Дети Шахразады - Глазунова Антонина. Страница 31

Оказалось, что по другую сторону неприступной скалы, в которой была вырублена смертельная тропа, шло вполне сносное асфальтированное шоссе – узкое, извилистое и разбитое, но вполне пригодное даже для небольшого грузовичка, на котором бедуины привозили еду в стойбище и отвозили на базар выловленную рыбу и женские поделки.

Вернулись, они приняли душ и тут же прилегли на зеленом газончике перед коттеджем – отдохнуть от удивительных приключений и переварить в тишине и спокойствии сногсшибательную информацию, ливнем обрушившуюся на беззащитные неподготовленные головы.

Давид лежал на белом пластиковом шезлонге, глядел в синее, темнеющее небо с выступающими на нем мелкими капельками звезд, машинально поглаживал опаловое кольцо и думал, что он – потомок грозного халифа. Как странно. Как удивительно нести в себе эту информацию. Но – какую? Что мы знаем о нашем прошлом, о наших прадедах, об их характере, привычках, пороках, черт возьми? А ведь из этого происходят и наши характеры и свойства, а значит – наша жизнь и судьба, которую мы сами строим. Кто они – наши предки? Какую информацию от них мы передаем своим потомкам? Давид никогда не задумывался об этом, но теперь вся жизнь вдруг приобрела совсем другой смысл. И он не знал – какой, и как он будет жить дальше… Мелькнула мысль, что надо бы проделать генетические тесты, как-нибудь постараться подтвердить свое происхождение. Но важно ли это? Даже если окажется, что все эти Шахразадские сказки – просто выдумка озорника-профессора, все равно, я – человек, ответственный за ту информацию, которую передам потомкам. Господи, неужели уже можно говорить о потомках? Неужели я буду отцом?..

Он посмотрел на соседний шезлонг, где, по-кошачьи свернувшись в клубочек, задремала уставшая Маша. Медные кудри, отливающие красным в багровых лучах заката, прикрывают острые плечи, худые ноги согнуты в коленях, между ними просвечивает узкая полоска травы. Плоский тощий живот мерно вздымается и опадает при дыхании, длинные узкие руки прикрывают крошечную грудь. Неужели там, внутри, в такой знакомой и домашней Маше, живет кто-то еще? Кто-то маленький и неведомый, пугающий своей неизвестностью.

Давид всмотрелся в расслабленное дышащее тело… и вдруг увидел его совершенно другим взглядом. Вдруг оно показалось ему загадочным и запретным, как мамина деревянная шкатулка, в которой она хранила свои скромные сокровища – обручальное кольцо, бабушкины серьги, цепочку, подаренную на рождение первенца… Небогатые, но удивительно дорогие сердцу, потому что были связаны с любимыми людьми, счастливыми воспоминаниями давно прошедшего детства и юности. Шкатулка с драгоценностями – темная, потрескавшаяся от времени, невзрачная, но удивительная любовью и воспоминаниями, хранящимися в ней. И он вспомнил поразительные слова Сент-Экзюпери: «пустыня прекрасна, потому что в ней скрываются родники»… Любимые вещи как бы сияли через простые деревянные стенки, озаряя старое полированное дерево призрачным волшебным светом.

Давид вгляделся в спящее лицо жены. В этой невзрачной, такой знакомой, такой будничной оболочке теперь скрывался родник, родник новой жизни… И оболочка изменилась, она стала восхитительна, прекрасна и загадочна.

Как же я раньше не замечал?

Волна нежности захлестнула его. Это хрупкое тело – такое тонкое, беззащитное, скрывающее внутри тайну. И крохотный комочек жизни внутри – совершенно непостижимый, мяконький. Как же теперь обращаться с ней? Ведь он – внутри?..

…Дубина стоеросовая, раньше только и думал, как бы трахнуть, а теперь? Что делать теперь, чтобы не повредить его?.. Все странно и непонятно, но так ново и таинственно!..

Давид приподнялся на локте и зачарованно стал разглядывать спящую женщину так, как будто видел ее впервые. Собственно, он действительно видел ее впервые – не как суетливую домохозяйку, не как соблазнительную любовницу, не как болтливую и надоедливую женушку. Он смотрел на особый мир, вместилище других миров и продолжение прежних, смотрел как на цепочку, соединяющую Прошлое и Будущее. Маленький рыжий Космос, зябко поежившийся на жестком пластиковом шезлонге…

Внезапное беспокойство овладело им, тревога нарушила покой тихого вечера. Тысячи важнейших вопросов закрутились в воспаленном мозгу, и он не знал ответов на них. Как она родит – такие узкие бедра?.. Как она выкормит младенца – ведь у нее совсем не развита грудь?.. Женщины во время беременности такие нервные – хватит ли у меня терпения и выдержки? И как теперь любить ее? И хватит ли у меня любви для нее и для него?.. Как теперь жить?..

Внезапно он испугался. Испугался – и вспомнил собственные хвастливые слова: «Я никогда ничего не боюсь!».

И понял, что не боится только тот, кому нечего терять.

Бедняк.

Ему есть, что терять. Он – богач. У него – несметные богатства, как у Гаруна аль-Рашида. Поэтому он боится.

Теперь у него есть самое главное в мире сокровище, бесценное, которое он никогда и ни за что не отдаст – у него есть жена, ребенок и любовь. Самое большое богатство в мире.

Он встал, пошел в дом и принес легкое байковое одеяло. Укрыл спящую жену, и она улыбнулась во сне и вытянулась, и легко задышала.

Он сел рядом – охранять свое сокровище. Навсегда. На всю жизнь. Да будет так.

Как-то в нежаркий мартовский день семья Нир устроила пикник для семьи Халед. Просто так, без повода, как это часто случалось, когда профессорская семья прилетала в Израиль навестить своих бедуинских родственников.

Мужчины, громко переговариваясь и мешая друг другу, жарили шашлыки на чудовищном мангале, специально привезенном из Рахата. Рыжий кот-обжора, пристроившись поодаль, чтобы не опалить пышного меха, внимательно наблюдал за священным процессом. Женщины, удобно усевшись за накрытым столом, терпеливо ждали обещанное мясо и отгоняли ленивых мартовских мух от салатов и печеной на углях картошки.

Хосния, привычно одетая в мужскую рубашку с длинными рукавами, но без тяжелого головного платка, осторожно прислонила к плечу трехмесячную дочку и тихонько похлопывала ее по нежной спинке, ожидая, когда из малышки выйдет воздух после кормления.

Маша, округлившаяся и одомашненная, уже не похожая на таинственную богиню Изиду, озабоченно оглядела накрытый стол. О господи! Опять забыла поставить баночку с маринованными грибами! Она быстро встала, прошла в кухню и по пояс влезла в громадный холодильник. Извлекла на свет божий заветный клад, повернулась к мраморной стойке, чтобы переложить грибы в хрустальную миску, и мимоходом взглянула в окно. Взглянула – и остолбенела.

Две загадочных фигуры неслышно, как тати в нощи, пробирались вдоль кустов, ограждающих маленький садик, заботливо разбитый вокруг ее коттеджа. Фигуры были вооружены палками, задрапированы черными пиратскими плащами и практически невидимы в густой зелени подстриженных кустов. Крайне осторожно, не выдавая себя ни треском ветки под ногой, ни шевелением кустов, фигуры двигались по направлению к мужчинам, всецело поглощенным поджариванием мяса. Часть готовых к поеданию шашлыков и бараньих ребрышек, истекая жиром и бесподобным ароматом, уже покоилась на широкой металлической тарелке, стоящей поодаль на невысокой табуретке. Именно к этой тарелке и продвигались вооруженные грабители. Маша, затаив дыхание, наблюдала за их действиями.

Вот они подошли на максимально близкое расстояние и, оставаясь в спасительной тени, замерли, выжидая удобного момента для нападения. Вот задний потянулся к переднему, чтобы шепнуть что-то важное, видимо, план действий, и черный плащ, очень напоминающий бедуинский платок замужней женщины, сполз с головы и длинной тощей спины…

Маша увидела огненно-рыжую голову с карими, чуть удлиненными глазами, россыпь веснушек на коротком греческом носу и длинную тонкую шейку пятилетнего мальчишки. Его спутник обернулся, чтобы выслушать новое указание. Ярко-синие глаза топазами сверкнули на смуглом удлиненном лице, черные разлетающиеся брови удивленно приподнялись. Ясно, что новый план показался ему слишком смелым и рискованным, но он не возражал, хотя был старше и опытнее. Поднял красивую, горделиво посаженную голову, прищурил сапфировые глаза, опушенные черными ресницами, стараясь выискать брешь в обороне противника.