Общество «Будем послушными» - Несбит Эдит. Страница 31
Освальд знает, как надо обращаться с больными, поэтому на утро он не запустил в Денни подушкой, а тихонько подошел к постели страдальца, чтобы потрясти его за плечо. Но гнездышко оказалось пустым, и даже пистолета там не было (чуть позже я нашел его в комоде). Тогда Освальд пошел будить остальных — с ними церемониться не приходилось, ведь у них-то зубы не болели — и когда мы все поднялись, то как раз успели услышать стук колес и, выглянув из окна, увидели, как Денни и дядя Альберта укатили на высокой фермерской тележке с красными колесами.
Мы быстро-быстро оделись и побежали вниз спросить, что же все это означает. На столе мы обнаружили записку от Альбертова дяди:
«Денни проснулся от зубной боли рано утром. Он поехал к дантисту, чтобы уладить с ним это дело, как подобает мужчине. К обеду вернемся».
Дора прочла и объявила всем нам: «Денни уехал к дантисту».
«Наверное, они родственники», — сказал Г. О. — «Денни — просто уменьшительное от дантиста».
Он, конечно, хотел пошутить. Он все время старается шутить, потому что хочет стать клоуном, когда вырастет. Что ж, мы посмеялись.
«Интересно», — сказал Дикки, — «сколько он получит за этот зуб — шиллинг или полкроны?»
До той минуты Освальд был погружен в мрачное раздумье, но теперь встрепенулся и сказал:
«Конечно, я и забыл! Он получит деньги за зуб и к тому же прокатится. Стало быть, мы вполне честно можем пойти на охоту и без него. А я уж думал, придется отложить!»
Все остальные согласились, что это будет вполне честно.
«Мы можем поохотиться еще раз, когда он вернется», — добавил Освальд.
Мы слыхали, что на лис полагается охотиться в красной куртке и верхом на лошади. Ни того, ни другого у нас не было, только Г. О. напялил красный свитер, который сто лет назад носил дядя Альберта. Но он все равно ворчал, что у нас нет охотничьих рожков.
«Мы можем сами гудеть», — предложила Дора, но он знай свое: «Не хочу сами, хочу в рожок!»
Мы особо не снаряжались — надели треуголки, захватили деревянные сабли и повесили Г. О. на груди табличку, чтобы все видели: мы «Охотники из Моат-Хауза». А еще мы повязали по куску красной фланели на шею нашим собакам, чтобы они выглядели как настоящие гончие, но они все равно выглядели сами по себе, да еще будто простуженные.
Освальд засунул в карман пистолет и несколько патронов. Он не хуже вас знает, что в лис стрелять не полагается, но пистолет был нам нужен на случай если повстречается медведь или крокодил.
И мы бодро тронулись в путь. Прошли через сад, через два соседних поля и вдоль ограды третьего, а этой ограде мы как раз на днях проделали дырку: пролезешь через нее, два шага — и ты в лесу.
Лес был тихий, зеленый, собаки ошалели от счастья и тут же зарылись носом в землю. Пинчер поднял зайца. Мы заулюлюкали и бросились в погоню за ним, но паршивый кролик куда-то свернул и спрятался. Пинчер так и не нашел его, и пришлось идти дальше.
В конце-концов мы велели Дикки быть лисой и погнали его по зеленым холмам и долинам. Собак у нас было только трое, — Леди, Пинчер и Марта, — поэтому мы присоединились к заливистой своре и лаяли изо всех сил; и так, на полном ходу лая во всю глотку, мы слетели с очередного холма и наткнулись на нашу добычу. Наша лиса стояла посреди тропинки и рассматривала что-то рыжее у своих ног и вдруг крикнула нам:
«Идите скорее сюда!» — таким голосом, что нас всех озноб продрал по коже.
Наша лиса — то есть Дикки, а то все запутается — показала нам то рыжее, на земле, что уже начали обнюхивать собаки.
«Настоящая живая лиса!» — сказал он. Вот именно, настоящая, только не живая: когда Освальд приподнял ее, то увидел, что у нее из головы течет кровь. Кто-то подстрелил ее — прямо в голову — и она скончалась на месте. Освальд сказал об этом девочкам, и они принялись реветь. Честно говоря, Освальду тоже было жалко лисичку.
Лиса была уже совсем холодная, но шкурка такая красивая, и хвостик, и маленькие лапки. Дикки поспешил взять собак на поводок, чтобы они ее не трогали.
«Как ужасно, она никогда уже не посмотрит на нас своими маленькими глазками», — сморкаясь, всхлипывала Дора.
«И не будет удирать от охотников, и не заберется в курятник, и не попадет в ловушку, и вообще ничего интересного уже не будет!» — сокрушался Дикки.
Девочки нарвали листьев с каштана, чтобы прикрыть ими роковую рану, а Ноэль уже расхаживал по тропинке и гримасничал вовсю — он всегда так, когда стихи сочиняет. Хорошо еще, что не кривляется в другое время.
«А что нам теперь делать?» — спросил Г. О. — «Настоящий охотник должен отрубить лисе хвост, я точно знаю, но большое лезвие у меня сломалось, а все остальные и раньше никуда не годились».
Девочки бросили на Г. О. взгляд, полный немой укоризны, и даже Освальд посоветовал ему заткнуться, потому что нам как-то уже расхотелось охотиться на лис. Когда девочки прикрыли рану листьями, лиса казалась совсем как живая.
«Не хочу, чтоб так было, не хочу», — повторяла Алиса, а Дэйзи, которая все это время ревела не хуже других, заявила, что надо помолиться, чтобы Бог снова оживил лисичку.
Дора поцеловала ее и сказала, что этого делать не надо, а лучше помолиться, что Бог позаботился о маленьких лисятах, если они остались сиротами. Наверное, Дэйзи так с тех пор и молится за них, хотя они давно уже выросли.
«Я хочу проснуться и чтобы все это было сном!» — гнула свое Алиса. Может быть, это смешно, что мы вышли на охоту с собаками и пистолетом, а теперь так расстроились из-за мертвой лисы, но она была такая маленькая и беззащитная, особенно лапки. И потом у нее на боку было грязное пятно, а будь она жива, она бы непременно умылась бы, ведь лисы чистюли, все равно что кошки.
Ноэль сказал: «Стихи готовы!»
Или:
Я еще не знаю, как лучше — первая правильней, но во второй больше смысла. (Так говорит Ноэль: по-моему, так и ттак смысла маловато — О.).
«Давайте устроим похороны!» — предложил Г. О. Это здорово всех нас подбодрило.
Дора отдала нам свою нижнюю юбку, чтобы мы несли в ней лисицу и не пачкали свои куртки. У девочек, конечно, очень глупо устроены все их одежки, но одно преимущество у них есть: мужчина может в случае необходимости снять только куртку и жилет, да и то это сразу видно, а Дора как-то раз отдала нам даже две нижние юбки, и это никак не отразилось на ее внешности.
Несли лису по очереди, но она оказалась очень тяжелой. Когда мы дошли до края леса, Ноэль сказал:
«Лучше похоронить ее здесь, чтобы листья пели над ней погребальную песню, и друге лисы могли бы придти поплакать над ее могилой». И он уложил нашу лису под дубом.
«Дикки мог бы принести нам пару лопат, а заодно загнать собак домой».
«Тебе просто надоело ее нести, вот в чем все дело», — попрекнул его Дикки, но согласился сбегать за лопатами, при условии, что все мальчики составят ему компанию.
Пока мы ходили, девочки вытащили лису к самому краю леса, возле поляны, и пока они ждали возвращения могильщиков, они собрали мох, чтобы у лисички была мягкая зеленая постелька. К сожалению, цветов в августе уже не найдешь.
Мы принесли орудия труда и вырыли подходящую яму. Собак оставили дома, поскольку они проявляли неприличный интерес ко всему происходящему, совершенно неуместный при этой скорбной церемонии.
Земля была мягкая, копать было легко, Освальд отгребал опавшие листья и сучья, Дикки копал. Ноэль продолжал гримасничать и сочинять стихи, а девочки гладили лису, пока могила не отверзла ей свой зев. Дэйзи набросала в могилу листьев и мха, Алиса и Дора подняли лису, и мы помогли им опустить ее в могилу. Честно говоря, нам пришлось просто бросить лисичку, плавно опустить ее нам не удалось. Мы засыпали пушистое тельце листьями, и Ноэль прочел свежесочиненную погребальную оду. Вот она (теперь она выглядит гораздо лучше, наверное, Ноэль ее подработал, хотя он и говорит, что она была совершенной с самого начала):