Точка разрыва - Браун Джим. Страница 60

Но оказалось, что нет. Прошли месяцы, прежде чем Доббс смог понять, что какую-то долю секунды он находился в самом сердце взрыва реактора Дина в центре исследований «Энекстех«, рассеявшего осколки и смятение во времени и пространстве.

Но в первый момент Уайти Доббс был уверен, что он умер и попал в ад. Потом он упал.

Огонь погас. Гроб исчез. Уайти Доббс стоял на четвереньках на холодном плиточном полу. Вначале он даже не понял, что кричит во все горло, пока не услышал звука эха в большой стерильной комнате. Остальные также кричали. Мужчины и женщины в длинных белых халатах – некоторые сидели за лабораторными столами, другие работали за невообразимыми приборами – все устремили глаза на него, в них отражался его собственный ужас и удивление.

Доббс лежал на полу, жадно втягивая воздух, дыша с таким же трудом, как человек, вынырнувший с большой глубины.

Где он оказался?

Перед ним маячили испуганные глаза трех, четырех, нет, пяти человек. Двух женщин и трех мужчин. Как ни странно, но ужас Доббса прошел. Потом из этой группы выдвинулось странно знакомое лицо.

На него смотрел лысый и морщинистый, слегка сгорбившийся и непостижимо старый Дин Трумэн.

Доббс покачал головой, загоняя воспоминания в темные бездны сознания. Он должен быть настороже, должен быть внимательным; время было опасное. Несмотря на то что Доббс потерял свои записи, он приблизительно помнил основные даты и места, хотя и не с точностью до минуты. Не столь важно. Один портал был достаточно близко от него, он даже чувствовал истончение пространства.

Дин из будущего называл это местом соединения: «Прозрачная пространственно-временная брешь, доступная для разрывов».

Черт! Доббс назвал это истощением, потому что так ощущал. Давящее, как тяжелый театральный занавес, приводящее в трепет его тело, создающее металлический привкус во рту. А по ту сторону? Другое время. Другое место.

Доббс оглядел то место, где материализовался, – пустые стены школы. В этой школе он учился двадцать два года назад в настоящем – но лишь тринадцать месяцев назад в своем времени. Он никогда ее не закончил. Не получил аттестата.

В бешеном ритме стуча ботинками, Доббс пронесся по коридору и вылетел через черный ход. Снег окутал мир толстым, густым покрывалом. Ни звука, ни движения.

Мертвый мир, белый, как мои волосы. Отлично.

Доббс устремился по улице, оставляя позади скромные кирпичные дома. Резкий ветер хлестал в его разгоряченное лицо, резал руки. Через минуту Уайти Доббс замерз. Его зубы клацали. Распухшие губы дрожали. Проклятье. Переходя из одного пространства в другое, он уже забыл, как жесток реальный мир. Впрочем, иногда он забывал и то, что сам все еще человек.

Человек. Черт, он не чувствовал себя человеком.

Воспоминание о том, как он спасся из гроба только для того, чтобы очутиться в будущем – в сорока шести годах от момента захоронения и в двадцати четырех годах от настоящего, все еще поражало своей острой болезненностью. Дин Трумэн состарился и сгорбился. Доббс неохотно дал себя осмотреть. Именно тогда Дин обнаружил, что тело Доббса светилось неорадиоактивным излучением.

Но и ученый не мог объяснить, как Доббс попал к ним. Или как ему удалось выжить при перемещении во времени.

– На такие отрезки мы запускали только неживую материю, – пояснил он.

– Подожди, ты сделал это со мной? – Доббс, который ощущал электрическое жжение, каждый раз закрывая глаза, почувствовал, как в нем закипает злость.

– Нет, нет. Во всяком случае не намеренно…

После этого все вышло очень некрасиво. Доббс, хотя и знал, что он в компании «Энекстех», которую охраняли, и охраняли надежные стражи, все же не смог удержаться. Потребовались усилия четырех из них, чтобы оттащить его от Дина.

А еще через три дня Доббс почувствовал, как кожа начала чесаться и гореть; между пальцами пробегали искры, зрение затуманивалось. А потом он оказался где-то в другом месте, в другое время.

Только тогда он понял весь ужас своего положения. Вторым место его пребывания оказалось прошлое – далекое-далекое прошлое. Время, когда еще не было городов и поселков. Не существовало дорог, троп и… помощи. Ему пришлось высечь огонь из камней.

Как долбаный бойскаут.

Доббс питался ягодами, дикими яблоками и жалким луком.

Эта первобытная жизнь поражала обилием сюрпризов. Даже чересчур. Он видел медведя и слышал горного льва. В то время ножа с ним еще не было. Не было никакого оружия, чтобы защитить себя.

По своим подсчетам, он пробыл там чуть менее трех дней, а потом опять почувствовал, как заискрились пальцы, как задергалась кожа. Доббс оказался в 1948-м на станции техобслуживания, услышав проклятия парня, копавшегося в капоте «Плимута-46». Доббс пригрозил механику, забрал у него деньги и испарился.

Голод привел его в чувство. Он обедал в городской столовой, когда вошел полицейский. Но Уайти сделал ноги, не попавшись ему на глаза. В течение следующего месяца его времени он материализовался в четырнадцати местах, никогда не оставаясь в одном более чем на три дня, а порой менее чем на минуту.

Это был настоящий ад. Ад без преувеличения. Когда Доббс снова прибыл в будущее вскоре после своего первоначального появления, то попросил Дина Трумэна о помощи. Умолял.

Чертов кретин. Это он был виноват. И Уайти Доббс затаился, молча согласившись на различные обследования.

Дин, который до сих пор так и не понял, каким образом Доббс подвергся облучению, изобрел способ перенаправления этой… как там ее бишь! – для того, чтобы Доббс не проходил через время каждые три дня. Но здесь тоже была загвоздка, да еще какая. Уайти приходилось пользоваться прибором три раза в день и кружить вокруг Черной Долины. Если бы только он попытался выйти за радиус тридцати семи миль от здания «Энекстех», то исчез бы в потоке времени.

Доббс играл по правилам восемь месяцев, прикидываясь хорошим мальчиком, выслушивая обещания Дина по поводу постеленного излечения, чувствуя себя большой подопытной крысой. Восемь долбаных месяцев.

И с каждым днем жажда мщения разгоралась в нем все сильнее, жгла все горячее.

Именно тогда он усовершенствовал молнию – свой нож. Это был первый шаг к мщению.

Ветер усилился. Уайти Доббс почувствовал, что ноги у него налились свинцом.

Проклятие!

Он увидел припаркованный грузовик позади бакалейного магазина. И улыбнулся.

Дин одной перчаткой надавил на челюсти, одновременно раздвигая зубы другой. Позади него с искаженным лицом стоял Джерри.

На столе из нержавеющей стали помещалась отрезанная голова их старого друга. Она хранилась в холодильном отсеке. Иней осел на коротких волосах, бровях, щеках. Кожа пожелтела. Глаза оставались открытыми, но невидящими.

Рот, хлюпнув, открылся. Изнутри его наполняла застывшая слизь, словно усердный паук методично оплел все своей клейкой сетью. На левой стороне подбородка виднелся небольшой порез. Наверное, Джон порезался, когда брился. Неужели он заметил его? А если так, то знал, что умрет еще до конца дня. Но Джон ничего не сказал. Такой же молчаливый при жизни, как и после смерти.

В шести шагах лежал обезглавленный труп, завернутый в погребальный саван больничного зеленого цвета.

С помощью длинного стального пинцета Дин проник в открытую полость и медленно за кончик вытащил скомканный клочок бумаги. Слизь чавкнула. Отдельные ее нити прилипли к бумаге.

Дин положил страницу на поднос слева.

– Это то, что нам нужно?

– Да.

Дин благоговейно прикрыл голову, потом обратился к бумаге. Не снимая перчаток, он разгладил листок и вгляделся в записи. Это была маленькая блокнотная страничка, такие у Дина в записной книжке. Пометки были сделаны чернилами. Он узнал свой почерк. Но…

Дин почувствовал, как упало у него сердце. Записи казались лишенными смысла: сплошные ряды чисел и символов в алгебраическом выражении, но ничего не значащие. Даже простейшие уравнения были бессмысленны.

Если это написал сам Дин, если его будущее воплощение написало эти ряды, то почему он не мог их прочитать? Почему нарушился порядок? Кто-то еще снабдил Доббса вычислениями? Кто-то еще вмешался во временные перемещения? Эта мысль принесла минутное облегчение, сняла долю ответственности, но на смену ей быстро пришло осознание того, что если он не прочитает уравнение, не прочитает быстро, то все, что ему дорого, окажется в опасности. Ведь цифрам было безразлично, кто их писал, а эти цифры буквально не расшифровывались.