Дела и ужасы Жени Осинкиной - Чудакова Мариэтта Омаровна. Страница 92

Почти все в классе звали ее Майкой, но Степе нравилось ее настоящее имя. Маюнна говорила, что она луораветланка. Это слово Степе тоже нравилось. А Сережка Христофоров, он же Серый, он же Христофор, говорил, что никакая она не луораветланка, а самая обыкновенная чукча. И показывал, растягивая грязными пальцами кожу в уголках своих глаз, какие у Маюнки узкие глаза.

Правда, он не все время это говорил и показывал, а только до того дня, когда Степа позвал его после уроков за амбар.

Это в их поселке было узаконенное место для выяснения отношений. Ну, вроде как в некоторых европейских городах для саммитов. Или — для дипломатических переговоров представителей двух стран по какому-нибудь щекотливому вопросу. Если удается договориться — хорошо. Если нет — приходится иногда применять силу.

Так и тут вышло. Степан, как принято, сначала спросил:

— Будешь дразнить Маюнну?

Раньше перед дуэлью секунданты спрашивали — не благоволят ли господа дуэлянты кончить дело миром, не доводить до стрельбы? Ну, в Эликманаре секундантов на такое дело не приглашают, поэтому Степка сам спросил.

Серый не оценил ситуацию, вошел в штопор и сказал:

— Буду! А тебе что?

После этого Степан так накостылял ему, и еще под конец, как положено, потыкал носом в землю, что Христофор, похоже, совсем забыл слово «чукча». И скоро уже, пожалуй, научится выговаривать трудное слово «луораветланка». Что и требовалось доказать, как говорит на уроках математики Никодимыч.

Тут следует уведомить наших читателей, что Степка драться вообще-то не любил. Но примечательно другое — ведь Христофор точно знал: ничего хорошего нет в том, чтобы дразнить кого угодно его национальностью. Почему же, чтобы вот это свое знание перевести в поведение — то есть не дразнить больше девчонку, — ему надо было обязательно дожидаться, чтоб ему как следует наподдали? Вот этого мы с вами, уважаемые читатели, никогда не узнаем.

Раньше называлось — тайна за семью печатями. А если еще начать думать — почему за семью, а не за шестью и не за четырьмя, то и вовсе с копыт съедешь.

Маюнна по секрету рассказывала Степке, что люди произошли от китов. Первая женщина Hay родила сначала китят. А следующее потомство было уже человеческое. Хотя у Степки была другая концепция происхождения людей, но Маюнну он все равно почему-то слушал с удовольствием. Еще она говорила, что есть очень хороший чукотский писатель Рытхэу. Он писал по-русски, но очень интересно описывал жизнь чукчей. И Маюнна прочитала у него про то, что ей как-то начала рассказывать прабабушка, но мама почему-то не разрешила, — про Лунный Свет.

Там, где жили прабабушка и бабушка Маюнны и где родилась ее мама — на Чукотке, — почти полгода длится светлый полярный день. Зато когда наступает полярная ночь — там самая красота. Когда нет пурги и небо чистое, то от полной луны — вокруг праздничный вид. Лунный свет очень сильный — и он еще увеличивается, когда отражается от слегка обледенелого снега. И детям в это время не рекомендуется долго находиться на улице. Потому что кто подвержен лунному влиянию, может на время, а то и насовсем потерять рассудок. И чукотский писатель Рытхэу написал про чукотского мальчика Умлы, который до восьми лет очень хорошо учился. Но однажды, в яркую лунную ночь, не послушав родителей, долго катался на санках с заснеженного склона Священного холма. И на следующее утро вдруг потерял способность усваивать разные науки и почти утратил речь. Единственное, что у него сохранилось, — это уменье играть в шахматы.

— А потом что с ним было? — спрашивал огорченный Степка.

Этого Маюнна уже не знала.

Еще Степке очень нравилась кухлянка, в которой Маюнна ходила в школу в сильные морозы, сшитая, как она объяснила, из шкур молодых оленей. А на капюшоне вокруг лица — красивый длинный мех россомахи. И этот же мех — по краю рукавов и на подоле. Спереди, на груди — четырехугольный кусок шкуры белого медведя. А на спине — замшевые ленточки с цветными бусинками на конце.

А теперь вернемся в Германию 1933 года, о которой Степка примерно за два месяца упорной работы узнал решительно все. Как? Да очень просто — сидел часами то в школьной, то в сельской библиотеке, а также в Интернете: Степкин дядя, материн младший брат-студент, приехав на каникулы, разрешил ему пользоваться своим ноутбуком. И подключил в их дом Интернет — на вырост, чтобы потом, когда у Степки компьютер появится, он уже был.

А потом произошло чудо — по-другому Степа это про себя не называл. В их поселок приехал председатель правления общественной организации «Винт» (это такое сокращение — ветераны плюс интеллигенция: В-инт). И с ним профессор — член правления. И они провели в их школе письменный конкурс под названием «Русским языком вам говорят!».

Объявили, что конкурс этот по уровню рассчитан на 9 — 11 классы. Но это совсем не проверка знания правил, которые проходят в разных классах. А просто — проверяли, кто как владеет родным языком. Поэтому, сказал председатель правления «Винта», бывший разведчик в афганской войне Мосин, к участию приглашаются все желающие. Можно попробовать свои силы и пятиклассникам, и шестиклассникам. Потому что тут не всегда от возраста зависит. Иногда парень уж бреется давно, а двух слов толком связать не может, только и знает «блин» да «короче».

И Степка — он был в седьмом уже классе — решил попробовать.

Полтора часа сидел — писал ответы. На двадцать шесть, между прочим, разделов. А в каждом — по несколько вопросов.

Например — пояснить значение слов «отнюдь» и «окоем». Или — просклонять в единственном и множественном числе слово «туфли», да еще с ударением.

…Когда итоги подводили, с этими туфлями оборжались.

Несколько девчонок вообще написали: «Единственного числа слова „туфли“ не существует». Ну не потеха? А ведь туфли-то они все-таки еще носят, не совсем перешли на сапоги и кроссовки. Как же это — «не существует»? А если у одной ее туфли каблук сломался?.. Или одна туфля дома куда-то завалилась? Как она про нее скажет-то?.. Ну, Степка выступать, конечно, не стал, только смеялся потихоньку. Там еще одна девчонка — из пятого класса, а кажется, что из третьего, маленькая совсем, — написала, что множественное число — «туфельки». Так Степке это даже понравилось. Такая смешная девчонка.

И вот что непонятно — все ребята как один написали правильно: единственное число — туфля. И ударение правильное поставили, на первом слоге. А девчонки, которые эти самые туфли носят, писали как малахольные — туфель. И даже — туфль. Если же все-таки туфля — то уж ударение ставили на последнем слоге. С чего бы это?

В общем, каждый свою дурь, как мог, показывал.

Слово «отнюдь», например, никто почти не знал. А Степке оно очень хорошо было знакомо. Их учитель истории каждый день его употребляет. Спросит, например, когда Наполеон со своей армией в Россию вошел, а кто-нибудь и ляпнет — «В 1905-м!». А Силантьич ходит по классу, потирает руки, будто ему зябко, и говорит: «Отнюдь!» Все ведь, кто у него учился, это слово слышали сто раз — почему значения-то его не знали? Непонятно.

А про «окоем» Степке двоюродный брат-студент ненароком однажды объяснил:

— Это, — говорит, — сколько око твое объемлет: все, что вокруг себя видишь, — до горизонта.

И вот Степан, когда писал ответы на конкурсные вопросы, вспомнил вдруг это объяснение! И оказалось: среди всех-всех-всех — человек шестьдесят работы писали — он один и знал значение этого слова. То есть — отдельное спасибо брательнику.

А еще надо было объяснить значение слов «аллюзии» и «иллюзии».

Иллюзии — это многие старшеклассники знали: мечтанья всякие несбыточные. А аллюзии — опять никто не знал. И Степка тоже нипочем бы его не узнал, если б не Валленберг. Он много чего про его короткую жизнь читал. И если встречалось непонятное слово — а они поначалу чаще ему встречались, чем понятные, — обязательно смотрел в словаре. Это у него такое правило было. И вот так и узнал про аллюзии — это когда намеки на что-то. Пишут вроде про одно — а намекают на другое. И в гитлеровской Германии и Советском Союзе цензура эти аллюзии у писателей и журналистов выискивала и вычеркивала.