Точка разрыва - Браун Джим. Страница 8

Остальные официанты были слегка оживленнее, чем загадочный мальчик с мясом, но только слегка. Пайпер добавила к мясу хрустящую картошку, а вместо обычного крахмального пудинга взяла морковный салат. Легко приподняв оба подноса с движущегося прилавка, она встала в очередь в кассу.

Холодок, одновременно обжигающий и леденящий, сковывающий все члены, пронзил ее маленькое упругое тело. Она содрогнулась. Тарелки зазвенели на подносах.

Холод. Жар.

Зрение ее затуманилось. Мир покачнулся. Маленькие фейерверки закружились перед глазами, заполняя границы видения.

– Мисс? Мисс?

Пайпер поморгала. Дыхание было учащенным, сердце колотилось.

– Мисс?

Она почти уронила подносы на хромированную поверхность стойки рядом с кассовым аппаратом. Слишком тяжело. Морковные палочки подпрыгнули. Мясные треугольники, завязнув в желтоватом соусе, остались неподвижными.

– Карточку, пожалуйста, – потребовал кассир.

Зрение прояснилось. Пайпер снова поморгала и сконцентрировалась на лице человека, сидевшего перед ней. Юноша. Еще один студент. Сеточка на волосах, фартук, но этот экземпляр улыбался, показывая крупные выпуклые зубы.

– Что? – спросила она, больше обращаясь к себе, чем к кассиру.

– Вашу обеденную карту. Мне нужно провести ее.

Пайпер порылась в кармане. Ей казалось, что пальцы распухли, потеряли чувствительность и привычную гибкость. Она нашла карточку и протянула ее.

Улыбающийся студент взял ее и провел через аппарат дважды.

– Вы в порядке?

Пайпер выдавила из себя улыбку и пожала плечами.

– Просто что-то нервное. Чепуха.

– Кто-то прошел по вашей могиле.

– Что?

– По вашей могиле. Понимаете? В том месте, где вас похоронят. Так говорит обычно моя бабушка, когда у кого-нибудь мурашки бегут по спине. Она говорит: «Кто-то идет по твоей могиле».

Он вернул карточку. Его широкая до невозможности улыбка стала еще шире.

Идет по твоей могиле.

Пайпер Блэкмор вздрогнула.

Идет по твоей могиле.

Классная комната была выкрашена в нежно-зеленый оттенок с темно-коричневой каймой на уровне человеческой талии. Тот же цвет распространялся концентрическими кругами по потолку из звукопоглощающей плитки, слегка тронутому плесенью и водяными потеками. Стул со сломанной ножкой смирно стоял в восточном углу, как дисциплинированный ребенок. На западной стене спокойно плел свою сеть паук.

В комнате не было часов. У доктора Дина Трумэна вообще их не было. Он всегда знал, сколько времени. Иногда ему казалось будто он слышит тиканье, безжалостно фиксирующее время, с каждым ударом приближая их к финалу – к концу Черной Долины.

Если только…

Дин прикусил нижнюю губу и взглянул на письмо, которое держал в руках. Оно было сложено втрое и истерлось – видно было, что его слишком часто брали в руки. Три фразы казались высеченными на бумаге: «последнее предложение, место деятельности, холм Хокинса».

«Все зависит от тебя, Дин, – сказал ему Натан Перкинс. – Ты – наша единственная надежда, наш единственный шанс».

Дин Трумэн отер пот со лба и огляделся. Это была старая комната в старом здании, изношенном временем и людьми. Школьная доска, когда-то черная, теперь хранила налет от множества стираний. Пол, когда-то бежевый, превратился в бледно-желтый. Провода, как клубок черных змей, свились позади двенадцати запыленных компьютеров, примостившихся на шести замызганных столах.

Письмо отяжелело у него в руках. Дин опустил его на стол и разгладил ладонью. Что делать? Что делать? Он медленно и глубоко вздохнул; в воздухе сильно пахло озоном и мелом.

На южной стене висела доска объявлений, сплошь, в четыре ряда, завешанная бумажками. Казалось, что кто-то высыпал содержимое мусорного ящика и налепил его на дубовую поверхность. На северной стене преобладали окна со множеством переплетов, обрамленных пылью и грязью. Дин выглянул в окно: меньше чем в десяти метрах начинался подъем, пока не достигалась высота 675,6 м – холм Хокинса.

Тик, тик, тик.

Неужели жизнь не могла быть более приятной? Когда же нобелевский лауреат стал неудачником?

– Сколько предложений о работе ты отверг? – спросил его Натан. – Десять, двадцать, больше? А сколько потеряно денег?

– Деньги меня не интересуют, – сказал Дин.

– Разумеется. Итак, ты не желаешь покинуть Черную Долину. Отлично…

– Я не могу покинуть Чёрную Долину.

– Ладно, неважно. Как мэр и твой друг я польщен, что ты хочешь остаться, но только между нами: если мы не предпримем ничего в ближайшее время, Черной Долины больше не будет. «Энекстех» – как раз и есть наш шанс. И он лежит у тебя под ногами. Все, что от тебя требуется: сказать «да».

Да. Если бы это было так просто.

В лесу Черной Долины королем был лесозаготовитель. Но из-за указа о вымирающих видах и плохого управления король умер. Не требовалось заготовок леса – не осталось и лесопилок, а без лесопилок не было работы – без работы не было и покупателей. Четырнадцать деловых контор закрылись или обанкротились только за последний год. И что-то еще ожидалось, если только….

Сделку проворачивал Клайд Уоткинс, ставший конгрессменом, и на первый взгляд все выглядело прилично.

– Итак, получается, что гора идет к Магомету. Ты говоришь «да», и «Энекстех» переносит свои дальнейшие исследования сюда, в Черную Долину. Тебе не придется уезжать. У тебя будет новая работа и реальная возможность продолжать свои любимые изыскания, а мы получим новую компанию и три сотни мест для безработных.

– «Энекстех» – плохая компания. Их показатели по окружающей среде…

– И что? Если они разместятся здесь, то должны будут следовать нашим указаниям. Они уже предложили цену за землю на холме и согласились придерживаться наших строительных кодексов, сохраняя как можно больше деревьев и не допуская осыпания пород.

– Но в других местах…

– Что с того? Они совершали неправильные шаги? Навредили окружающей среде одной из стран третьего мира? А если даже и так? Прошлое остается в прошлом. Неужели нельзя предположить, что все меняются?

Натаном овладела новая мысль:

– Если ты скажешь «да», ты станешь их членом. А с твоим влиянием тебе удастся контролировать, чтобы они больше не причиняли вреда природе. Кроме того, если ты не согласишься, Черная Долина вымрет.

Дин сложил письмо и положил его обратно в карман блейзера. Ему нужно было принять решение. Натан и Клайд ждали ответа сегодня в полдень.

– Эй, как дела, док?

Дин поднял глаза. Сомнения забылись, чувство вины испарилось, тревога пропала, мир снова обрел свои краски, когда рядом оказалась Пайпер Блэкмор.

Она стояла в дверях, держа пару подносов с ленчем, от которых шел запах недавно подогретого мяса.

– Быстрый ответ и никаких подглядываний, – сказала она. – Сколько времени?

Дин улыбнулся.

– Без двух двенадцать, – заявил он с полной уверенностью. – Разумеется, звонок был несколько минут назад, поэтому сложно проверить с точностью.

– Хорошенькое дело, – Пайпер приподняла подносы, – вы опять забыли поесть.

– Нет.

– Нет? – Она склонила голову направо, глядя на него уголком глаза, и ямочки заплясали на ее цветущих щеках. – Вы ели?

Дин встал, помахав рукой в воздухе, приглашая ее войти.

– На самом деле я не ел, но не потому, что забыл.

Она вошла в комнату стремительной подпрыгивающей походкой, почему-то напоминавшей ему ребяческие игры или возню щенков. В этом была сама натура Пайпер Блэкмор. Дин расчистил местечко на своем столе и пододвинул второй стул.

– Это была часть моего коварного замысла – заполучить вас, когда вы принесете мне ленч.

Она засмеялась легко и свободно. Дин пребывал в полной уверенности, что если бы когда-нибудь забил фонтан молодости, то его журчание напоминало бы этот звук.

– Ну вы хитрюга и ловелас, доктор Трумэн.

Он фыркнул, услышав такое простое, но в то же время емкое определение. Пайпер Блэкмор относилась к числу тех немногих людей, которые обращались с ним как с обычным человеком, а не как со звездой науки, и таким образом проникали в его жизнь затворника.