Памятное лето Сережки Зотова - Пистоленко Владимир Иванович. Страница 55
Начало темнеть. Павел Иванович лежал в будке. Приступ закончился, но все еще держалась головная боль. У входа сидела Наташа Огородникова и по приказу тети Груни никого не пускала, чтобы не беспокоили больного.
Ваня Пырьев принес фонарь, и внутренность будки окрасилась в мутновато-желтый цвет.
В будку торопливо вошел Сергей. Остановившись на мгновение у порога и увидев лежащего Павла Ивановича, он бросился к больному, с беспокойством вглядываясь в полуосвещенное лицо.
- Приехал, Сережка? - спросил Павел Иванович.
Лицо Сергея расплылось в радостной улыбке.
- Вам лучше, да?
- Завтра снова будем вместе работать.
- А мы с Таней, как вас увезли на стан, прямо места себе не находим. Ломова признала у вас малярию, а я думаю - вдруг что-нибудь хуже.
- Таня правильно поставила диагноз, как заправский врач. У меня действительно был приступ малярии. Ну, рассказывай, как без меня работалось, чем порадуешь?
- Двадцать гектаров и несколько соток. Мы с Лукьяном Кондратьевичем.
Наташа заглянула в будку и сказала, что тетя Груня зовет ужинать.
- Я вам сюда принесу.
Вскоре Сергей вернулся, неся в двух эмалированных чашках ужин.
- Садитесь, Павел Иванович.
- Ты, Сережка, ужинай, а я не буду. Аппетита нет, да и во рту скверное ощущение, привкус какой-то противный.
Сергей растерянно посмотрел на классного.
- Как же не есть? И не обедали, и ужинать не хотите. Так совсем отощаете. Скидывать с лобогрейки не сможете.
- Запасом проживу, - отшутился Павел Иванович. - Садись и ешь.
Сергей наработался за день, устал и очень хотел есть, но сказал Павлу Ивановичу:
- Если вы не будете, то я отнесу обе чашки. Меня тоже что-то на еду не тянет.
Павел Иванович внимательно посмотрел на Сергея, понял его хитрость и взялся за ложку.
Совсем неожиданно в будку вошла Семибратова. Поздоровались.
- Как себя чувствуете, Павел Иванович?
- Спасибо. Видите, даже за лапшу принялся. С таким напарником, как Сережка, не пропадешь.
- А я привезла вам хорошую новость. Сегодня звонил секретарь райкома Семенов и сообщил, что за ударную работу на сенокосе вы, Павел Иванович, и Сережка занесены на районную доску Почета. Так что поздравляю.
РАЗВЯЗКА
Через несколько дней, в субботу, косари уехали в поселок.
Хотя Григорий Лысенко и предупредил Зотова, что Манефа Семеновна будет относиться к нему совсем по-другому, Сергей, зная ее суровый характер, волновался. Не может она промолчать... Ну и пускай! Только бы заговорила сразу, прямо от порога. Он теперь не даст себя в обиду. Пускай хоть что!.. В крайнем случае можно совсем уйти из дому. Сейчас он знает, куда податься. Только выбирай. В ремесленное можно? Можно. И в колхоз тоже возьмут. Разве откажет Семибратова? Ни за что! Но у Сергея решение твердое - ремесленное. Будет напускаться Манефа Семеновна да принуждать к молению - ей прямо так и сказать, что он уже не маленький и нечего его носом тыкать, как слепого кутенка. Хочет она молиться - пожалуйста, это ее дело, а он больше и не подумает. И так, словно попугай, всю жизнь твердил молитвенные слова. Отец одно писал в письме, а Манефа Семеновна все по-своему повернула. Она, конечно, заботилась о нем, и здорово заботилась, но то совсем другой разговор.
Как бы там ни было, но теперь Манефе Семеновне Сергея на цепь не посадить. В случае чего - можно прямо к Павлу Ивановичу. Да разве у него защита только Павел Иванович? Можно даже в райком комсомола удариться.
Как ни взбадривал себя Сергей, все же сердце всю дорогу тревожно ныло. Была бы дома не Манефа Семеновна, а кто-нибудь из близких, скажем, мать или отец, кто ждал бы его и радовался его успехам на сенокосе... Шуточки - на районную доску Почета определили и газета напечатала... А Манефа Семеновна - что, выговаривать, чего доброго, примется да Страшным судом пугать. Едет он домой, а самому и ехать туда не хочется, будто у него и дома нет вовсе.
Манефа Семеновна не ждала Сергея и, увидев его, даже растерялась.
- Здравствуйте! - нарочито бодро и уверенно поздоровался Сергей.
- Сережка?! Да господи-батюшка... Вот уж не думала. Ну, чего же ты стоишь у порога? Проходи, чай, домой приехал... - Манефа Семеновна засуетилась, забегала по избе.
Скандал не начинался. Или отодвигался.
- Совсем приехал? - спросила Манефа Семеновна, кивком головы указав на Сережкин узел с пожитками.
- На отдых. Все косари приехали. Потом будем хлеб убирать.
- А-а-а! - неопределенно протянула Манефа Семеновна. - И ты тоже?
- А как же! Обязательно.
Сергей почувствовал, что на душе у него стало легче. Главное было сделано, начало для серьезного разговора положено. Но Манефа Семеновна уклонилась от него.
- Хорошо, что в субботу приехал, - миролюбиво, даже с оттенком радушия сказала она. - Я баньку истопила.
- Вот здорово! - обрадовался Сергей.
- Сейчас белье соберу. А ты присядь пока с дороги. Там Степан Силыч моется. Он уже давно ушел, вот-вот придет.
Так вот, значит, из-за кого Манефа Семеновна топила баню! Из-за Силыча...
Старуха забегала из одной комнаты в другую.
Сергей присел на лавку. На столе он увидел большую тетрадь в коричневом ледериновом переплете. Откуда она взялась, эта тетрадь? Раньше у них такой не было. Приятная догадка обрадовала Сергея: должно быть, Манефа Семеновна для него где-нибудь купила... А что? Вполне возможно. Сергей раскрыл тетрадь... Нет, она была уже далеко не новая, около половины листов повырвано. Бумага какая хорошая, белая-белая, с чуть заметной зеленой окантовкой. Он когда-то уже видел такую. Но где? Так это же... Ну да! На такой же бумаге было написано "божье письмо"!.. Он перевернул страничку - на ней знакомый текст "божьего письма", на второй то же... Сергей захлопнул тетрадь. Вошла Манефа Семеновна.
- Баб Манефа, это чья такая тетрадь? - простодушным тоном спросил Сергей.
Манефа Семеновна даже вздрогнула.
- Где? А-а-а! Силыча.
Сергей протянул к тетрадке руку, но Манефа Семеновна опередила его.
Сергей был не в состоянии сдержать того чувства неприязни и ненависти к Силычу, которое сейчас охватило его всего и, казалось, распирает грудь.
- А вы знаете, баб Манефа, что там написано?
- Что бы там ни написано, дело не наше, а хозяина. - Она подала ему узелок. - На-ка бельишко да иди с богом. Пока подойдешь, он, гляди, и выйдет.
Сергей взял узелок.
- Я пойду в поселковую баню.
- Это с какой же радости? - изумилась Манефа Семеновна.
- А с такой, что не хочу мыться после Силыча.
- Да ты что говоришь?! Матерь-дева пречистая... Как у тебя только язык поворачивается... Что тебе плохого этот человек сделал?
Сергей вдруг рассвирепел:
- Пропади он пропадом... И не человек он вовсе, а враг! Натуральный враг. Я знаю, что там написано, в тетради, - "божьи письма"! Чтоб работать бросали...
- Сережа, да ты опомнись!..
- Люди жилы рвут на работе, чтоб помочь фронту, а он... Это, баб Манефа, так ему не пройдет. Сами увидите...
Сергей выскочил во двор, позвал Шарика и двинулся не на огород, а за ворота.
Манефа Семеновна стояла среди комнаты, сжав в руках свернутую в трубочку коричневую тетрадь.
Вошел благодушный, разомлевший после пара Силыч.
- Ну, Манефа Семеновна, поблаженствовал я. Словно в раю побывал.
Но на старуху эти слова не произвели никакого впечатления.
- Беда, Степан Силыч... Ой, беда... Сергей вернулся.
Она торопливо рассказала о только что состоявшемся разговоре. Силыч помрачнел.
- И все из-за этой тетрадки, - сокрушалась старуха.
- А ты убрать не могла... Значит, грозит?
- Грозит...
Силыч хмуро глядел в пол.
- Ну что ж, суши сухари, Манефа Семеновна, дорога нам уготована дальняя, - сказал он не то всерьез, не то шутя.
- Какая дорога? - не поняла Манефа Семеновна.