Дороги Мертвых - Браст Стивен. Страница 23

И тем не менее никого, а меньше всего любого Тиасу — можно обрисовать одной краской; то есть никто не лишен полностью сложности и противоречивости. В случае с нашим старым другом читатель обязан помнить, что почти в то самое время, когда произошли события, к которым он относился как к самой большой неудаче в своей жизни, он встретил женщину — или, более точно, Даро, Графиню Уайткрест — которая принесла ему то счастье и удовлетворенность, которого он давно отчаялся достичь. Его жизнь с ней, результатом который был его сын, которым он очень гордился, в некоторой мере сгладила тяжелое чувство поражения, которое овладело его душой, так что временами он сидел в гостиной перед большим камином и играл в воробушки со своим сыном, выделывал танцевальные па с графиней, а то и играл в собака-в-лесу с ними обоими, так что в определенной степени мир и счастье охватывало его; слишком часто, однако, это чувство разрушалось случайной мыслью или воспоминанием о последних днях и часах империи, и тогда он становился молчаливым, и Даро (а впоследствии Пиро) знала, что он в который раз спрашивает себя, не мог ли он действовать как-нибудь иначе, чтобы спасти жизнь того неумелого и неудачливого человека с хорошими намерениями, которого боги и поворот Цикла сделали последним Императором. В такие моменты его жена и сын также замолкали, уважая его мысли, но само их присутствие являлось для него пусть небольшой, но существенной поддержкой.

Если читателю все еще недостаточно ясно, то пусть он уверится, что именно влияние жены и сына, удерживало его так долго от того, что можно назвать болезнью души. Вспышки горя и отчаяния становились все хуже и все чаще, по мере того, как Пиро рос; как если бы сын, которым граф так гордился, напоминал ему о его собственных амбициях и о сокрушительном ударе, постигшем его. Тем не менее оба, мать и сын, знали его и в более добросердечном состоянии духа, и любили его еще больше за боль — физическую и душевную — которую он терпеливо переносил.

Таков был Кааврен, когда он, одетый в темные мешковатые штаны, засунутые в высокие сапоги, и тонкую синюю рубашку, спускался по широкой центральной лестнице Поместья Уайткрест, и таким он вошел с кухню, где обнаружил кухарку погруженной в беседу с Теклой, которого он не знал, хотя читатель уже сделал вполне правильное предположение, что это не кто иной как Лар, с которым мы познакомились до встречи с добрым Тиасой.

Кааврен, чей слух остался таким же острым, как в тот давнопрошедший день, когда император оказал ему честь, сделав замечание относительно подчинения своим собственным желаниям, был способен убедиться, что разговор между поварихой и неизвестным касается личности этого самого неизвестного, поэтому в силу давней привычки он решил подождать и послушать. Тиасе потребовалось всего несколько мгновений, чтобы узнать о личности неизвестного все, что он хотел, после чего он вышел вперед и сказал, — Я желаю вам доброго дня. Я Граф Уайткрест.

Лар поклонился как можно ниже и произнес свое собственное имя, добавив, — Мне сообщили, что…

— В точности, — сказал Кааврен. — У тебя есть рекомендательные письма?

Лар, хорошо помня совет, данный Пиро прошлой ночью, отвел утвердительный кивком, опять поклонился и почтительно протянул документы, о которых шла речь. Кааврен взял их и отправился в гостиную, где усевшись и предложив Лару сделать то же самое, задал многие из тех вопросов, которые Пиро задавал раньше, хотя использовал намного меньше слов, и получил еще более короткие ответы. В какой-то момент интервью в боковую дверь очень сильно постучали, и Кааврен предложил Лару пойти и посмотреть, что там произошло; тот, вернувшись, холодно и без всякого выражения объявил, что некий Текла стоит у двери и интересуется местом лакея и привратника.

— Ты можешь сказать ему, — спокойно сказал Кааврен, — что место уже занято.

Лар молча поклонился и повернулся, чтобы выполнить данное ему поручение.

Когда он вернулся, Кааврен предложил ему считать себя принятым и найти что-нибудь на завтрак, после чего он должен познакомиться с поварихой, служанкой и мальчиком-конюшим (который, одновременно, был ночным грумом), так как в настоящее время только эти трое составляли персонал поместья Уайткрест. — Позже, — добавил Кааврен, — тебе сообщат о твоих обязанностях, за исключением того, как ты знаешь, ты должен отвечать за дверь и… — Но тут его опять прервали, постучав в дверь. — Тиаса улыбнулся и сказал, — Сегодня, без сомнения, тебе придется провести немало времени отвечая тем, кто хотел бы занять твое место.

— Да, милорд, — сказал Лар и опять отправился отвечать посетителю, но на этот раз, вернувшись, он сказал, — Милорд, гонец.

— Как, гонец? — нахмурившись сказал Кааврен. — И от кого?

— Он не сказал, милорд. Но он одет в ливрею Дома Феникса.

Эти слова произвели такое впечатление на Кааврена, что даже Лар, который едва знал его, мог видеть, что он испытывает сильные эмоции. Тиаса, тем не менее, достаточно быстро овладел собой и сказал, — Найди графиню и сообщи ей об этом, после чего проведи гонца в — э — в ту комнату, в которой графиня захочет встретиться с ним.

— Прошу прощения, милорд, но…

— Да?

— Где я могу найти графиню?

— А. Поднимись по лестнице и поверни направо. В самом конце коридора еще раз направо, там будет маленькая прихожая, где ты найдешь ее служанку. Расскажешь все ей.

Лар поклонился и отправился выполнять поручение, что он и сделал с завидной точностью. А Кааврен продолжал сидеть в своем кресле, думая и вспоминая, но не строя никаких предположений. Тем более что это был не тот случай, когда он знал, или думал, что знает, что это за сообщение; хотя нельзя было сказать, что его это не взволновало, но уже много лет назад он перестал думать о таких вещах. Быть может это важно, быть может нет; быть может оно повлияет на его жизнь, быть может нет; может быть в нем содержатся хорошие новости, может быть плохие, но в любом случае он не видел причин, по которым должен разрешить своим мыслям бежать впереди фактов, особенно теперь, когда его мысли были целиком заняты воспоминаниями, пробужденными словами «Дом Феникса», а эти воспоминания мы, уважая личную жизнь Кааврена, не станем сообщать всему свету, хотя читатель может, без сомнения, сам придти к тем заключениям, каким пожелает, особенно вспомнив слова Виконта о некотором волнении, порожденном полученным ранее письмом. Если же читатель заключит, что это письмо и нынешний гонец связаны между собой, мы одобрим это мнение; но если читатель выберет подождать развития событий, а не строить ни на чем не основанные предположения, мы будем польщены этим выбором и увидим в нем индикатор доверия к рассказчику этой истории; и мы даем наше честное слово, что, спустя совсем немного страниц, цель гонца и человек, его пославший, будут открыты и выведены на всеобщее обозрение.

Несколько минут спустя Лар вернулся и встал перед Каавреном.

— Ну? — сказал Тиаса.

— Мадам благодарит и спрашивает, не будет ли Граф так добр, чтобы подождать ее на террасе?

— Очень хорошо. И, пожалуйста, принеси нам кофе.

— Я немедленно сделаю это, — сказал Лар, — если только…

— Да? Если только?

— Если Ваше Лордство захочет и у вас есть фильтр, я знаю, как сварить кляву.

Лицо Кааврена слегка просветлело и на его губах появилось что-то, похожее на улыбку, когда он тихо сказал, — Неужели ты можешь? Я не пробовал клявы по меньшей мере триста лет. Да, конечно, принеси нам горшочек.

— Мед и крем?

— Точно.

— Здесь есть бисквиты и бекон?

— Возможно. Принеси нам то, что есть.

Лар поклонился и отправился исполнять поручение, а Кааврен пошел на террасу, которая находилась позади дома и откуда открывался замечательный вид на океан-море — вид, который, на самом деле, даже улучшился с Междуцарствием, так как на юго-западе больше не стояла Башня Кайрана. С моря дул утренний ветер, так что надо было надеть то, что удачно называлось «утренней накидкой»: эти накидки висели на колышках около двери террасы. Кааврен взял свою, бледно-голубого цвета с вышивкой, и уселся на свое кресло, лицом к безграничному красновато-оранжевому океану, простиравшемуся далеко под ним. Мгновением позже вошла графиня, в утренней накидке из красного лиорна отделанной коричневой, едва заметной вышивкой (мы должны добавить что графиня, хотя и Тиаса, всегда любила носить цвета Дома Лиорна, как потому, что они ей очень шли, так и потому, что совершенно не заботилась о том, что диктует мода). Кааврен встал, взял обе ее руки в свои, улыбнулся и проводил ее к креслу рядом с собой, где они и сидели вместе несколько минут, пока не появился Лар и не объявил, — Посланник от Чародейки с Горы Дзур, — что заставило Кааврена и Даро нахмуриться от неожиданности, так как Лар, по неопытности, вначале назвал посетителя гонцом, а не посланником, а последнее требовало от хозяев встать и приветствовать его со всей учтивостью ради той, которая его послала.