Привидения на цыпочках - Гусев Валерий Борисович. Страница 11

– И как он тебе? – осторожно спросил прораб.

– Он очень умный, – сказал Алешка с уважением, – но только он это скрывает.

– Вот и я так думаю. Иногда говоришь с ним – дурак дураком в нашем деле. А вот чувствую – ох, и не прост он, мистер Кошкинд. Особенно, когда молчит. Так и кажется – о чем-то думает.

– Да, – как-то очень серьезно ответил Алешка, – ему есть о чем задуматься.

На уроке литературы у нас произошел скандал с новой учителкой. И что самое удивительное – по моей вине. Директор потом даже не поверил и так ей и сказал:

– Да что вы! Не может быть! Он у нас самый миролюбивый ученик.

А случилось вот что. Бонифаций отправился на какой-то симпозиум по литературе и передал дела новой училке. Ну, она еще не совсем училка, она сама еще учится, в институте, – будущий преподаватель литературы.

И нам она сначала очень понравилась. Симпатичная такая, веселая, в брючках, с сережками в ушках: как повернет голову – так они и сверкнут блестящими искорками (сережки, а не ушки). И глаза у нее блестящие. То ли веселые, то ли хитрые.

– Ну что, друзья мои, давайте знакомиться... – И она раскрыла журнал. – Ого! У вас тут только «пятерки» и «двойки». Как это понять?

Никишов поднялся и объяснил:

– Бонифаций... то есть Игорь Зиновьевич не признает других отметок. Он говорит, что литературу надо знать только на «отлично». Чуть ниже – это уже «пара». Вам понятно?

– Мне понятно, – чуть улыбнулась Ирина Серафимовна. – А какая литература вам нравится?

Никишов (врет и не краснеет). Мне – японская поэзия. Она такая глубокая, мудрая.

Сельянов. Мне – русская классика.

Козлов. Мне – французская романтика.

– А конкретно? – уцепилась за Юрашу Ирина Серафимовна. – Приведи пример.

– Ну... – Козлов не растерялся. – Таких примеров много. «Красная Шапочка». «Спящая царевна». «Кот в сапогах».

Тут опять вскочил Никишов:

– «Репка»! Прекрасная мудрая сказка о преимуществах коллективного труда. Правда, не очень французская.

Тетя Ира (так мы потом учителку прозвали) презрительно фыркнула:

– Ты еще про колобок расскажи.

– А что? Тоже очень мудрая сказка. Вы разве ее не читали?

– Мне ее бабушка читала. Бред какой-то. Спекли пирожок, а он почему-то и от бабушки ушел, и от дедушки...

Никишов насупился и сказал назидательно:

– Это не сказка. Это притча, мудрое наблюдение за вечными законами жизни и природы.

Тетя Ира расхохоталась. От души. Даже сережки в ушах у нее зазвенели.

Тут уж Никишов, как говорится, вразнос пошел. Потому что никому не позволял над собой смеяться. И он размеренно и четко выдал:

– Колобок – это символ солнца. Которое катится по небу. Набежали тучки – одна, другая. А солнышко все равно светит – никто его не съел, ушел колобок и от дедушки, и от бабушки. А вот когда настало время заката – лисичка появилась, – тут уж попал колобок на зубок, как ни вертелся. Вот и зашло солнышко.

Тетя Ира заметно смутилась. Она, видно, считала себя взрослой и умной. А тут вдруг какой-то балбес-старшеклассник преподал ей урок. И она быстренько, как говорит папа, забросила удочку в другое место.

– Ты хвалился, что любишь японскую поэзию...

Ну, думаю, поймала она Никишова. Это тебе не колобок! Но, оказывается, мы плохо знаем даже своих друзей.

– Люблю! – с вызовом сказал Никишов. А мы все с любопытством ждали его ответа. – Особенно трехстишья.

По лицу тети Иры я догадался, что ни о каких трехстишьях понятия не имеет.

– Ну-ну, – продолжила она тем не менее нападать, – может, прочтешь? На память.

– Запросто. – Никишов сделал грустное и задумчивое лицо и как-то нежно продекламировал:

– Все? – скривилась тетя Ира. – Не густо.

– Так именно лаконизмом и отличается японская поэзия! – вспылил по-настоящему Никишов. – Несколько фраз – и целая гора мыслей, чувств. Целая жизнь человека.

Тетя Ира рассмеялась. Смеялась она хорошо – звонко, белозубо и заразительно. Но сейчас почему-то своим смехом нас не заразила. Класс молчал.

– Где ж тут целая жизнь? Дождик, сосед, зонтик...

– Да как вы не понимаете? Эти трехстишья заставляют нас думать. Одинокий человек, всеми покинутый. Особенно грустно ему, когда за окном моросит дождь. И никто не зайдет его навестить. А его грусть становится почти болью, когда к его соседу приходит гость, под зонтиком, несмотря на дождь. И вот тут задумываешься: а почему тот человек так одинок? Или люди бессердечны, или он наказан одиночеством за какие-то плохие дела. Или...

Тут весь класс прервал его аплодисментами. Особенно девочки старались.

– Я ставлю тебе «пятерку», – вывернулась тетя Ира. И вдруг обратилась ко мне: – А ты что молчишь? Как твоя фамилия?

Я встал:

– Оболенский.

– Какая прекрасная фамилия! А ты какую литературу любишь?

– Детективную, – брякнул я.

– Что?! – У тети Иры глаза полезли на лоб и широко распахнулся рот со всеми белыми зубами. – Что ты сказал? Такая благородная фамилия и такой низкий вкус!

– А что? – обиделся я. – Папа говорит, что хороший детектив – прекрасная гимнастика для ума и сердца.

– А кто твой папа? Писатель?

– Полковник милиции.

Тетя Ира презрительно усмехнулась и покачала головой:

– Тогда мне все ясно. Запомни, детектив – это низкий и пошлый жанр. Только очень ограниченные люди могут им всерьез увлекаться.

Тут уж я всерьез обиделся, не меньше Никишова. Главным образом за папу.

– А папа говорит, что любое хорошее произведение литературы должно быть написано, как детектив.

– Вот еще! Твой папа знаток литературы?

– Да! И Бонифаций... то есть Игорь Зиновьевич говорит, что настоящая литература это прежде всего исследование. Времени, характеров, общества. Это борьба добра и зла, торжество справедливости. А один великий писатель сказал: «Хороший детектив поднимает юридическое воспитание до уровня нравственного».

Тетя Ира украдкой взглянула на часы – скоро ли звонок? Видно, мы ее здорово достали. Мне ее даже немного жалко стало. Но остановиться я уже не мог. И стал приводить примеры «детективов»:

– «Гамлет». «Анна Каренина». «Преступление и наказание». «Евгений Онегин».

– Бред какой-то! – тетя Ира прижала ладошки к щекам.

– Ну, хорошо, – пожалел я ее, – возьмем простой сюжет. Общая квартира. Там живет безобидная и беззащитная гражданка Мухина. А ее сосед Пауков, вредный старикашка, все время ее обижает. И вот, когда она отмечала свой день рождения, он совсем распоясался. И никто из гостей за нее не заступился. Но тут появился участковый Комаров и защитил гражданку Мухину, поставил Паукова на место. Детектив? – спросил я, переводя дыхание.

– Конечно! Да еще и пошлый!

– Это «Муха-Цокотуха», – под общий смешок объявил я.

– А еще «Тараканище»! – выкрикнул Никишов. – Смотрите: мелкий хулиган терроризирует весь район, а участковый Воробьев его склюнул. А еще...

Но в этот момент прозвенел спасительный для тети Иры звонок.

И тут же в дверь просунул голову Алешка и стал мне подмигивать.

– Так! – вспылила тетя Ира. – Это чей ребенок?

– Мой, – сказал я, снова вставая.

Класс грохнул хохотом. А Ирочка побежала в учительскую и нажаловалась на нас директору. Нам потом все рассказала его секретарша.

– Они надо мной издевались, – хлюпала носиком тетя Ира. И ее сережки жалобно звенели. – Особенно Оболенский.

– Ну что вы, Ирина Серафимовна. Не может быть. Дима у нас самый миролюбивый ученик. – И добавил: – Тюфяк, словом.

Спасибо, Семен Михалыч.

– Пошли скорей, – сказал мне Алешка. – У нас разведка сегодня.

А я и забыл об этом. В самом деле – тюфяк. Да еще и безобидный.