Разговор с читателем (Сборник статей) - Пантелеев Леонид. Страница 1
Пантелеев Алексей Иванович (Пантелеев Л)
Разговор с читателем (Сборник статей)
Алексей Иванович Пантелеев
(Л.Пантелеев)
Разговор с читателем
Сборник статей
Содержание
Искусство быть читателем
Как воздух
Как я работаю
23 сентября 1924 года
Только в Шкиду!
Где вы, герои "Республики Шкид"?
О милосердии
Хуже трусости
История моих сюжетов
Как я стал детским писателем
О названиях улиц
Еще раз о том же
Рисуют дети блокады
Без компаса
Моральная тема
Игра с огнем
Ответ г-же Падма Дэви Шарма
ИСКУССТВО БЫТЬ ЧИТАТЕЛЕМ...
Редакция "Недели" переслала мне письмо пенсионерки Я.В.Путан и просила ответить ей. В этом письме Янина Викентьевна рассказала совершенно ужасную историю. Придя однажды в гости к своей приятельнице, она услышала, как внучка этой приятельницы Леночка "употребляет слово лопать"... "На мой недоуменный вопрос о происхождении этого слова в словаре Леночки ее бабушка дала мне книгу Л.Пантелеева "Фенька". В ней я прочла следующие выражения: "Обжора ты этакая, утроба ты ненасытная! Ведь этак ты мне весь дом сожрешь". "Некогда будет дурака-то валять". "Чудовище! Да как же это ты умудрилась метелку слопать?".
И удрученная читательница просит разъяснить ей: можно ли писать и издавать такие книги?
Воспользуюсь случаем и попробую ответить не одной Путан. Без большой радости должен признаться, что за сорок с лишним лет моей работы в детской литературе таких и похожих писем я получил много. То есть писем, авторов которых задевает, шокирует "грубость" писательского языка. Не только "Республика Шкид", "Часы", "Пакет" и другие мои ранние, юношеские книги, но буквально все, что выходило когда-либо из-под моего пера, наряду с отзывами добрыми и дружественными, вызывало хоть один, хоть два, но непременно вызывало читательский или критический окрик и тот же беспощадный прокурорский вопрос: можно ли и нужно ли? Даже такая книга, как "Наша Маша", родительский дневник, в который мы с женой в течение пяти лет заносили наблюдения над нашей маленькой дочерью, даже эта безобидная книжица вместе с очень большим количеством сочувственных и благодарственных писем принесла нам какое-то количество откликов гневных, осудительных.
В чем же нас обвиняют сердитые читатели? А в том только, что в некоторых случаях мы заглазно, любя, на страницах интимного домашнего дневника называем нашу дочь не Маша, а Машка. Чуть ли не первое такое сердитое письмо я получил от собственной тетушки. И ей первой мне пришлось разъяснять, что "Машка" в устах любящего отца - это не бранное слово и не "пережиток крепостнических отношений" (в чем меня пытались убедить некоторые читатели), а особый вид ласки, нежности. Той же родственнице я должен был напомнить, что не я первый пользуюсь этой фамильярной формой обращения к дочери. Например, некто А.С.Пушкин, человек светский, воспитанный, столбовой дворянин, в письмах к жене не именовал своих детей иначе, как Сашка и Машка. Недаром, вероятно, Пушкину, не меньше чем нам грешным, доставалось от тогдашней критики за недостаток благопристойности, за вульгарность и "простонародность" его языка. Да, представьте себе, уже и в те давние годы гремел над головой пишущего грозный оклик: можно ли и нужно ли?..
А в самом деле, Янина Викентьевна, можно ли?..
Вот попробуйте откройте наугад какую-нибудь книгу Пушкина, хотя бы "Сказку о рыбаке и рыбке", и дайте ее почитать Леночке. Не обнаружите ли вы после этого в словаре вашей маленькой приятельницы такие слова и выражения, как "дурачина ты, простофиля", "сварливая баба", "белены объелась", "старуха вздурилась", "старый невежа", "взашей затолкали", "проклятая баба"?.. Если не Пушкина, возьмите Гоголя, возьмите Фонвизина, Гончарова, Чехова, Горького, любого почитаемого нами автора и вы наверняка отыщете в их романах, сказках и рассказах такое, что, по вашим понятиям, писать и печатать нельзя.
Кстати. Давали ли вам в ваши детские годы читать эти книги? Думаю, что давали. Погубили они вас, испортили ваш язык, изменили к дурному ваш нравственный облик? Да нет, могу ручаться, что если и были дурные влияния в вашей жизни, то шли они не от книги, не от этих милых старых невеж и объевшихся беленой баб...
Но тут я, пожалуй, раскланяюсь с Я.В.Путан и поговорю о других читателях, о тех, кто тоже ратует за чистоту литературного языка.
По моим долголетним наблюдениям эти читатели делятся на три группы. Первых я бы назвал профессиональными склочниками и сутягами. Пишут они чаще всего не авторам, а в редакции и в вышестоящие инстанции. Этим безразлично, о чем писать и на кого жаловаться: на управхоза ли, на милиционера, на продавщицу овощного ларька или на детского писателя. Таких немного, но они, к сожалению, есть.
Вторых обозначить труднее. Назвать их ханжами было бы грубо. Пуристы? Пуритане? Опоздавшие родиться гувернантки? Чаще всего это женщины не самой первой молодости, одинокие, застенчивые, краснеющие по каждому пустяку и видящие грубость там, где ее нет и в помине.
Я бы мог процитировать немало писем и пересказать не один мой разговор с этими славными читательницами. Сейчас вспомнился такой случай. После одного моего выступления в детской библиотеке подходит ко мне маленькая женщина в синем халате, произносит что-то любезное, комплиментарное, потом краснеет и говорит:
- Только зачем вы, простите, употребляете такие грубые выражения.
- Какие? Где?
- Да, у вас в рассказе встречаются грубые слова.
- Назовите их, пожалуйста.
Краснеет еще больше. Молчит.
Я настаиваю:
- Очень вас прошу: назовите слова, которые вы считаете грубыми.
- Я не могу. Мне стыдно.
- Если стыдно - отвернитесь.
И вот, опустив глаза, эта милая женщина, уже совсем пунцовая, хриплым шепотом выдавливает из себя:
- Елки зеленые!
А это уже не со мной, но при мне. Выступали мы как-то с ныне покойным Е.И.Чарушиным, прекрасным художником и писателем, в прославленном ленинградском институте, перед педагогической аудиторией. Евгений Иванович с успехом прочел новый рассказ. А потом, как водится, выступали слушатели. И вот поднимается такая же неопределенного возраста дамочка, так же краснеет и так же смело и безапелляционно заявляет:
- Рассказ товарища Чарушина мне очень понравился, только режут ухо те неприличные слова, без которых, мне кажется, легко можно было обойтись.
Экспансивный Евгений Иванович вскакивает:
- Что? Помилуйте! Какие неприличные слова? Где?
- У вас там в рассказе есть слово "кобыла".
Чарушин хватается за сердце.
- Милая моя! - восклицает он своим незабываемым окающим вятским говорком. - Милая! Клянусь вам - в слове "кобыла" абсолютно ничего неприличного нет. Кобыла - это лошадь! Лошадь женского пола.
Ведь если бы я вас кобылой назвал...
И наконец, есть еще одна группа критически настроенных читателей. Ради них-то, собственно, я и решился писать эти заметки.
Людей этих довольно много. Они недостаточно интеллигентны. Они только-только приобщаются к культуре, и даже, пожалуй, не к культуре, а к азам цивилизации.
К голосу этих людей писатель должен относиться бережно.
Вот что писал несколько лет назад один из таких читателей, тридцатидвухлетний плотник из города Изобильного:
"...Образование у нас с женой "среднее" начальное, живем мы в районном центре, хотя ему и присвоено звание города, но до города ему далеко, но скоро, очень скоро мы будем считаться горожанами, так как наши дети уже сейчас говорят на г, то есть это значит подошли к культуре"... "Наша семья активный подписчик на все. Например, самый маленький получает журнал "Веселые картинки", старший сын "Пионерскую", дочурка "Семья и школа", жена журнал "Здоровье", я "Литературную газету".
Сколько гордости, и трогательной гордости, в этом перечислении. Но, оказывается, не всегда чтение книг и журналов доставляет радость. Вот прочли злополучную "Нашу Машу" и