Общество «Будем послушными» - Несбит Эдит. Страница 11
С тех пор мы каждый день клали свежие цветы на могилу Билла, и его маме это очень нравилось, только она велела нам убрать доску поглубже в наш сад, под дерево, чтобы ее не было видно с церковного двора, но зато ее было видно с дороги — а она-то думала, что не видно. Она приходила каждый день посмотреть на свежие венки, а когда белые цветы кончились, мы заменили их другими, и эти ей тоже понравились.
Примерно через две недели после того как мы соорудили надгробье, девочки пошли положить туда свежие цветы, и увидели солдата в красном мундире, который шел по дороге, он тоже увидел нас и остановился посмотреть. Он опирался на палку, и одна рука у него была на перевязи, а с собой он нес какой-то сверток в большом синем носовом платке.
Он посмотрел еще раз, потом подошел поближе и прислонился к стене, чтобы прочесть черные буквы на белой доске.
Он ухмыльнулся и сказал:
«Клянусь душой!»
И он еще раз прочел эту надпись, бормоча себе под нос, и когда дошел до «других отважных воинов», снова сказал:
«Клянусь моей душой!»
Освальд подумал, что с его стороны это уже наглость и сказал ему:
«Причем тут ваша душа, Томми? Это ведь не ваш памятник!»
Освальд внимательно читал Киплинга и знал, что солдат положено называть Томми. Но этот солдат ответил:
«Сам ты Томми, молодой человек! А могилка как раз моя!»
Мы словно окаменели. Первой пришла в себя Алиса:
«Так вы Билл, и вы не умерли!» — воскликнула она. — «Ой, Билл, как я рада! Я побегу скажу вашей маме!»
Она припустилась во всю прыть, и мы за ней. Билл бежать не мог из-за ноги, но он шел так быстро, как только мог.
Мы все принялись колотить в дверь его дома и кричать:
«Выходите! Выходите скорей!» — она открыла дверь, и мы все разом заговорили, но она растолкала нас и побежала вниз по садовой дорожке — в жизни не видел, чтоб взрослые люди так бегали, тем более женщины. Но тут она увидела Билли.
Она столкнулась с ним у калитки, прямо-таки налетела на него, вцепилась в него и заплакала так, как не плакала даже когда думала, что он умер. А мы все пожали ему руку и сказали, что мы очень рады, что он жив.
Мама Била держалась за него обеими руками, а когда я посмотрел на нее, я уви- дел, что лицо у нее по-прежнему как у мадам Тюссо, но глаза сияют, и на обеих щеках проступили розовые пятна. И мы еще раз сказали, что очень рады, а она сказала:
«Хвала Господу за все милости его!» — и увела Билли в дом и захлопнула дверь.
Мы пошли домой, свалили это надгробье, порубили на мелкие кусочки и разложили отличные костер и орали «ура», пока вовсе не охрипли.
А в открытке все было неправда, он просто попал в госпиталь. У нас еще оставалась трубка и целый фунт табаку от подарков солдатам, и мы отдали их Биллу. Папа обещает взять его помощником садовника, когда заживут его раны. Он останется хромым на всю жизнь, так что воевать он больше не может.
Глава четвертая. Таинственная башня
Мы очень жалели Дору, потому что у нее все еще болела нога, и мы по очереди приходили посидеть с ней, особенно часто Дэйзи. Я ничего не имею против Дэйзи, только жалко, что она так и не научилась играть, тем более, что Дора тоже бывает занудой, и общество Дэйзи не идет ей на пользу.
Я решил поговорить об этом с альбертовым дядей в воскресенье утром, когда все ушли в церковь, а я не пошел, потому что у меня разболелись уши. И он сказал, что все из-за того, что она читает неправильные книги, вроде «Дети — добрые помощники», «Анна Росс», «Сиротка», и «Работа для маленьких рук» и «Эли или свеча горящая» и эти ужасные синие брошюрки про Маленькие Грехи. После этой беседы Освальд решил позаботиться, чтобы у Дейзи были и правильные книжки, и он очень обрадовался, хотя и удивился, когда она поднялась ни свет ни заря чтобы дочитать Монте Кристо. Тут он почувствовал, что в самом деле смог принести облегчение страждущему собрату, поскольку Дэйзи в кои-то веки прочла книгу не о том, как надо быть хорошим.
Через несколько дней после того, как Дора слегла, Алиса созвала совет общества Будем послушными. Освальд и Дикки присутствовали на этом собрании с омраченным челом. Алиса достала журнал, который на самом деле был школьной тетрадкой, только там еще осталось место, и она начала с другой стороны (я так никогда не делаю, потому что обязательно не хватит места для самого главного).
Дору вынесли на поляну вместе с диваном, а мы расселись вокруг на траве. Было очень жарко. Мы ели мороженое, а Алиса читала: «Общество Будем послушными.»
«Мы мало что успели сделать. Дикки починил окно, и мы выудили молочник, который свалился в ров, потому что Дикки починил окно. Дора, Освальд, Дикки и я упали в ров. Ничего хорошего в этом нет. Дора поранила ногу. В следующий раз мы постараемся сделать лучше».
Потом она прочла нам стихи Ноэля:
Это звучало намного разумней, чем обычно получается у Ноэля, Освальд так прямо ему и сказал, и Ноэль объяснил, что ему помогал Денни.
«Он знает, какой длины должны быть строчки, — сказал Ноэль, — наверное, это потому, что много ходит в школу».
Освальд внес предложение: записывать в книгу только то, что кто-нибудь узнает о добром поступке другого, но не о том, что и так всем известно, и не о том, что сам сделал, и не о том, что кто-то кому-то рассказал, а только то, что сами выяснили.
Мы немного поспорили, но в конце концов все согласились, и Освальд (далеко не в первый раз за свою юную жизнь) понял, что мог бы быть юным героем дипломатии, сохраняя повсюду мир и обводя вокруг пальца противную сторону — потому что ему удалось добиться, чтобы этот «Журнал» не превращался в чтение во вкусе «Дети — маленькие помощники». А если кто-нибудь кому-нибудь расскажет о своем добром деле, то это не в счет. И Денни добавил: «Мы будем творить добро украдкой и стыдится обнаружить себя».
С тех некоторое время в журнал ничего не записывали. Я внимательно поглядывал вокруг, да и другие тоже, но мне не удалось заметить ничего особенного, хотя другие потом мне рассказывали, что они сделали за это время то-то и то-то, и почему никто этого не видел.
Я, кажется, уже говорил раньше, что если берешься писать книгу, всего все равно не расскажешь, да и просто глупо вставлять в нее все, что было. Потому что про обычные игры читать будет скучно, а потом остается только еда, но если я стану рассказывать, что мы ели, то выйдет обжорливо и совсем недостойно юного героя. Герой довольствуется паштетом из дичи и кубком испанского вина. Но тут как раз у нас была очень интересная еда, какой никогда не бывает дома: пироги с мясом, колбасные ролики, печеночный паштет, а на сладкое булочки с изюмом и открытый яблочный пирог, а еще сколько угодно меда и молока, а к чаю всегда подавали сливки и сыр. Папа сказал миссис Петтигрю, что она может кормить нас как сочтет нужным, вот она и кормила нас почти как взрослых, и нам это очень нравилось.
Поскольку я собираюсь рассказать об Обществе Послушных, не стоит останавливаться на том, как Ноэль полез в кухонный камин и грохнулся вниз, увлекая за собой три старых кирпича, пустое гнездо и целую тучу золы. Летом кухонную плиту все равно не топят, а готовят в отдельном сарайчике. Не будем говорить и о том, что натворил Г. О. в молочной — не знаю, зачем он туда пробрался, но миссис Петтигрю уверяла, что уж она-то очень хорошо это знает, поэтому она заперла его, приговаривая: коли ему так хочется сливок, он их получит. Так он и просидел в молочной до самого чая. Кошка тоже забралась в молочную (а у нее-то там что за дела?), и когда Г. О. покончил с тем, ради чего он туда явился (что бы это ни было), он вылил все молоко в тазик и принялся учить кошку плавать. Вот глупость! Кошка в жизни не научится плавать, а у Г. О. остались такие ссадины на руках, что, наверное, месяц заживать будут. Я не стану сплетничать о моем брате, тем более, что он еще маленький, и все его затеи ему же и выходят боком, но «по ассоциации», как говорится в книжках, я вспомнил про сливы. Нам запретили трогать сливы, пока они не поспели, и мы их не трогали, кроме Г. О., но это не его вина, а скорее Ноэля, потому что Ноэль сказал ему, что слива вырастет снова, если откусить от нее осторожненько, не до самой косточки, точно так же, как человек не умрет, если только шпага не пронзит ему сердце. И они перекусали все сливы, до которых смогли добраться. Сливы, конечно же, зарастать не стали и так и остались надкушенными.