Из старых записных книжек (1924-1947) - Пантелеев Леонид. Страница 19

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...

* * *

Оглушительно икает и говорит:

- Какая-то сволочь поминат.

* * *

Он же. Раз десять на дню:

- Так они и жили. Спали врозь, а дети были.

* * *

Из автобиографических рассказов И.В. Соблазнил девушку. Обещал жениться.

"Дома она белье грязное спрятала, говорит: "Маме покажу, когда запишемся, у нас такой обычай".

На другое утро надо в загс идти. А мне на кой он ляд этот загс.

Я до гастронома дошел, печенья купил, конфеток хорошеньких, прихожу, говорю:

- У тебя метрическая выписка здесь есть?

- Нет.

- И у меня нет. А без метрической выписки не регистрируют.

Она - в слезы"...

Между прочим, говорит сильно окая. Он - нижегородец. Николай Афанасьевич, слушая его, морщится, слегка даже постанывает, как от зубной боли.

* * *

Рентгеновский кабинет в санатории. Над входом красный фонарь, когда он горит - вход в кабинет закрыт, там совершается таинство. Больные сидят в коридоре на лавочке, думают о своих язвах, спайках и тому подобном, вздыхают, робеют, не могут даже переговариваться... Наконец кого-нибудь вызывают. Он входит в темную комнату и первые две-три минуты ничего не видит, идет наугад, растопырив руки, - туда, где у красного абажура сидят за столом какие-то белые (вернее, розовые) халаты. Через пару минут он уже слегка освоился, уже сидит на клеенчатом диване и торопливо расстегивает пуговицы на рубашке.

Рентгенолог - полный, немолодой уже человек (почему-то думаешь, что он был в свое время полковым врачом) - записывает результаты очередного просвечивания. Записывает по памяти, каждую фразу отчетливо произносит вслух, а его помощник, молодой человек с изможденным лицом (тут вспоминаешь, что рентген убивает гормоны, делает молодых стариками), этот несчастный пишет под диктовку копию рентгенограммы. Свет - розовый, слабый, как в лаборатории фотолюбителя. Но - алхимики в белых халатах привыкли.

Раздетый до пояса очередной больной поднимается на маленький эшафотик, перелезает через какие-то железные штуки и оказывается в огромной металлической кассете. Не то гильотина, не то гектографический пресс. В руку ему молоденькая сестричка сует граненый стакан с белой густой кашей. Выключается свет. Стрекочет аппарат. Рентгенолог сидит, широко расставив ноги, на низеньком табурете - перед экраном, на котором появляются смутные очертания человеческого нутра.

Рука в резиновой перчатке подлезает под экран и впивается в живот больного.

- Току! - кричит рентгенолог.

Что-то трещит, стрекот усиливается.

- Уменьшить! Току! - покрикивает врач.

Очередные больные толпятся за его спиной.

- Пейте! - приказывает рентгенолог. - Пейте сразу, как водку.

Пить эту известковую густую гадость залпом, как водку, невозможно.

- Надуйте живот. Знаете, как у попа.

Это пояснение одно и то же, из раза в раз, от больного к больному.

Больной не может надуть живота, он его инстинктивно вбирает. Рентгенолог кричит:

- Надуть! Как у попа.

Наконец:

- Аус!

Зажигается свет.

Эти "аус", "току" звучат очень страшно для тех, кто сидит за дверью, ожидая своей очереди.

* * *

Одна из любимых песен И.В.Р-ва (услышал он, и запомнил, и полюбил ее в госпитале в Комсомольске-на-Амуре):

Жена моя в роскоши ходит

И счету в одежде не знает,

Одну лишь черную юбочку

От Пасхи досюда таскает

Костюмчик на ней всегда новенький

На плечиках так складно лежит,

А ветер прохладно в дирочки

Все тело ее холодит

Ботинки на ней всегда новенькие,

На солнышке так и блестят,

А грязные пальцы сосульками

Наружу из дырок торчат

Живу ведь я, братцы, в гостинице,

И окна на заднем дворе,

При этом так славно красуется

Помойная яма в окне.

А кушаю я в ресторанчике

На тумбе с селедкой в руке,

Зато уже встретишь товарища

Всегда с поллитровкой в руке.

Детишки мои, как амурчики,

Всегда босиком щеголяют,

А вместо школы в бабочки

У стенки прекрасно играют.

Вообще-то истинный Беранже! Только в каком-то как будто полуграмотном, беспомощном переводе или пересказе.

* * *

Здешний "культурник" - редкостное явление. Обычно это развязные, нагловатые пошляки и остряки. Этот - застенчив, обидчив, мнителен. Каждый вечер за ужином он появляется в столовой, проходит на середину, стоит, переминается, шевелит губами, собирается с духом и наконец начинает - каждый вечер с одного и того же:

- Минуточку внимания, товарищи!

И затем - то бледнея, то краснея, сообщает, что сегодня вечером в клубе концерт, кино или вечер самодеятельности.

* * *

Пятигорское кладбище.

Роскошный, из черного лабрадорита памятник-крест. За стеклом фотография молодого бородатого купчика или богатого мужика - в косоворотке под пиджаком и в жокейском картузике. На постаменте - каменный свиток, на нем высечено:

Дорогой друг Егорушка

спи спокойно в могиле холодной.

Ты в болезни страдалец навеки уснул

и я просьбу твою исполняю украшаю могилу твою

В память от В.А.Б.

* * *

Люблю бродить по кладбищам, читать и списывать эпитафии. М.Шагинян правильно заметила как-то, что надгробие - первый этап человеческого искусства: и архитектуры, и скульптуры, и литературы. Это искусство она назвала, кажется, "первоначальными жанрами".

* * *

Вот там же - на Пятигорском кладбище - гранитный крест с распятием. И такая скучная эпитафия-справка:

Сей прах принадлежит

Зинаиде Александровне

ЕГИЕВОЙ

Род. 1903 г. Скончалась 7 ноября 1929 г.

Двадцать шесть лет было той, которой принадлежит сей прах.

* * *

Проживающая в Пятигорске племянница Лермонтова Шан-Гирей получила ("за содействие проведению юбилея") премию: путевку в санаторий.

* * *

Старообрядческая Покровская церковь в Ессентуках. У входа, в притворе и дальше - до середины храма - толпятся женщины. Все в платочках вроспуск. Впереди - справа и слева (больше слева) - мужчины. Бритоголовые, бородатые, в сапогах, которые блестят и разносят запах дегтя. Огромные кубанские шапки висят на стене - на специальных шпенечках. Там же у стены, на лавке лежит груда маленьких плоских подушечек. На двух клиросах - певчие и псаломщики. Справа одни старики, слева - довольно большой хор, молодые женщины, два или три парня. Священник - маленький, седой как лунь. Грива и борода - белые, мягкие, пушистые. Служба (обедня) идет медленно, неторопливо. Человек входит в храм, делает земной поклон и занимает свое место. Стоят не двигаясь, окаменев. Крестятся редко, лишь в уставных местах. Поют монотонно, часто сбиваются. С другого клироса - поправляют. Как по команде молящиеся опускаются на колени. Предварительно бросают на пол подушечки - для лба, а не для колен. На колени не становятся, а падают - с сомкнутыми пятками. Старики - в кафтанах, напоминающих больничные или богадельные халаты. Женщина обходит казаков, вынимает из платочка двугривенные, раздает со словами: "За раба божьего Григория". Казаки, кивнув, берут деньги, суют по карманам. Вероятно, считается, что мужская молитва доходчивее. Мне, между прочим, тоже дали двугривенный. Отдал его на базаре слепому.

* * *

Разговор в санаторном парке. Две пожилые дамы:

- У вас печень?

- У меня сахар.

* * *

В пятигорской пивной - глухонемой человек предлагает посетителям маленькие конвертики с напечатанным на них следующим текстом:

Граждане!

Прошу принять от меня

НОВОСТЬ

фото художественных

снимков.

Цена 1 руб.

Благодарю глухонемой.

В конверте - виды Минеральных Вод, двадцатикопеечная панорамка.

* * *

Кладбище. Надпись на кресте:

Здесь покоится прах

оперного артиста

Владимира Александровича