходить из вагона не хотелось. Тут все же были свои. Его никто не трогал. А на платформе мог появиться милиционер и приказать идти с ним.

Вот парнишка у дальних дверей. Знакомое лицо. Двор в Колодезном переулке. Это его бабка, кажется, выносила еду, и не раз.

Мысли текли трудно и как-то ни к чему не приводили. Впрочем, к этому мокрый человек давно привык.

Глава 15. В Омске. Харон

Топоча по лестнице, Саня и Леша бодро сбежали вниз. Распахнули тяжелые двери, вылетели на улицу. Открыли заднюю дверь джипа, чтобы поднять с пола и вывести связанных. И услышали хриплый, с какими-то совсем особыми, скорее собачьими, чем человечьими завываниями, смех.

Оба одновременно различили в полутьме кузова, что на полу — не два связанных, а один.

Саня направил на него фонарик. Во рту, широко раззявленном, сверкали два полных ряда металлических зубов. Хозяин (а это был он) страшно хохотал, извиваясь на полу, как огромный дождевой червь. В перерывах между взрывами смеха раздавалась чудовищная брань такого состава, какого «афганцам» не приходилось слышать и в рукопашном.

Саня ошарашенно спросил:

— Калуга, ты что-нибудь секешь вобще, а?

— Не понял… — медленно протянул Калуга. Но в следующий же миг соскочил на землю и, не говоря ни слова, кинулся в военкомат. Саня и без слов его понял. Сам же рванул к часовому у военкомата.

— Браток, ты видел — из джипа куда человек побежал?

Тот уже кое-что сообразил и виновато развел руками:

— Да понимаешь — задняя-то дверца мне не видна, а тут еще кореш подошел, закурить попросил — отвлек немного…

А Леша уже сбегал по ступенькам от парадной двери, и за ним топали тяжеленными бутсами двое бойцов. Генерал-майор Пономарев не утратил в своем уютном солнечном кабинете навыка быстрых и решительных действий.

Перемолвившись двумя-тремя словами с растерянным часовым, бойцы, еще громче топоча, разбежались в противоположные стороны.

А Леша снова полез в джип.

Хозяин снова захохотал, лежа на полу связанный. Леша же озирал кузов, пытаясь понять, чем и как смог Харон перерезать веревки.

И Хозяин прекрасно понимал, что ищет захвативший его человек, и от этого хохотал еще громче. Он знал, что песенка этих двух недоумков спета, потому что Харон уже вот-вот добежит до нужного дома по важному адресу. После этого Хозяина очень быстро освободят. А в наручниках по поводу похищения человека окажутся как раз эти двое недоделанных. И в свое время получат здесь, в омском суде, по месту совершения преступления, а совсем не в Москве, откуда они, похоже, прибыли по его душу (кто стукнул — вот вопрос!), от пяти до десяти (есть кому постараться, чтобы было именно десять) лет — поскольку преступление совершено группой лиц по предварительному сговору. Уголовный кодекс Российской Федерации Хозяин знал, хотя и путал иногда с советским. Тот у него было время выучить назубок — в тех самых местах, где оставил он свои зубы. Но прежде — это и заставляло Хозяина хохотать еще пуще — в ментовке им отобьют почки и другие жизненно важные органы. Так что мечтать о свободе им даже будет и незачем. Легче на суд выходить.

Неукротимый характер Хозяина заставил его все-таки выкрикнуть то, что сообщать его конвоирам было, казалось бы, ни к чему. Но удержаться было трудно:

— Зубками, зубками!

Леша, мысль которого умела в аховых ситуациях работать с бешеной скоростью, вмиг понял, как именно освободился Харон. Он тут же представил себе, как сначала, подкатившись к Хозяину, Харон пальцами связанных рук сумел сорвать пластырь с его пасти — Леша выругал себя последними словами за то, что не вогнали они в эту пасть кляп («Тоже мне, интеллигенты паскудные!»). А затем Хозяин, бешено работая своими тридцатью двумя металлическими зубами, перетер или перерезал веревку, которой было обвязано Хароново туловище. И тот, быстро крутясь на полу вокруг собственной оси, размотался сам, а потом уж, освободив руки, распутал себе ноги. Правда, трудно было Леше представить, как в течение нескольких минут можно развязать завязанные им морские узлы. Но когда речь заходит о том, чтобы избежать неминуемой тюрьмы, лишения свободы на много лет — все ускоряется во много раз. Люди, а закоренелые преступники тем более, оказываются способными сделать то, что никогда не сумели бы сделать в обычных условиях.

Через полчаса Хозяин сидел под замком и охраной в самом мрачном помещении военкомата.

Настроение у него было превосходное. Он не сомневался, что задержание его — дело временное, и наслаждался, рисуя в своем испорченном воображении картины будущих издевательств над «афганцами», а также и над предавшим его Часовым. Он хорошо знал, что весь Омск в его руках.