Памятное лето Сережки Зотова - Пистоленко Владимир Иванович. Страница 32

Ну как же Сергею на такое не согласиться? Даже со всем своим удовольствием! Вот только Манефа Семеновна...

- А почему не согласен? Я согласен.

От Павла Ивановича не скрылась нерешительность в голосе ученика.

- Как думаешь, бабушка не будет возражать?

И опять по лицу Сергея пробежала тень.

- Не будет, - сказал он неуверенно, но тут же торопливо добавил: Нет, не будет.

Когда Павел Иванович ушел, Сергей уселся на пороге погребушки. К чему теперь прятаться? Все решилось. Очень даже хорошо, больше не надо мотаться из стороны в сторону. Он поедет на сенокос, и конец. Теперь, пожалуй, Манефа Семеновна вмешиваться не станет. Рассердится она - это уж конечно, но против Павла Ивановича не пойдет.

А все же нехорошо на душе у Сергея, запутался, совсем изоврался за последние дни. Будь жив отец - не похвалил бы. От него Сергей не раз слышал, что ложь - большой порок, а со лгуном не только разговаривать встречаться неприятно. И Манефа Семеновна говорит, что ложь - самый большой грех и что за него человек рано или поздно будет строго наказан.

А Павел Иванович, видно, и вправду очень хороший и обходительный человек. С ним и работать будет приятно.

Вдруг Сергея огорошила мысль: как же оно так, Манефа Семеновна за обман пугает наказанием, а сама-то?.. Ведь это она заставила его обманывать Павла Ивановича, и Семибратову, и ребят... Как же это понять?..

Когда Павел Иванович поздним вечером пришел в правление колхоза, кроме Семибратовой, там уже не было никого.

Увидев учителя, Антонина Петровна закрыла блокнот, из которого что-то старательно переписывала на чистый лист бумаги, отложила в сторону карандаш и, поднявшись со стула, протянула ему загорелую, твердую руку.

- Ну к ребята у вас! Сегодня я весь день пробыла в поле. Как-то на душе спокойнее стало - вижу, поля ожили, вроде надежды прибавилось, что с работами справимся. Эх, война, война... - Она махнула рукой, надолго замолчала, задумалась. А потом резко наклонилась через стол к Павлу Ивановичу и почти шепотом заговорила: - Ведь они же детишки, им же отдыхать после ученья нужно, купаться, рыбачить, сил набираться, а тут... Вот всей своей душой понимаю - не надо бы этого допускать, жалко ребятишек, а что еще можно придумать, Павел Иванович? Травы стоят до пояса, косить, косить нужно, время упускать нельзя, а оно не ждет, торопится. Тут еще сорняки душат. Хлеба-то нынче какие буйные! Спасать надо, сорняки выпалывать. А рук рабочих нехватка. И взять негде. Хоть в землю заройся!

Семибратова снова замолчала.

- Сегодня я заезжала на просо, взрослых там мало, полют, можно сказать, одни ребятишки, в третьем они, в четвертом учатся. Малыши, а не отстают от взрослых. А работа проклятая, осот растет, колючка, молочай, у привычного человека и то ладонь распухает. Я полдня с ними траву дергала. Ну хотя бы один захныкал, работают - спин не разгибают. А главное - их никто не понукает. Сами! Даже есть которые поют. Верите? А руки-то все уже в занозах. Да, детишки не хуже нас все понимают.

Часы натруженно пробили двенадцать. Антонина Петровна слегка качнула головой.

- Время бежит. Вроде только было утро, а уж полночь. Так о чем вы хотели поговорить со мной, Павел Иванович?

- Хочу степным воздухом подышать, - чуть улыбаясь, сказал он. - Вчера отчитался на педсовете и - свободный казак. В поле тянет.

- Понятно. А где бы вы хотели поработать?

- Откровенно говоря, я пришел договориться, чтобы вы закрепили за мной лобогрейку. Ведь вы собираетесь пускать их на сенокос?

- Завтра отправляем, по две в бригаду. Правда, это первый опыт, раньше лобогрейками убирали только хлеб, а сено не косили. Все-таки лобогрейка - тяжелая машина, не то что сенокосилка. Но никуда не денешься, в нынешнем году сена в два раза больше потребуется, чем в прошлом. Без лобогреек не справимся.

- Значит, перед вами лобогрейщик.

- Нет, Павел Иванович, - возразила Семибратова, - уж коли вы решили работать на косовице, то кого-нибудь из школьников пересадим с сенокосилки на лобогрейку, пускай лошадей погоняет, а вы берите сенокосилку. Вот так.

- Ни за что! Мне только лобогрейку.

- Павел Иванович, вы же недавно из госпиталя.

- Не принимайте в расчет этого факта. Сейчас я, можно сказать, здоров. Нога не болит. Да и работать-то на лобогрейке не ногами... А кстати сказать, я уже и напарника себе подобрал. Вернее, погоняльщика.

- Вон как? - удивилась Антонина Петровна. - Кого же это?

- Ученика моего, Сергея Зотова.

Умная женщина сразу поняла, что не в одной уборке тут дело.

- Пусть будет по-вашему, - согласилась она.

Павел Иванович попрощался и закрыл за собой дверь. Было безветренно и тепло. Он выбрался на середину улицы и неторопливо зашагал домой.

Глаза постепенно освоились с ночным полумраком, и темь уже не казалась такой непроницаемой, как прежде. Небо было усыпано звездами, они как-то нехотя мигали, словно сонные. Павел Иванович шел и думал о Семибратовой. Большая и хорошая у нее душа. Ведь на человека свалилось столько горя, на ее ответственности огромное колхозное хозяйство, везде нужно успеть, дать вовремя полезный совет, а она ухитряется находить время, чтобы подумать о каждом человеке.

Он обернулся назад. Окна кабинета председателя по-прежнему были ярко освещены.

"Она, наверное, и спит всего лишь два-три часа в сутки", - решил про себя Павел Иванович.

А во всем громадном селе ни огонька. Уснуло село. Да и спать-то, собственно, почти некому, разве только станционные рабочие да старики с малолетними. Остальные в поле.

НА РАССВЕТЕ

Неторопливо шагая вдоль улицы и невольно вслушиваясь в таинственные ночные шорохи и неясные звуки, Павел Иванович вспомнил рассказ Семибратовой о ребятах, работающих на прополке. Наверное, все уже спят после утомительного дня просто под открытым небом.

А возможно, какой-нибудь мальчишка или девчонка еще не уснули, смотрят в высокое небо и пытаются сосчитать звезды. Ребята любят эту игру. И Павел Иванович улыбнулся, вспомнив, как и он, бывало, принимался за это бесплодное занятие. Так незаметно дошел он до своих ворот.

Спать не хотелось, и Павел Иванович опустился на скамью. Скамья была низкая, и как он ни приноравливался, не мог сесть поудобнее - беспокоила несгибающаяся нога. Тогда он лег, подложив под голову руки. Вспомнился Сергей. В его поведении есть что-то настораживающее. Он какой-то замкнутый, необщительный. И хотя с виду рослый, но все же он еще мальчик-подросток. По всему видно, и друзей у Зотова нет. А без друзей мальчишке жить очень грустно на белом свете. Ну ничего, приедет в бригаду, успеет подружиться с ребятами.

Думая о своем будущем напарнике, Павел Иванович не заметил, как заснул. Проснулся от зябкого предрассветного ветра, потянувшего от речки Самарки.

На востоке небо чуть порозовело. Светало. Уже отчетливо были видны на фоне побледневшего неба очертания домов, чернели купы деревьев. Словно по линейке был прочерчен далекий степной горизонт. Все предметы казались покрытыми легкой, прозрачной синевой, которая будто бы струилась с неба на землю. Хотя утро еще не наступило, но село уже пробуждалось. Где-то скрипел колодезный журавель, мычала корова. Нехотя тявкала дворняжка.

Павел Иванович уже вошел во двор, как вдруг заметил на дороге быстро идущего человека. Одной рукой он придерживал на плече какой-то длинный предмет, утренний полумрак не позволял рассмотреть, что это было - жердь или связка удилищ. В другой руке он нес не то узел, не то кошелку. Немного позади бежала собака.

Павел Иванович внимательно всмотрелся. Нет, обмануться он не мог.

- Зотов! - зычно крикнул Павел Иванович.

От неожиданности тот замер на месте.

В том, что это Сергей, а не кто-нибудь другой, Павел Иванович уже не сомневался.

- Иди сюда.

Понуро опустив голову, Сергей медленно подошел к учителю.

Павел Иванович разглядел на плече у него длинные удилища и даже сосчитал их - четыре. В другой руке Сергей держал большой сверток, перевязанный веревкой.