Беглец - Дубов Николай Иванович. Страница 20
- А, угощение... Спасибо.
Юрка повернулся и с ощущением, будто спина и ноги у него стали деревянными, чужими, пошел обратно.
За его спиной Виталий Сергеевич сказал:
- Зачем же так, Юля!
- Я ведь не нарочно... И вообще он ничего не понял...
- Он все понял.
6
Юрка понял не все. Он не знал слова, которым назвала его Юливанна, но понял, что оно должно быть очень обидным, если Виталий Сергеевич так растерялся и даже покраснел.
"Ну и ладно, ну и фиг с ними, - сказал сам себе Юрка, - нужны они мне..."
Он думал, что стоит это сказать, как все забудется и пойдет по-старому. Так бывало много раз и в школе, и дома. Но сейчас не получилось. Он старался не думать о том, что произошло, но чем больше старался, тем неотступнее думалось, и за что бы он ни брался, что бы ни затевал, все время он ощущал саднящее чувство неловкости и неприятности, скованности этой неприятностью. Лучше б уж она накричала или выругала. Какими угодно словами. Юрку ругали часто и много. В школе учительница, дома то мамка, то папка, то Максимовна, то дед, Тимофей Архипович... Нет, дед добрый, он никого не ругал. Скажет только: "Чего ж это ты делаешь, а?" - и всё. А если б и ругал, так что? На ругань Юрке наплевать, он привык. От ругани не полиняешь и кусок не отвалится...
Неловкость и скованность стали невыносимыми. Ему казалось, что не только руки и ноги у него сделались не те, что были, а весь он стал совсем не такой, как был, и ничего теперь не сможет сделать, даже то, что запросто делал раньше. И он начал выдумывать, что бы такое сделать, чтобы доказать, заспорил со Славкой, что влезет на крышу сарая и пройдет по гребешку. Славке стало "слабо", он струсил, а Юрка влез. Крыша двускатная, черепичная. Босиком по ней еще пройти можно, но Юркой овладели злость и отчаянность. "Босиком не штука, - сказал он, - я пройду в сандалиях". Он влез и испугался - высоко, и сандалии оскальзывались, но он стал во весь рост и пошел. Он дошел почти до конца конька, но оскользнулся, упал на скат и покатился вниз. Под стеной сарая лежала куча навоза, он не сильно ушибся, только весь исцарапался и изгваздался в навозе, от этого стал еще злее и отчаяннее. Было бы с кем, он бы сейчас подрался, но драться было не с кем. Не бить же Славку или Митьку, если они ни в чем не виноваты.
И тут с ревом прибежал Митька. Он задыхался в слезах и соплях. Дед шел от колодца, наткнулся на "их" гнездо, забрал птенцов и бросил своему коту, и кот жрет... Юрка схватил камень, побежал во двор. Кот уже всех сожрал, сидел на солнце и облизывался. Дед стоял тут же и закуривал.
- Ты зачем птенцов кошке? - закричал Юрка.
- А что, кошке тоже исть надо, - сказал дед, ласково щурясь.
- Птенцов, да?
- А чего их жалеть? Их много.
Юрка изо всех сил запустил камень в кота, но промахнулся.
- Ты чего? Ты чего делаешь? - закричал дед.
- А ты чего? Ух, вы!
Юрка схватил камень. Еще немного, и он пульнул бы камень в деда, в его доброе морщинистое лицо... Но он не пульнул, выбежал за ворота, запустил камнем в верстовой столб, на котором висела жестянка с цифрой "40". Жестянка согнулась. Он подобрал другой камень, потом еще и еще и бил по ней, пока она не изогнулась вокруг столба и не стала рябой, как побитая оспой.
Он оглянулся по сторонам, ища, что бы еще разбить, поломать, уничтожить, но перед ним была только крашенная известкой стена ограды и такая же белая, глухая, без окон, стена дома, пыльная, в выбоинах известняковая дорога, а над головой ноющие от ветра телеграфные провода. Юрка запустил камнем в изолятор, попал, но изолятор не разбился, он поднял другой, тут из ворот вышел дед, закричал на него, и Юрка побежал прочь от верстового столба, от дома, к Донгузлаву.
Над лиманом - зной и тишина. И мухи. Кусачие лиманские мухи. Не успел Юрка сесть на берегу, они накинулись на него, как по команде. Они кусались, через рубаху, даже через штаны, через дырочки в сандалиях. Юрка ожесточенно хлопал ладонями то по одному, то по другому месту, и без всякого толку - мухи успевали взлететь. Юрка с удивлением подумал, откуда их тут такая пропасть и чем они живут, если они кровососы, питаются кровью, а тут, на лимане, ни скота, ни людей, одни утки на птичнике, но уток же они укусить не могут?.. Юрка посмотрел в сторону птичника, увидел, что к нему подъехала бортовая машина и почему-то там много людей. Отмахиваясь от назойливых мух, Юрка пошел туда. Посмотреть.
Утки все были загнаны в птичник и маленький загончик. Птичницы хватали их, запихивали в решетчатые ящики, грузили ящики на машину. Утки орали, будто их режут, птичницы ругались. В узкой полоске тени от птичника сидел Сенька-Ангел, отмахивался от мух. Юрка подошел к нему.
- Здорово!
- А, солдат? Привет.
- Чего это тут?
- Уток эвакуируем. На вторую ферму.
- Так... там же воды нет!
- Зато есть завфермой. Он для уток важнее.
- А ну тебя, ты все смеешься.
- Какие тут смешки?
Здоровенный селезень вырвался у птичницы, истошно крякнул, взлетел, но слабые крылья не удержали грузное тело - он плюхнулся на землю. Юрка метнулся к нему и поймал.
- Вот молодец! - сказала птичница. - Подсобляй давай.
И Юрка начал помогать - ловил орущих уток, носил к птичнице, которая запихивала их в ящик. Когда весь кузов был уставлен ящиками, Сенька-Ангел сказал:
- Ну, садись, прокатимся - заработал.
Юрка взобрался в кабину и сел с ним рядом. Здесь он чувствовал себя по-свойски, свободнее, чем в "Волге", но все-таки куда "газону" до "Волги" - так поддает и встряхивает, что будь здоров...
"Газон" осторожно въехал на шоссе, и тут же сзади на него загудели от переправы шла вереница машин. Сенька-Ангел до предела отвернул "газон" вправо, но на него все рявкали и рявкали сзади сигналы, машины обгоняли его, обдавали пылью и рявкали снова, обгоняя идущую впереди.
- И чего они так гонят? - спросил Юрка.
- Рубль догоняют, - сказал Сенька-Ангел.
Юрка удивленно посмотрел на него.
- Ну, план, тонно-километры... В общем, что потопаешь, то полопаешь. Вот и жмут на всю железку.
Сенька сказал это с такой горечью, и это было так непохоже на всегда посмеивающегося Сеньку, что Юрка снова удивленно на него посмотрел, но Сенька больше ничего не сказал.