Звери на улице - Ефетов Марк Симович. Страница 15

Тут мама не села, а прямо-таки упала в кресло:

— Господи, что ж это такое? С каких пор дети стали по заграницам ездить? Нет, нет, никуда я тебя не пущу. И не выдумывай, пожалуйста. Слышишь?

И в это время зазвонил телефон. В тот день всё было как в кино. А вы разве не заметили, что в кино всегда так: вот что-то должно случиться, и в это самое время звонит телефон или на экране кто-нибудь появляется, и всё случается совсем не так, как все ждали. Ох и дразнит же вас такое кино! Слава это страшно любил: ждёшь одно, а случается совсем другое. Так было и в тот день: жарко — холодно, холодно — жарко. У Софьи Петровны в кабинете Слава решил: еду! Поговорил с мамой — вышло, что не едет!

Зазвонил телефон…

Нет, тут надо рассказать по порядку. Ведь весь сыр-бор с поездкой загорелся из-за Мишки. А Мишку этого добыл Яков Павлович Федотов, знаменитый герой Великой Отечественной войны. Это целая история, как Яков Павлович был на охоте в Валдае, как он там убил опасного зверя — разозлённую медведицу — и взял её двух детёнышей: мишку Мишку и мишку Машку, и как потом этот самый мишка Мишка, с которым Слава подружился, попал в Берлинский зоопарк.

И надо же было такому случиться, чтобы в ту самую минуту, когда Слава говорил с мамой о поездке в Берлин, к ним позвонил тот самый Яков Павлович. Конечно, позванивал он и раньше: каждый раз, когда бывал в Москве. Федотов ведь не только Мишку нашёл, но и Славу, когда тот отправился к Мишке и заблудился в лесу. Тогда Федотов и со Славиной мамой познакомился и с тех пор бывал у них в Москве, а жена Федотова — Рита Павловна — даже лечила как-то Славу. Она — доктор.

Но это всё к Мишке и к Берлину не относится. А относится то, что Яков Павлович, узнав тогда по телефону от Славиной мамы, что Слава может поехать в Берлин к Мишке, сказал, что сегодня же к ним придёт. И пришёл.

А потом такие были две недели у Славы, что никому не пожелать. Каждый день по тысяче раз: едет — не едет, едет — не едет.

А дело-то было всё в том, что Якову Павловичу тоже захотелось с Мишкой встретиться, может быть, не столько с Мишкой, сколько с Берлином, в котором он был в мае сорок пятого года. Но «хотеть», как сказал Федотов, «это ещё не значит — мочь».

Мама заявила сыну: «Поедет Яков Павлович — поедешь и ты. А без него и думать не смей».

И тут Слава почувствовал — никаких поблажек ему не будет. А Яков Павлович — человек занятой. У него была опять же, как он говорил, «задача со многими неизвестными».

Вот так две недели Слава гадал: чётный номер автомобиля — того, что первый встретится, — поеду; нечётный — не поеду. Или: зазвонит в течение часа телефон — поеду, не зазвонит — не поеду. Честно говоря, он иногда хитрил: знал, например, что Глебка должен ему позвонить, — значит, телефон зазвонит. И знаете, как получалось: как раз, когда хитрил, не выходило. Глебка должен был позвонить, но вот не звонил. И телефон молчал как мёртвый не час, не два, а до самого позднего вечера, пока Слава не ложился и не засыпал. «Значит, — решал он, — не поеду, совсем не поеду».

Поехал! Поехал же! Яков Павлович позвонил из Валдая, когда Слава на поездку совсем уже надежду потерял и на телефон совсем не загадывал. Федотов вдруг позвонил и сказал:

— Передай маме, что я получил отпуск, оформляюсь, завтра буду в Москве. В общем, складывай чемодан.

Вот как оно получилось.

«Полундра»

Накануне отъезда пришёл Глебка и сказал:

— Хочешь, я помогу тебе вещи укладывать?

Слава не успел ему ответить, а только успел подумать. С ним такое часто бывает. А подумал он: «Какие там вещи? Рюкзачок, как в пионерлагерь, и чемоданчик маленький такой». Он об этом только подумал, а Глебка, не дождавшись ответа, попрыгал вокруг Славы и запел:

— Ну, чего складывать? — спросил он.

Глебка был из тех, что радуются счастью другого. И как же Слава его за это любил!

Только Глеб подлавливал очень сильно. Тут он пощады не давал. Пришёл как-то с трещоткой, ну, штука не хитрая: шершавое такое колёсико из дерева и дощечка к нему привязана. Он колёсико покрутил, и сразу же зашумело, прямо как пулемёт затакал. Даже в ушах у Славы стало нехорошо. Тут Глебка и спросил:

— Что это за шорох?

— Хорош шорох, — сказал Слава, — оглохнуть можно.

Глебка запрыгал на одной ноге и закричал, как индеец:

— Полундра! Один — ноль! Один — ноль!

Ох и подлавливал он Славу в тот день перед отъездом — жуть!

Вы уже разгадали, что это за игра у них была в слова-перевёртыши: «Полундра»?

Если не разгадали, слушайте дальше, и вам всё станет понятным.

Только они с Глебкой из дому вышли, он Славе и говорит:

— Почему за тобой такая длинная тень?

Слава повернулся:

— Где?! Тени нет!

И снова одно очко проиграл. Не верите, проверьте. Напишите: «тени нет» — и прочтите с конца. Ну как, теперь поняли? Сколько раз Глебка выигрывал по одному очку, этого и сосчитать нельзя. В тот раз, например, попросил Славу показать ему какой-нибудь вид Берлина. А Слава что? Показал такую рекламную картинку: «Посетите ГДР». Глебка прищурился, потом отошёл и посмотрел на картинку сквозь кулак, как в подзорную трубу. Можно было подумать, что он рассматривает какое-то там особенное произведение искусства.

— Ты что, — сказал Слава, — цирк устраиваешь?

А Глебка сделал такое лицо, как будто он какой-то там миллиардер и вот пришёл к знаменитому художнику покупать его картину:

— О, вид — диво!

Но в тот раз номер, как говорится, не удался. Уж очень это его восклицание показалось Славе странным. Особенно «о». Слава быстренько перевернул эти слова в уме и сказал:

— Полундра! Глебка горит. Перевёртыш.

Но что хвастать?! Слава смог получить только одно очко, потому что вовремя разгадал один перевёртыш. Но в тот же день Глебка снова подловил Славу. И как обидно подловил.

— Ну, давай адрес — куда тебе писать в ГДР?

— Как — куда? — сказал Слава. — Никуда. Нет у меня пока никакого адреса. Пиши: в зоопарк Мишке-валдайцу, как, знаешь, Ванька Жуков писал: «На деревню дедушке».

— «Ванька Жуков, Ванька Жуков»! Ты мне Ваньку не валяй. Ты мне давай выкладывай, как писать: что по-русски, что по-немецки. — Глеб вынул блокнот и карандаш: — Ну, диктуй, что знаешь.

— А что я знаю? Пиши по-русски: «ГДР». А потом по-немецки: «Берлин».

Глебка стал тщательно выводить буквы и при этом шипеть: «Ш… ш… ш…»

Слава спросил:

— Ты что шипишь?

А он:

— Я пишу, шипя.

— Вот ещё глупости. На уроке, я думаю, ты не шипишь. Учительница тебе пошипела бы. Опять ты цирк устраиваешь!

— Цирк не цирк, а очко моё. Полундра.

Слава проверил это его «я пишу, шипя» и понял, что Глебка снова его подловил.

«Тре-пуш-шиш»

Наконец пришёл день отъезда. В ночь перед этим Слава просыпался раз десять, а может быть, двадцать. И ночь казалась ему бесконечной.

Но всё это неинтересно, как он там переживал, не спал, волновался и всякое такое. Про это рассказывать не стоит, а вот на вокзале произошло интересное.

Славина мама, как только попадала на вокзал, сразу же начинала суетиться. Может быть, оттого, что на вокзале много людей и все спешат.

Так было и в тот раз.

Мама сказала Славе:

— Запомни: поезд девятый, с третьего пути, вагон десять. Я обязательно перепутаю.

Но перепутал Слава. Он спросил у носильщика:

— Скажите, пожалуйста, где поезд десятый, вагон девять?

Носильщик прогромыхал уже мимо железной тачкой с багажом и прокричал, не обернувшись:

— Десятый давно был.

— Как — был?! — крикнула мама. — Ушёл, значит?!