Осень - Прилежаева Мария Павловна. Страница 27

- Не помню пропавших тетрадей, - оправившись от испуга, металлическим голосом ответил директор. - Что касается Ольги Денисовны, уход на пенсию есть право советского труженика. Заслуженный отдых, а не то, что вы, Маргарита Константиновна... "выжили"! Как язык повернулся? Осторожнее, Маргарита Константиновна, словами бросайтесь. Пенсия по старости лет есть завоевание советского строя. Гордиться надо. И ценить.

Он умолк, тяжело дыша, словно тащил в гору воз.

- Товарищ спецкор, - предоставила слово Артему его мать, и, как ни старалась казаться спокойной, видно было, что страшно волнуется, оперлась подбородком на сплетенные пальцы, вытянулась, напряглась как струна. Со вчерашнего вечера она не видела Тёму. Вернулся поздно, утром чуть свет снова ушел. С кем он был? Наверное, с этой красивой учительницей. Тёма! Что ты скажешь, Тёма?

Он долго не мог начать говорить. Мялся, краснел. Боже! Какой еще мальчишка, школьник! "Милый мой, бедный мальчишка!" - думала мать.

- Говори же! - торопила учительница, и по тому, как она глядела на него с насмешливой ласковостью, мать поняла, он ей нравится, и почувствовала нежность к этой умненькой девушке, своему прокурору.

Как нескладно, некрасноречиво говорил Артем! Нет, оратора из него не получится. Прямо косноязычный какой-то.

- Я вчера был уверен... вчера, да... сегодня я... не очень... если окажется... все равно, я решил... вчера я начал писать, сегодня решил, если даже мама виновата, не буду писать. Мама не виновата! - выкрикнул он.

Заключение было неожиданно, никак не вытекало из всего предыдущего и из его собственных слов. Он повторил упрямо и твердо:

- Не виновата.

- Правильно, Тёма! - обрадовалась Надежда Романовна и, хлопнув в ладони, незаметно подмигнула директору.

- Товарищ спецкор, - поправила мать.

- Правильно, товарищ спецкор! У нас безупречная, как сказал один...

- Писать статью буду я, - дерзко перебила Королева Марго. - Напишу, что думаю обо всем, и пошлю в газету. Может быть, в "Комсомольскую правду". Ясно, Артем не будет публично судить свою мать. Напишу статью я.

- Позор! - упавшим шепотом выдохнула Надежда Романовна. Почему никто не реагирует? Молчат, как в рот воды набрали.

Но в это время депутат, безмолвный за весь разговор, спросил:

- Мой черед?

И Надежда Романовна затрепетала в волнении, понимая, что близится развязка. Разумеется, депутат обелит завгороно. Зачем и приглашен. Они с Анной Георгиевной на школьной комиссии горсовета встречаются, Анна Георгиевна не нахвалится им. "Фрезеровщик, а в рассуждениях о понимании молодежи другому педакадемику не уступит". Анна Георгиевна идеалистка. Всюду ей мерещатся положительные образы. Впрочем, депутат по внешности действительно смахивает на академика: один лбина чего стоит, огромный, как лопата, брови дремучие, взгляд острый, и насмешечка блуждает у губ. Этой насмешечки Надежда Романовна побаивалась.

- Кратко скажу, - начал Оленин. - Проводили педагоги на пенсию товарища. Скажем точнее: проводов не было. Отпустили на пенсию. Вроде все в норме, по закону, кроме того, что проводы позабыли устроить. Шито-крыто получилось! И торопливенько... Знаю от дочери и товарищей ее. Наши ребята со всячинкой, а когда до серьезного дойдет, по справедливости судят. А слышали, как о таких происшествиях Владимир Ильич говорил? Формально, говорит, правильно, а по существу издевательство. Пригвоздил: из-де-ва-тельство. И тут вроде пенсия благо, а выходит, и благо можно во зло повернуть.

Надежда Романовна обмерла, услышав такой убийственный приговор, скрепленный суждением Ленина, и в трепете ожидала, что будет дальше. Директор снова дотемна позеленел.

- Вы и повернули во зло, - продолжал депутат, с убийственной презрительностью обеих их оглядев. - Не издевательство разве? Хороший педагог, советский человек, для нее в работе вся жизнь, и силы при ней, и способности, а ей нет работы. Лишили. Зачем? Здесь говорили. Повторять не стану. Скажу только, как называется это "зачем". Протекционизм. Скверное словечко, а на практике того хуже, и с этим порочным явлением мы ведем и будем вести без пощады борьбу. Пусть про то знают людишки, кто о своей карьере и выгоде больше, чем о деле, заботится. Пусть же людишки знают, что советское общество существует не на словах и правила жизни у нас советские, то есть живем по совести, а у кого совесть уснула, тем с нами не по дороге. Пусть делают вывод, пока не вовсе опоздали.

Он помолчал и не сурово Анне Георгиевне:

- Как вы о своей ошибке мыслите, товарищ завгороно?

Он удивительно угадал задать ей вопрос! Всю ночь, все утро и сейчас, слушая выступления, она думала, спрашивала себя: в чем я ошиблась?

Ребята и молодая учительница не в том винили ее, в чем она была виновата. Ни намека не давала она устроить знакомого парня на место старой учительницы. Протекционизма с ее стороны не было. Что же было, отчего произошла вся эта плохая история? Целых три года она, руководитель большого дела, не сумела заметить, что рядом услужливый, льстивый, неискренний, хитрый чиновник, жизненный девиз которого - угождать. Не всем - начальству угождать. "Анна Георгиевна, чайку горячего? Анна Георгиевна, на вас лица нет, отдохните".

Эх ты, руководитель, подхалимство приняла за симпатию! Жалела, что брошена мужем, страдает. Жалей, а улыбкам и льстивым словечкам не поддавайся. Знай, кто с тобой рядом, кому доверяешься. Ведь она со своей робкой и фальшивой душонкой так поняла, что ты с ней заодно. И про Утятина-то как она поняла? Как приказ поняла. Исполнять кинулась. Любыми средствами исполнять тайное распоряжение начальства. Оно чем потаеннее, тем важнее, тем доверия к подчиненному больше, что на ушко отдано приказание. Исполнять, исполнять! Любыми средствами.

Так что же это? Ошибка твоя, товарищ завгороно, или вина?

Анна Георгиевна не стала говорить вслух, о чем думала всю тяжелую ночь. Не стала изобличать инспектрису с ее преданным взглядом, осунувшуюся и постаревшую за час разговора, ни директора, который все мученически морщил лицо, крепко притиснув руку к груди. Не от слабости она промолчала о них. Оттого, что не хочет делить с ними вину, не хочет переложить на них хоть часть своей ошибки-вины. Она, Анна Георгиевна Зорина, отвечает за все. И будет сама находить и создавать новые отношения с людьми, с которыми и дальше работать. И исправлять зло не с кем-нибудь, с ними. Поэтому она вслед за депутатом сказала кратко: